Peskarlib.ru > Русские авторы > Алена ВАСИЛЕВИЧ > Сестра Марата
Алена ВАСИЛЕВИЧ
Сестра Марата
Распечатать текст Алена ВАСИЛЕВИЧ - Сестра Марата
Аде шёл семнадцатый год. Она окончила восемь классов, у неё были уже свои собственные планы и взгляды на жизнь, и намерения её были определённые и твёрдые.
— Мама, я подаю документы в лётную школу.
— Что ты сказала?
Ада повторила:
— Это слово твёрдое. Я подаю документы в лётную школу.
— Лучше ты ничего не придумала? — Брови матери сошлись, добрая улыбка пропала с лица. — Большей глупости, спрашиваю, ты не могла придумать?
— Уже всё решено.
Споры, уговоры, крик — ничего теперь не помогло бы. Мать знала об этом и больше не сказала ни слова.
— Тоже мне, лётчица! — с издёвкой протянул младший брат Ады Марат.
— Не твоё дело, замолчи! — прикрикнула Ада на брата и, чтобы хоть чуть смягчить мать, добавила: — И Костя Кривицкий подаёт, и Павлик Казей, и Костя Бондаревич... У нас уже всё готово. Даже справки от врача... Завтра понесём документы на почту.
Однако ни документы отнести, ни учиться в лётной школе Аде не довелось. «Завтра» — 22 июня 1941 года — началась война.
Дом Казеев стоял крайним в деревне Станьково. Уже на второй день войны возле него начали останавливаться солдаты — по одному, по несколько человек, целыми отделениями.
Теперь в доме ежедневно варили суп в двухвёдерных чугунах. Всю, какая была, одежду Анна Алексеевна пустила на перешивку. Солдаты переодевались, и те, кто мог идти, шли дальше. Раненых перевязывали и прятали в погребе.
Ада во всём помогала матери: надо было и к доктору Русецкому сбегать, и перебинтовать раненых. А главное — надо было всё время быть настороже, потому что с первых дней войны в Станьково начали появляться переодетые немецкие десантники.
Однажды, на пятый или шестой день войны, Аду разбудил плач матери.
— Мамочка, родная, что случилось?
— Доченька, немцы пришли!
— Где они? — Ада припала к окну.
— Ах, боже ты мой, едут! — с плачем вбежала к ним соседка.
И Ада увидела: здоровые, самодовольные, нахальные, они ехали по станьковской улице.
Вот один остановил мотоцикл у дома Казеев.
— Яйка! Млеко! Шпек! — первые слова, услышанные Адой от завоевателей её родной деревни, её земли... Той земли, по которой она бегала маленькой, которая ласкала её босые ноги, которая цвела розами, шумела берёзовыми рощами...
Ада с Маратом выполняли поручения комиссара Домарёва. Он пришёл к ним в дом раненый. И теперь, переодетый, с документами на имя их отца, которого будто бы «освободили доблестные немецкие войска» из «советской тюрьмы», он лежал у них за перегородкой и что-то всё писал и писал... Ада и Марат разносили его записки-обращения окруженцам, которые до поры до времени жили в соседних деревнях.
По заданию комиссара Домарёва они сходили в разрушенную будку в военном городке и принесли линолеум. Комиссар Домарёв и лейтенант Комаров вырезали из него печати... О, те печати сослужили большую службу! Сколько справок и паспортов было заверено теми печатями!
Когда похолодало, когда ночи в лесу стали по-осеннему неприветливыми, в «штаб», как называл Домарёв их дом, по ночам стали приходить «лесные люди»... И хотя делалось это очень осторожно, всё же нашлись глаза, что подглядели, нашлись уши, что подслушали, и нелюди, что донесли...
Однажды Анна Алексеевна и Домарёв, как обычно, пошли в лес. Никто не знал, что над ними уже нависла страшная угроза ареста.
— Наносите, дети, воды и разожгите плиту. Надо всё перемыть, и в дорогу двинемся...
Ада с Маратом старались: носили и грели воду. Вдруг Марат глянул в окно:
— Ада, немцы идут к нам!
Ада успела только схватить и засунуть в носки тапочек печати, которые забыл спрятать Домарёв.
Немцы перевернули в доме всё вверх дном, избили Аду. Но печатей не нашли... Тогда они сделали засаду. Мать и Домарёв постучали в окно, ни о чём не догадываясь... Их схватили, связали руки...
— Мама! Мамочка!
Мать услышала этот крик.
— Дети, я вернусь!..
...Ада не помнит, сколько времени просидела она неподвижно, сложа руки и глядя в одну точку. Опомнилась лишь тогда, когда ей сказали идти в сельсовет.
