Алена ВАСИЛЕВИЧ

Шавка не сразу узнала Вову и Наташу. Как и её собственные сыновья, дети за год тоже выросли и изменились: стали высокими и худыми.

Так, наверное, постепенно и сгладилась бы в памяти эта встреча, так, должно быть, и забылся бы Шурка Ремзиков, если б не вот какой случай.

Аде шёл семнадцатый год. Она окончила восемь классов, у неё были уже свои собственные планы и взгляды на жизнь, и намерения её были определённые и твёрдые.

Так звали молодую гнедую лошадь. Книга — потому что на лбу у неё было белое пятнышко, точно как раскрытая книга. Ну, а почему партизанка — об этом вы, наверное, уже сами догадались.

Пришёл как-то дядя Володя с сенокоса и принёс в шапке яйца дикой утки.

Утром бабушка налила мне полную чашку молока — запить завтрак — и сказала...

Насобирали мы с Галинкой кузовки земляники и, сморённые зноем, легли отдохнуть в тени старого орешника.

При чём тут рукавичка, если сказка будет о красной калине, о старой ели-сказочнице, о ветре-бездомнике?

Худой и загорелый, в пёстрой тюбетейке и коротеньких штанишках, Лёнька важно шагает по набережной.

Это моя трёхлетняя соседка... Подождите-подождите, не перебивайте. Нет никакой ошибки. Повторяю: и соседка, и Чингисхан.

Целую неделю мы с сестрёнкой спорили, ссорились и однажды даже подрались. Никак не могли решить, какой подарок лучше сделать маме в её день, Восьмое марта.

Много лет простояла на колхозном дворе старая веялка. Кто знает, сколько ещё пришлось бы ржаветь ей, приткнувшись проломленным боком к стене амбара, если б не затеяла тут игры в прятки детвора.

Собираясь на работу, мама повторила ещё раз...

В окружении товарищей Алик гордо шёл домой, зажав в кулаке конец рубахи. В рубахе у него что-то время от времени шевелилось.

— Это девочка? — Нет. — Мальчик? — Нет. — А кто же?

Лёня Савченко и Гриша Михневич учились в одном классе, сидели за одной партой и жили на одной квартире.

Их было трое. И осиротели они на третий день после того, как родились на белый свет.

В середине лета в маленьком бабушкином домике поселился квартирант.