Елена ПОНОМАРЕНКО
Мой младший брат

Чёрные клубы дыма, казалось, теперь плыли, словно облака. Горело всё: что можно было и нельзя – деревья, дома, цветы... И не было этому конца и края. Набрав, полные лукошки душистой земляники, мы возвращались домой. Мы – это я и мой брат Костик.

Уже не было в живых ни мамы, ни бабушки, как и не было нашего дома. Не было никого: немцы спалили всех, закрыв их в огромной конюшне.

Я сам это видел. Оставив Костика подальше от деревни, решил пойти на разведку, поняв, что в деревню возвращаться было не безопасно...

Костик был моим младшим братом, и я почувствовал теперь, какая ответственность легла на меня. Кругом только лес и никого больше: ни родных, ни соседей. Из деревни не осталось ни одного целого дома. Трубы, кругом только трубы на месте домов...

– Димка! – вернул меня из забытья голос моего брата. – Димка! Я есть хочу и спать.

– Костик! – попытался уговорить я брата, – Сам того не понимая, что же мы теперь будем есть? Начал разгребать обгорелые деревяшки.

– Здесь должна быть кухня, – рассуждал я сам с собой. Значит, рядом должен сохраниться погреб, выгореть он не должен. А в нём бабушка всегда хранила молоко, простоквашу и творог. Нет, не должен он выгореть, – подумал я и уже уверенней стал откидывать обгорелые головёшки.

– Костик, копай тоже! В погребе должно быть молоко. Помнишь, его туда всегда бабушка ставила в кринках. Тогда можно будет и поесть! Работай! Работай сильнее руками. Сам ведь только что сказал, что есть хочешь!

– А где все? – тихо спросил меня Костик.

– Они все в лес ушли по ягоду. Сам видел, сколько ягоды нынче в лесу! – соврал я ему. Костик в ответ только утвердительно кивнул мне головой.

Мне показалось, что я убедил брата, и он стал быстрее копать и откидывать в сторону обугленные деревяшки.

Наконец мы увидели обитую железом крышку нашего погреба.

– Расчищай, Костик! Мы нашли его, – заорал я, увидев знакомую подковку, которая служила нам вместо ручки.

Открыв погреб, мы с Костиком забрались туда. Там было как всегда прохладно и на отведённом бабушкой месте стояли кринки с молоком. Молоко пропахло дымом и гарью.

– Я же тебе сказал, что молоко обязательно будет в погребе! – и протянул кринку Костику. – На, пей! Только не всё! Мне тоже оставь, немножко, – предупредил я брата.

– И всем остальным! – ответил мне Костик. – Они тоже голодные вернутся! Верно? – спросил он меня.

– Конечно! – согласился я с братом с глазами полными слёз.

Банки я аккуратно спустил вниз, освобождая полку и получилась совсем приличная лежанка.

– Костик, давай, ешь! И можешь лечь поспать. Ты здесь точно поместишься.

Костик утвердительно махнул головой.

– Только я не понимаю, куда делся наш дом?

Но я не дал ему договорить.

– После тебе расскажу. А сейчас спать!

Уложив Костика, и удостоверившись, что он сладко засопел, я приоткрыл погреб и выбрался наружу, в надежде найти хоть какие-нибудь вещи.

А перед глазами стояла картина, которую никогда мне не забыть...

...Резиновыми дубинками и автоматами всех сгоняли в конюшню. Тех, кто сопротивлялся, пристреливали на месте.

Из всей толпы односельчан я вдруг увидел маму, она придерживала с одной стороны деда, а с другой бабушку. Наши глаза встретились. По её взгляду я понял, что не надо высовываться. Я рванулся было, но меня снова остановил её взгляд.

Кивком головы она показала на лес, как будто говоря: «Прячься сынок! Уходи!» В синих глазах её застыл ужас и страх.

– Мамочка! – так хотелось крикнуть, но мысль об оставленном в лесу Костике, не давала мне это сделать…

Крики и стоны: всё смешалось в этот момент. Тех, кто не поместился в конюшню, расстреляли у ворот, потом облили бензином и подожгли.

В свои десять лет я перечитал много книг о гражданской войне, как и любой мальчишка играл в «войнушку».

– Обливайте бензином! Пошевеливайтесь! Пока они двери не распахнули!! – командовал, выслуживаясь, наш одноногий сосед.

Вся наша ребячья гвардия ненавидела его, дав ему прозвище «сморчок». И «сморчок» выполнял с охотой порученное ему дело. Улыбаясь, он толкал в спины ружьем своих же односельчан.

Немцы, видимо, не простые солдаты, одетые в длинные чёрные плащи и высокие фуражки, смеясь снимали эти кадры на фотоаппарат.

– Гады! – вырвалось у меня. – Детей-то за что? Кто вас звал на нашу землю?

...Красное пламя снизу стало лизать двери конюшни. От крика людей, я, казалось, глохнул. Слёзы бежали по моим щекам.

Двери они подпёрли шпалами и выбраться оттуда не представлялось никакой возможности.

Знойный день и алое пожарище всё смешалось воедино. Все два часа, пока горела конюшня, я, наблюдая, с силой сжимал кулаки. Несколько раз порывался кинуться на помощь, но проницательный мамин взгляд останавливал меня.

К Костику я вернулся уже ближе к обеду. Решил ему ничего не рассказывать, только сказал, что дом наш сгорел от замыкания электропроводки.

– А мама? – спросил он меня сразу.

– Мама и все остальные ушли в лес собирать ягоды.

Сначала он вроде бы поверил, но потом совсем не по-детски спросил меня:

– Ты, наверное, меня обманываешь?! Скажи правду! Я плакать не буду. Когда плохо бывает, друг друга расстраивать нельзя. Так наша бабушка говорила...

Мне показалось, что он даже повзрослел за эти несколько часов, стал больше ростом. Его доверчивый детский взгляд, сменился обеспокоенностью.

Два дня Костик молча страдал со мной. Мы облазили все окрестности нашей деревни в поисках еды и воды. Обнаружили колодец, и ещё три таких же погреба, как и наш. Еды пока нам хватало.

И вот однажды Костик принёс мне платок нашей мамы.

– На кусте калины был завязан... – Это мамин платок! Я узнал его! Скажи, что с мамой?

Я не сдержался: схватил его в охапку, прижал к себе и минут пять рыдал навзрыд, совсем не стесняясь своих слёз. Прижимая платок к груди, плакал и мой младший брат.

– Мамы не будет... Я всё понял... Зачем ты меня обманывал Димка? Зачем врал? Они не вернутся? Значит, остались мы только вдвоём?

– Значит, так! – ответил я ему.

Костик свернул платок и засунул его за пазуху.

После двух недель скитаний по лесу, мы с братом набрели на беженцев из соседней деревни. Так у них и остались. Люди, которые нас приютили, оказались отзывчивыми и добрыми. Но с тех пор у Костика начались приступы эпилепсии – «падучей болезни». Он вздрагивал всем телом, его били судороги и мамин платок всегда выпадал мне на колени. Единственное, что осталось от нашей мамы...