У сельсовета, где теперь помещался полицейский участок, Ада увидела чёрную закрытую машину.
— Мамочка! Мы тут! Я и Марат!
Из машины долетел только кашель матери.
— Мамочка!..
— Не волнуйтесь, дети, я вернусь!..
Это были последние слова матери.
Тяжёлая, будто камень, рука оторвала Аду от дверей машины, швырнула в сторону. Взревел мотор. Машина исчезла.
Допрашивал Аду немецкий офицер без переводчика. Он сам хорошо знал русский язык.
— Если ты хочешь, чтобы твоя мать вернулась домой, ты должна сказать, кто такой Домарёв, с которым она так часто ходила в лес.
— Я не знаю Домарёва. У нас живёт наш отец. Его недавно освободили немецкие войска из советской тюрьмы.
— О! Ты не знаешь, что он комиссар?..
— Я не знаю комиссара.
— А вот это ты знаешь?! — Тонкая выхоленная рука в перстнях открыла изящный лакированный футляр. Так же не спеша достала красивую, словно игрушка, плеть. — Так я познакомлю! — И страшная, нечеловеческая боль обожгла девушку. Раз, второй, третий!.. — Вывести! Пускай вспомнит!
...Накануне Октябрьского праздника Анну Алексеевну Казей и комиссара Домарёва гитлеровцы повесили в Минске, на площади Свободы. Несколько дней висели их тела с прибитыми на груди досками «Я помогал партизанам»...
Анну Алексеевну кто-то узнал. Она была в том же голубом халатике, в котором вышла в последний день из дома. И ещё узнали по косам. У нее были красивые длинные косы. Как у молодой девушки...
Мысли о мести не давали Аде уснуть. Она решила: надо идти к партизанам! Там уже Марат. Там и её место!
Бабке Ада сказала, что отправляется в Минск, повезёт замужней сестре Лёле и тёте продукты... И бабка старалась: упаковывала сумки с крупами, мукой, луком... Откуда-то подвернулся дядька — ехал с возом сена в Дзержинск. Предложил подвезти Аду с её сумками.
Ада не отказалась. Положила всё на воз.
— Вы, дяденька, едьте, а я тропинкой пойду. На шоссе встречу вас, там и подъеду. А то коню и так тяжело.
Дядька поехал трусцой по большаку.
У Ады же была своя дорога. Как только дядька немного отъехал, повернула на Ляховичи, — прощайте, сумки с луком и крупами.
А вечером она была уже в Ляховичах, у дальних родственников дяди Алексея и тёти Нади — партизанских связных.
— Ну, дядя, от вас я уже никуда не пойду. Только в партизаны.
— Так они и сами сегодня у меня будут...
Вечером в окно постучали.
— Оставим, Алексей, у тебя соль, а когда будем ехать назад, заберём.
Ада подошла к незнакомому усатому мужчине, по-видимому, старшему в группе.
— Возьмите, дяденька, меня в отряд...
— В какой отряд? Кто тебе сказал, что я из отряда?
— Мой брат где-то в партизанском отряде. Марат Казей...
— Марат?! Марата мы знаем... — заметно смягчился усатый.
И вот, наконец, лес!
Костёр. Над костром — котёл. А дальше «улица» — с обеих сторон землянки. И надо всем этим по-зимнему белая шапка старых сосен...
Первым Ада в лагере встретила Марата. Маленький, в форменной армейской шинели, с котелком в руках, он бежал на кухню...
— Марат!
— Ада!
Взвод спал. Но только появилась Ада, сон как рукой сняло.
— Ура! Нашего полку прибыло! Хлопцы, девчата! Ада пришла.
И принялись тут же Аду «обмундировывать». Кто дал свои запасные портянки, кто принёс ботинки.
Вечером Аду вызвали в штаб.
— Устроилась? Нравится у нас на даче? — пошутил начальник штаба и перешёл к самому главному: — А теперь скажи, почему ты пришла к нам?
У Ады не нашлось слов. Она только и смогла сказать:
— Я пришла... чтобы быть со своими людьми...
— Хорошо, — сказал начальник штаба, — будешь со своими людьми, будешь воевать.
И Ада воевала. Мыла и ремонтировала партизанскую одежду. Дежурила на кухне. А потом наравне с парнями и мужчинами стояла по двенадцать часов одна, в лесу, в секрете. Ходила в разведку и на «железку», сидела в засаде, с оружием в руках встречалась с врагом... Было и трудно, и страшно. Но в этом она даже сама себе никогда не признавалась. Ей тогда, в восемнадцать её девичьих лет, казалось, что самое главное ещё где-то впереди, что героические дела и подвиги, которых жаждало её сердце, ещё будут, будут...
