Peskarlib.ru > Русские авторы > Елена ПОНОМАРЕНКО > Сорок четвёртый год
Елена ПОНОМАРЕНКО
Сорок четвёртый год
Распечатать текст Елена ПОНОМАРЕНКО - Сорок четвёртый год
Деревню нашу освободили от немцев только в сорок четвёртом году... Три года оккупации мы боялись кашлянуть, ходили по одной досточке, чтобы в кухне не скрипели половицы. Этого не любили геры офицеры.
Чаще всего я и две мои сестры прятались под кровать: немцев мы боялись, как боялись их и все жители нашей деревни. Чувство страха не покидало нас ни на минуту. Немец, который жил у нас в доме был в очках. До этого я представлял, что в очках могут ходить только учителя, а оказалось и враги тоже.
Он жил с денщиком в одной половине дома, а мы все в другой. Нина, самая младшая из моих сестёр простыла, и сильно плакала, кашель бил её, особенно, по ночам. В одну из ночей, когда малышка плакала, денщик офицера приблизился к ней, вытащил пистолет.
– Она болеет!– загородила собой Нину мама.
– Если будет мешать господин офицер спать, то я сделаю ей «пуф- пуф!», – ответил маме денщик.
Теперь ночью, как только она закашляет, мы поочерёдно, заворачивая её в одеяло, бежали на улицу, и там пережидали приступ кашля. Укачивая её, пока она не заснёт или не успокоится.
Немцы забрали у нас всё: перестреляли кур и уток, угнали коров. На кухню нас не пускали, варили они там только себе. Мы ходили есть, и варить к соседям. Нину и Наташу я оберегал, старался следить, чтобы они не ходили на кухню. Но девочки плакали и просили у меня есть.
Однажды Нина принесла свою любимую игрушку – чёрную курочку.
– Давай сварим её! – попросила она. – Сварим её, и все сразу станут сытые...
Мама прижала Нину к себе, потом все мы плакали.
– Тише, дети! Тише, давайте успокоимся! Прогонят их скоро! Нам бы дождаться весны... Крапива с лебедой пойдут: станет легче.
– Мама, а далеко ли ещё до весны? – спросила её Нина.
Я взял её ладошку в свою и стал загибать пальчики.
– Февраль, март, апрель: и первая трава появится на опушках леса. Потом ягоды, грибы пойдут – проживём!
– Потом и папка наш вернётся? – тихо спросила меня Наташа.
Как ответить ей на этот вопрос? От отца мы не получали ни писем, ни весточки, не знали о нём ничего. Да и как бы узнали, если кругом немцы?
Ночами я с ним разговаривал, жаловался, просил совета, да так и засыпал с надеждой, что придёт то время, когда сидя на завалинке, я расскажу ему обо всём, что пришлось пережить. Сколько унижений пришлось нам испытать в своём же доме от немцев!
...Опять запахло супом. Я занимался с Наташей, учил её складывать слоги: в первом классе это мы успели пройти. Наташа должна была в сентябре пойти в школу, но война изменила все наши планы. Она изменила и людей: нас детей и взрослых. Кто-то стал более жалостливым, а кто-то, например, полицаи, более свирепыми к нам жителям, этой же деревни, в которой выросли сами. Только мне всё равно было непонятно: как можно быть до войны советскими людьми, а потом стать врагами? Почему так всё могло изменилось?..
Мы с сестрой были заняты буквами и прокараулили, когда Нина выползла на кухню. Мама наша работала на рубке леса.
– Нина!! – только и успел крикнуть я, но было уже поздно. Немцы вылили ей на протянутую ручку кипяток.
Мы стремительно бросились в кухню.
Немцы смеялись и показывали пальцем на девочку, что-то говоря на своём языке.
Схватив плачущую, нет, орущую Нину, я, как можно быстрее опустил её ручку в ведро с холодной водой. Нина плакала, а немцы смеялись.
Нам с Наташей, казалось, что мы никогда не сможем успокоить нашу сестру. Ненависть и гнев охватили меня, но на этот раз немцы были сильнее моего гнева. Пришлось загасить его, потому что понимал: сейчас любую мою выходку немцы не простят – либо расстреляют, либо подожгут дом...
– С каким удовольствием я бы вас расстрелял, гер офицер! Отомстил за нас, за Нину!! – тихо сказал я.
Немец не понимая того, что я сказал, развернул меня к себе и ткнул пистолетом мне в грудь. Страха не было. Я смело смотрел ему в глаза и, кажется, выиграл это сражение. Немец опустил пистолет и пошёл прочь из нашей избы.
Ничего, кроме гусиного жира мы в доме из лекарств не нашли. Им и смазали руку Нине.
С тех пор наша щебетунья-сестра замолчала. Она молчала всегда. Поднимая на нас свои глаза, она силилась что-то сказать, но ничего не получалось.
Мама, уходя на работу, теперь припирала дверь снаружи, а мне приказала в отцовских инструментах найти крючок и прибить его для надёжности. Так я и поступил.
...Рубцы на руке у Нины долго не заживали. Сестра плакала и кричала от боли, только звуки были не похожи на слова. Мама совсем отчаялась. Соседка тётя Капа принесла сушёного листа подорожника.
– Размачивайте и прикладывайте! Обязательно должно затянуть! Сразу, конечно не поможет, но результат со временем будет! О, Господи! Ладно, мужики наши воюют, а здесь точно второй фронт, детей-то за что?! – сокрушалась соседка.
Не было и дня, чтобы мы не плакали, видя, как мучается и страдает наша сестра. Уговаривали её перевязывать руку по очереди. Нина молча поднимала на нас глаза, полные слёз и страдания.
– И почему это случилось не со мной? – часто задавал я себе вопрос.
Мама, видя, как я переживаю, говорила мне: «Не казни себя! Теперь нужно молиться, чтобы она заговорила и побыстрее зажила».
– Мама, вернётся папа, и мы повезём её к лучшим докторам, – пытаясь нас хоть как-то успокоить, говорила Наташа.
– Только когда это будет? А помощь нужна сейчас... Адски трудно оттого, что ты ничем не можешь помочь, – ответила мама.
А разрешение проблемы пришло совсем неожиданно.
– Собака! Наша собака! Она, помните, все раны зализала себе после того, как её погрызли волки.
Я взял Нину и понёс её к Тобику, на ходу развязывая ручку сестры.
Собака сначала обнюхала рану, затем лизнула её.
– Заработало! – крикнул от радости я. – Тобик, ты молодец! А ещё сможешь? Попробуй, дорогой ты мой, пёс!
Не обращая внимания на рёв Нины, я держал её, а наш пёс лизал и лизал рану. Эту процедуру мы повторяли ежедневно и через неделю с небольшим рана начала затягиваться. Нина, теперь, не боясь, боли, протягивала Тобику ручку. Появились первые рубцы.
... Говорить Нина так и не говорила, мычала какие-то звуки, подобие слов.
Мы дождались возвращения нашего отца с войны. Весь ужас пережитого думал, забуду с первыми победными залпами. Но память возвращала меня в страшный сорок четвёртый год.
Также читайте: