Ян ГРАБОВСКИЙ
Гусыня Малгося

I

С Малгосей я познакомился в совершенно неожиданной обстановке. Ну, как вы думаете, где можно встретить гусыню? На пастбище, на дворе, у речки, у пруда, наконец, на базаре, правда? Но встретить гуся в роли сторожевого пса!.. Согласитесь сами, это не каждый день случается!

А было это так. Лето. Зной. Жара такая, что язык во рту засох от жажды. Иду деревней и раздумываю, где бы достать чего-нибудь попить. Смотрю — сад! Запахло грушами, сочными яблоками, сливами... Я скорей туда. Шагаю по какой-то заросшей стёжке среди деревьев. Ищу садовника. Вдруг кто-то как ущипнёт меня за ногу! Слышу злобное шипение и отскакиваю в сторону. И тут раздаётся такое громогласное гоготанье, словно кто-то в рог затрубил.

Гусыня! Привязанная бечёвкой за ногу! Гогочет — аж захлёбывается! Замолкает только тогда, когда тянется ко мне с раскрытым клювом, пытаясь ухватить за ногу.

Появился наконец садовник. Гусыня посмотрела на меня, посмотрела на своего хозяина и спокойно принялась щипать травку.

— Умница, Малгося, — похвалил гусыню садовник.

Она радостно гагакнула в ответ.

— Что ж это, у вас вместо собаки гусыня на цепи? — спрашиваю садовника.

— А что? — говорит. — Она лучше собаки стережёт. Никого близко не подпустит к сторожке. А если кто в саду покажется, так трубит, что за километр слышно. Лучше её никто мне сада не устережёт.

— Ну и ну! — удивляюсь я.

— Да разве вы не знаете, что гусь самая лучшая сторожевая собака? — усмехается садовник.

Я признался, что не знал. Знал я, правда, что давно, очень давно — тысячу лет назад — чуткость гусей спасла Рим. Своим гоготом гуси разбудили часовых, уснувших на стенах города, и из-за этого галлам (был некогда такой народ) не удался ночной штурм. Но и в голову мне никогда не приходило, что своими глазами увижу гуся, который сторожит сад.

Ем я не то яблоко, не то грушу, поглядывают на гусыню и беседую с садовником. Узнаю, что купил он Малгосю совсем молоденьким, едва оперившимся гусёнком.

— Всю зиму и раннюю весну я продержал её дома, в избе, — говорит. — А как настало лето, привёз сюда и поставил сад стеречь.

— А кто её назвал Магосей? — спрашиваю.

— Назвала её так одна пани, учительница в школе. Наверно, в шутку назвала, да так и осталось... Малгося! — позвал он гусыню.

«Га-га-га!» — весело отозвалась она.

— А что же вы сделаете с гусыней осенью, когда отсюда уедете? — спрашиваю садовника.

Он удивился:

— Как что? А что делают с гусями осенью? Съем!

Что бы вы сделали на моём месте, услышав такое заявление? Думаю, то же самое, что и я. Я спас Малгосю от смерти, а садовника от поступка, который мне казался почти людоедством. Человек хотел съесть своего друга и верного сторожа!

Долго мы с садовником торговались, но в конце концов я купил Малгосю.

Но не так легко спасти гуся от смерти, как может показаться на первый взгляд. В особенности, если перед вами несколько километров пути до дому. Нести? Что ж, можно нести. Но нужно либо связать гусю крылья, чтобы он не вырывался, а этого я делать не хотел, либо быть готовым к долгой борьбе, драке, погоне. Вести её? Правда, я получил в придачу от садовника и бечёвку, на которой была привязана Малгося, но как вы уговорите гусыню идти гулять, когда у неё и в мыслях этого нет?

Взвесив всё это, решил всё же нести. Взял Малгосю под мышку и пошёл.

Первые полчаса были сущей каторгой: Малгося изо всех сил старалась вырваться. Она кричала отчаянным голосом, добиралась клювом до моего носа, щипала меня за уши... Махала крыльями она так, что мне казалось: того и гляди, мы с ней взовьёмся под небеса и полетим над полями.

Несколько раз ей удавалось вырваться. А бегала она, надо сказать, совсем не плохо. На своих «собачьих» харчах гусыня не очень-то раздобрела, и ход у неё был исключительно лёгкий и неутомимый.

Да ещё не забудьте о жаре: пеклó невыносимо.

Наконец измучились мы с ней оба до потери сознания. На дороге стоит дикая груша. Сажусь в тень. Утираю пот, отдыхаю.

— Замучила ты меня, — говорю Малгосе.

А она смотрит мне плутовски в глаза, что-то про себя гагакает. И вдруг слезает с моих колен. «Ох, думаю, опять за ней гоняться!» А двигаться не хочется. Стало мне уже всё равно. Жду, что будет дальше.

Смотрю, Малгося потянулась, помахала крыльями, переступила несколько раз с ноги на ногу и говорит:

«Ну, раз уж нам вместе путешествовать, так лучше я пойду сама, чем на тебе ехать!»

И помаленьку, вразвалочку двинулась в путь придорожной стёжкой. Отошла на несколько шагов. Остановилась. Оглянулась на меня.

«Не спешишь? — говорит. — Это хорошо! Пощиплю пока что травки. Надо немного подкрепиться после всей этой возни».

И принялась за еду.

С того места и до дому мы шли с ней, как настоящие друзья. Нога в ногу. Спокойно, тихо, не спеша, мирно беседуя. Малгося любила поговорить. Не переставала гоготать и не очень-то позволяла мне вставить словечко. Но, правда, иногда требовала ответа. Забегала вперёд меня, смотрела в глаза и не пускала дальше.

«Почему ничего не отвечаешь, когда я тебя спрашиваю?» — упрекала она меня.

Так как я не очень понимал, о чём идёт речь, но не хотел и обижать Малгосю, то говорил ей в ответ что-нибудь ласковое:

— Милая Малгося! Славная ты гусочка! — и гладил её по белой головке.

Это она превосходно понимала. Тёрлась лбом то об мою руку, то об ногу, ласкалась. Побеседовав, мы шагали дальше.

Попался по дороге ручей. Мы с ней вволю напились. Когда дошли до какой-то деревни, я взял Малголю на руки и понёс. Потом выпустил. А когда мы дошли до второй деревни, она сама остановилась и ждала, чтобы я взял её на руки. Когда же миновали последние избушки, вылезла у меня из-под мышки.

«Дальше я могу идти сама», — сказала она и зашагала себе по дороге.

II

Она не обратила внимания на уток, едва глянула на кур, но зато внимательно оглядела собак.

«Зачем ты держишь этих противных животных?» — с упрёком сказала она мне и, шипя, вытянув шею, двинулась к собачонкам.

А случилось так, что на дворе была одна молодёжь, собачья мелюзга.

«Ай-ай-яй-яй!» — завопили перепуганные щенята.

И в конуру!

Толкались, лезли друг через друга. Ноги, головы, хвосты так и мелькали в воздухе. И немало времени прошло, пока нашлись смельчаки, отважившиеся выглянуть из конуры хотя бы одним глазком.

С этой минуты маленькие собачонки старались обходить Малгосю сторонкой. Со старыми псами, особенно с Чапой, Малгося жила в согласии. Помнится, только с Тупи были у неё какие-то мелкие недоразумения на почве ревности — из-за Криси. Тупи любил свою маленькую хозяйку до безумия. Малгося отдала своё сердце ей же. И вот порой возникали споры о том, кого Крися сердечней приласкала или кому первому дала какую-нибудь крошку. Но у обоих — и у Тупи и у Малгоси — был благородный характер. Они слишком хорошо понимали, что, ссорясь между собой, огорчают свою любимицу, и потому дело никогда не доходило до каких-нибудь некрасивых сцен. Самое большее, Тупи показывал нам всем, что его обидели. Ходил жаловаться мне, Катерине. Но не было случая, чтобы он зарычал на Малгосю или оскалил на неё зубы. Нельзя, правда, сказать, чтобы Малгося умела так же владеть собой. Иногда она шипела весьма грозно и начинала подбираться к Тупиному хвосту. Получала за это по носу. Слегка. Но она смертельно обижалась и немедленно принималась громогласно на весь дом жаловаться.

«Ах-ах-ах! С этим псом нельзя жить под одной крышей! Да-да-да-да-да!»

Но чаще всего, когда Крися выходила в сад, с одной стороны бежал Тупи, с другой шлёпала Малгося. И пусть бы кто-нибудь попробовал подойти к Крисе! Тупи налетал спереди, а гусыня подкрадывалась сзади. И щипала она весьма чувствительно! На собственном опыте убедился в этом Лорд-доберман, пёс со двора напротив, который осмелился однажды залаять на Крисю. Тупи вцепился ему в нос, а гусыня занялась той половиной добермана, которая, как он считал, находилась в полной безопасности. Ну и досталось этому Лордишке! Надолго запомнил! К гусыне он с тех пор боялся подойти на пушечный выстрел.

Малгося любила ходить с Крисей на прогулки, особенно за город. Было это зрелище единственное в своём роде. Гусь с собакой идут рядышком, плечом к плечу, за ними — Крися. Малгося поминутно останавливается, оглядывается, вежливо и заботливо гогочет:

«Может быть, нам прибавить шагу? А может быть, ты устала?»

И шагает дальше, переговариваясь с Тупи, который, впрочем, больше молчит, поскольку его гусиные дела мало интересуют.

Славная гусочка! Был у неё, у бедной, постоянный источник огорчений. Никак она не могла примириться с нашей несправедливостью. А именно: мы её не пускали в комнаты. Почему? Птица не может так следить за собой, как собака или кошка... А нам трудно было согласиться с тем, чтобы у нас на диване был луг, а в столовой гусиное пастбище. Но Малгося этого не понимала. Если дверь была отворена, она входила, осматривалась и говорила со всей учтивостью:

«Вот и я!»

Когда её выпроваживали, убегала под террасу и там страдал в одиночестве. Не откликалась на зов, никого не замечала. Неподвижно, грустно глядела в одну точку. Бедная Малгося!

III

Под этой террасой Малгося и спала. Она не желала ночевать с утками в птичнике. На зиму она перебралась в прачечную, где было теплее.

И там, на новой квартире, она стала кошачьей нянькой.

Дело в том, что кошка Имка тоже поселилась со всем своим семейством в прачечной. Решив, что её дети будут себя лучше всего чувствовать в клетушке Малгоси, она устроила их там.

Как-то вхожу я в прачечную. Гляжу — на своём обычном месте сидит Малгося, растопырив крылья, распушившись. Увидев меня, она зашипела:

«Ш-ш-ш! Тихо! Не шуми, — они спят!»

Что-то пошевелилось у неё под крылом. Пригляделся я — батюшки! Ухо! Кошачье ухо! А вот и вся голова показалась. Смотрит на меня голубыми глазами и зевает — роскошно, во всё розовую пасть!

А Малгося ласково перебирает клювом пушистую кошачью шёрстку.

С той поры Имка появлялась у котят только тогда, когда решала, что их нужно покормить, или задумывала устроить баню всему своему семейству. Пестовала котят исключительно Малгося. Она и вывела их на первую прогулку. И, понятно, приёмные дети доставили ей много волнений. Гусыня никак не могла примириться с тем, что котята ходят по забору или лазят по деревьям. Старалась стащить их на землю. Хватала за хвостики. Кричала на них. Клевала их, когда могла достать, в наказание за эти неразумные и опасные выходки.

Но, будучи умницей, она вскоре поняла, что кошачьей натуры не пересилишь, и оставила малышей в покое.

Котята, однако, долго не забывали, что Малгося была их нянюшкой. И, помня, как чудесно было в её пуху, приходили к ней спать. Добрая Малгося прижимала их к себе и заботливо укрывала крыльями.

IV

Вот какая была наша Малгося. А кроме того, был у неё талант — настоящий талант: она выучивалась всевозможным штукам с поразительной лёгкостью. Достаточно было ей раз показать, чего от неё добиваются.

Она прищуривалась и говорила:

«Только-то? Да с удовольствием!»

И всё делала. Очень старательно. И любила этим щегольнуть. Вы не думайте, что животные не любят, чтобы ими восхищались: они очень чувствительны к человеческой похвале. Малгося прекрасно знала, когда нам приносят почту, и ждала почтальона у калитки. Беспокоилась, когда письмоносец опаздывал, и строго ему за это выговаривала. Сама получала у него письма и газеты и относила нам на террасу.

Когда мы сидели в саду на скамейке, достаточно было подвинуться и сказать:

— Малгося, иди к нам! Что такое? Где ты пропала?

«Вот она я!» — немедленно откликалась она.

И много, много разных штук знала наша Малгося. Больше всего, однако, любила она поплясать. Она умела танцевать замечательный танец — гусиный фокстрот, как мы его называли.

Надо было засвистеть какую-нибудь плясовую мелодию — Малгося немедленно начинала кружиться и махать крыльями. Танцевала она самозабвенно. Когда свист прекращался, останавливалась и прислушивалась. А потом недовольно поглядывала на нас и кричала:

«Что же это такое? Где музыка? Почему не свистишь?»

И ждала с нетерпением, готовая вновь пуститься в пляс. Что было делать? Оставалось только свистеть и улыбаться, глядя на развесёлую пляску гусыни.

Мог ли кто-нибудь из нас предположить, что этот самый талант лишит нас нашей Малгоси!

Однажды летом приехал в наш городок бродячий цирк. Мы не интересовались им. Кто-то рассказал, что там выступают дрессированные собачки, которые ходят на передних лапах, головой вниз. Мы слишком хорошо знали животных, чтобы не понимать, какая это для них мука, и решили не ходить в цирк.

Зато цирк пришёл к нам.

Как-то днём, когда Малгося расчудесно танцевала свой фокстрот, заметил я у ограды какого-то чужого человека. Он, облокотившись на изгородь, любовался танцами нашей гусочки.

— Продайте мне гусыню! — крикнул он мне.

— Я не отдаю в незнакомые руки животных, которые живут у меня в доме. Они — мои друзья, — ответил я.

Он засмеялся. Ушёл. Назавтра Малгося исчезла. Уехал и цирк.

Я разыскивал Малгосю как только мог. И не нашёл. Вот если вы когда-нибудь в цирке встретите гусыню, которая танцует, позовите её: «Малгося!» У моей было тёмное пятно на левом крыле, не забудьте! Так вот, позовите: «Малгося!» И если она посмотрит на вас умными глазами и ответит: «Это я!» — передайте ей от меня, что я её никогда не забуду.