...Под Новый, 1943, год немцы блокировали Станьковский лес, окружили его со всех сторон. О том, чтобы принять бой, нечего было и думать. И командование отдало приказ покинуть лес в организованном порядке.
Трудно выходили из блокады. Голодные, плохо одетые и обутые люди вынуждены были залечь и пролежать, закопавшись в снег, с утра до ночи. А тут ещё как раз ударил мороз с ветром. Люди замерзали. Пролежала весь день в снегу и Ада. Попыталась погреть онемевшие ноги — постучала узкими хромовыми сапогами, но на неё прикрикнули: никакого шума! И она больше не шевельнулась до наступления ночи.
Ночью партизаны попытались прорваться к соединению, действовавшему в Копыльском районе, но были обстреляны немцами. Ада упала в яму, наполненную водой. А когда выбралась из ямы, вокруг не было ни одного человека... Всю ночь блуждала Ада по лесу. Утром вышла на дорогу, которая привела её к маленькой деревушке. В крайней хатке хозяйка накормила Аду картошкой больше ничего не было. В соседней хате Аде дали лапти и тёплые шерстяные чулки... Но сама она переобуться уже не смогла. Пришлось хозяину разрезать ножом голенища сапог, а потом чуть ли не силой отдирать их от обмороженной кожи...
— Э, голубушка, да ты же загубила свои ноги! — И сейчас же приказал невестке принести с улицы снега.
Но ни растереть хорошенько ноги снегом, ни задержаться в этом тёплом доме Ада не могла: каждую минуту могли зайти немцы или полицаи...
Снова набрела на хутор, снова добрые люди накормили и обогрели её, снова перевязала она свои искалеченные ноги...
Через неделю кое-как добралась назад в Станьковский лес, к своему разрушенному лагерю. Здесь её радостно встретили друзья-партизаны.
...После этого Ада две недели ещё держалась и даже на задание ходила на своих обмороженных ногах... Других ещё лечила, другим перевязывала и смачивала риванолом и гусиным жиром обмороженные руки и ноги... Наконец не выдержала, свалилась. И когда показали её бригадному хирургу, было поздно...
— Ампутация! — больше Ада уже ничего не слышала.
Теряя сознание, лишь успела подумать, как о чём-то чужом и далёком: «А говорили, у меня красивые ноги... Номер 34...»
Когда вновь вынырнула из этого бездонного забытья, спросила совсем о другом:
— А теперь куда меня?..
— Ты боец, партизанка и останешься в своём отряде...
И если б не эти дорогие слова, если б не преданная партизанская дружба, кажется, никогда бы не выжила...
Отправить Аду самолётом в Москву командование смогло через полгода, когда добрались до воспетых Купалой Сосен на Любанщине. Неподалёку от Сосен находился партизанский аэродром.
Командование отправляло в Москву учиться в Суворовском училище и Марата. Но Марат и слушать об этом не хотел.
— Из своего отряда я никуда не уйду до конца войны!
На Большой земле пошли один за другим госпитали, пошли одна за другой операции...
И вновь, только потому, что вокруг были друзья, жажда жить, жажда вновь вернуться в строй преодолели и физическую боль, и душевную.
В госпитале Ада окончила девятый класс, окончила курсы счетоводов, помогала санитаркам и сестрам в палатах и на кухне, писала за тех, кто не мог сам писать, письма домой, приносила из библиотеки и читала в палатах книги. Новички, только поступавшие в госпиталь, ласково называли её сестрицей...
В 1945 году Ада вернулась в родное Станьково. Не было мамы. Не было уже и Марата. Не дождался он победы, погиб в неравном бою с врагом...
К тёте, где жила теперь Ада, ежедневно приходили соседи, жалели Аду... И это было тяжелее всего. Ада понимала, что это может погубить её... И, чтобы заглушить отчаяние, стала искать себе какое-нибудь занятие, начала шить, встречаться с молодёжью, даже ходить на танцы! Потом работала телефонисткой на почте, комсоргом колхоза, корректором районной газеты. Но всё это было ей не по душе: она чувствовала, что её сердце жаждет чего-то иного...
И Ада поехала в Минское облоно.
Ей сказали:
— Мы можем дать вам направление в школу. Учиться вы будете заочно.
— Но я же не знаю, как учить...
— Зато вы знаете, чему учить... А впрочем, поступайте в пединститут на стационар.
И Ада поступила и окончила Минский педагогический институт имени Горького.
Ариадна Ивановна Казей живёт теперь в Минске и работает в 28-й средней школе. Преподаёт родной язык и литературу.
Ей присвоено почётное звание Героя Социалистического Труда.
Выросли дети, и у неё бегают уже внуки...
Также читайте: