Peskarlib.ru > Русские авторы > Василий ГОЛЫШКИН > Идут цыплята
Василий ГОЛЫШКИН
Идут цыплята
Распечатать текст Василий ГОЛЫШКИН - Идут цыплята
На войне я был радистом. Однажды я очень устал и заснул прямо в наушниках. И мне приснился сон. Будто я в мирное время кормлю дома цыплят.
Цыплята злые, голодные и пищат так, как будто участвуют в конкурсе на лучшего крикуна. На войне, а снятся цыплята. Надо же! Но во сне чаще всего бывает наоборот.
Я потом долго вспоминал этот цыплячий сон. Потому что из-за него едва не проворонил важное донесение. Хорошо, что цыплята, в конце концов, разбудили меня, и я услышал, как пищит в наушниках электрическая азбука Морзе. Это штаб батальона передавал штабу полка, в котором я служил, шифрованную радиограмму.
И вот уже в мирное время сон опять вернул меня на войну. Будто я сижу в штабе полка и принимаю цифры, которые по азбуке Морзе передает мне штаб батальона.
«Ти-та-та-та-та...
Точка, тире, тире, тире, тире. Это — единица. «Ти-ти-та-та-та... «
Точка, точка, тире, тире. Это — двойка.
Помню, когда мы учились на радистов, то придумали считалочки. Чтобы лучше запомнить цифры.
У тройки была такая считалочка: «И-дут-цып-ля-та... « И-ДУТ-ЦЫП — точки, ЛЯ-ТА — тире.
И вот я силюсь понять то, что передает мне радист штаба полка. Но, странное дело, ни одна цифра не укладывается в сочиненную нами считалочку. Ни двойка, ни тройка, ни пятерка. Наконец, я догадываюсь почему. В наушниках звучат сплошные тире. Одни тире без точек. А это все равно, как если бы кто-нибудь попытался говорить с другими, пользуясь одной только буквой «т».
«Т-т-т-т» (тире на языке азбуки Морзе означает «т»).
Попробуй пойми, что он хочет сказать.
Я рассердился и выключил радиостанцию. Но тире настойчиво лезли в уши. Тогда я поступил так, как на моем месте поступил бы всякий благоразумный человек. Я проснулся.
Но тире не пропадали, нет. Они звучали еще громче.
«Это не тире, — догадался я. — Тире тут ни при чем».
Я сунул руку под кровать и выудил клетку с цыплятами. Так оно и есть. За ночь население нашей комнаты увеличилось на пять будущих петушков или курочек. Я сразу догадался, чьих рук это дело. Борька как-то говорил мне о том, что в школе задумали устроить птицеферму.
Живые, как огоньки, цыплята сновали по клетке и настойчиво требовали:
«Пить-пить, пить-пить...»
На языке цыплят это означало еще и «есть».
Однако где же тот, кто должен был с утра накормить и напоить своих иждивенцев, — где Борька?
Он преспокойно спал, рассудив, видимо, что главное — взять шефство, а там во всем можно будет положиться на маму. Уж кто-кто, а мама ни его, Борьку, ни Борькиных цыплят не оставит без внимания.
Пора, пора было вывести Борьку из этого заблуждения.
Я оделся и тихонько вышел из комнаты.
Утром, за чаем, Борька сообщил родителям радостную весть: ему поручили вырастить для школы пятерых цыплят.
— Пятерых цыплят? — удивился папа. — Целое стадо...
Борька не умел врать.
— Давали двух, — сказал он. — Еще трех я попросил сверх плана.
Борька во всяком деле любил размах.
— По какой системе ты их будешь выращивать? — спросил папа.
Ни о каких системах Борька никогда не слышал. Поэтому он с надеждой посмотрел на маму.
— Ну что ж, — сказала мама. — Если мой дом подходящий курятник...
Борька, почувствовав угрозу, наморщил нос и с надеждой посмотрел на папу.
— Под курятник можно приспособить сарай, — сказал папа.
— Ты мне поможешь? — сейчас же спросил Борька.
— Теоретически, — ответил папа.
— А мама?
— Теоретически, — ответила мама.
— Ладно, — сказал Борька. — Помогайте, только поскорей.
— Сегодня же, — сказал папа.
«Теоретически!..» Вряд ли Борька слышал когда-нибудь это слово. Но он и виду не подал, что оно ему незнакомо.
Но я был на этот счет другого мнения. Я не хотел, чтобы в Борькиной памяти оставались «белые пятна» слов. Живет в памяти слово, а что оно значит, неизвестно.
— Теоретически — это что? — спросил я у Борьки.
— Большой, а не знает, — съязвил Борька.
Хитрец, он хотел увильнуть от ответа.
— Знаю, но запамятовал, — сказал я.
— А кто же помнит? — не унимался Борька.
— Вот эта книжка, — сказал я. — Я поручил ей помнить то, что могу забыть.
Книжка, которой можно поручить помнить! Это было интересно.
— Покажи, — сказал Борька.
Я протянул ему словарь иностранных слов.
Борька оживился.
— Шестью семь — сколько? — спросил он.
— Это помнит таблица умножения, — сказал я. — А эта книжка помнит только слова.
Я углубился в чтение.
— Узнал? —спросил Борька.
— Да, — сказал я. — Помочь теоретически — значит посоветовать, как сделать.
Борька задним числом обиделся на родителей. «Посоветовать!.. « Советчиков-то у него и так хоть отбавляй!
Пришел Борькин папа и принес чертеж курятника. Пришла мама и принесла книжку про то, как надо ухаживать за цыплятами. Пожелали Борьке успеха и ушли. На Борьку было жалко смотреть. Он был похож на Робинзона Крузо, выброшенного на необитаемый остров. Но у отважного мореплавателя, как известно, был Пятница. Может быть, на эту роль подойду я?
Поймав Борькин взгляд и поняв его значение, я поспешно развел руками:
— Еду в город. Срочно вызывают по делам.
Это было жестоко. Но иначе я поступить не мог. Борьке пора было становиться мужчиной и действовать самостоятельно. Это я уговорил Борькиных родителей не вмешиваться в его дела.
О том, как они идут, эти дела, нам не пришлось узнавать на стороне.
Однажды ночью мы проснулись от страшного шума. Кто-то, многорукий, тряс наш дом и стучал сразу во все окна, двери и стены. Выглянув на улицу и увидев всего-навсего одного человека, я очень удивился. Мне казалось, что людей было больше. По крайней мере, человек пятьсот.
— Что случилось? Кто стучит? — спросил я.
— Ваш сосед. Вы горите! — крикнул человек и исчез. Наверное, побежал спасать свое имущество.
Я выскочил из дому. Вслед за мной выскочили Евстигнеевы: папа, мама и Борька.
— Где горит? — деловито осведомился папа.
— Боже мой! — сказала мама.
— Цыплята! — ахнул Борька и понесся к сараю.
Мы с папой обежали вокруг дома.
— Нигде ничего, — разочарованно сказал папа.
Во всяком случае, мне показалось, будто он был немножко обижен тем, что ничего не случилось.
— Слава богу! — сказала мама.
— Хулиганство какое-то, — зевнул я да так и остался с открытым ртом. Я увидел огонь. Он пробивался сквозь щели сарая. — Смотрите, — шепотом сказал я. (Когда испугаешься, всегда почему-то переходишь на шепот.)
— Борька! — не своим голосом закричала мама, и мы все трое бросились на огонь.
На пороге курятника нас встретил Борька.
— Нигде не горит, — сказал он.
— И не надо, — сказала мама, обнимая сына.
— А это что? — строго спросил папа. — Это по какому случаю иллюминация?
— Это не... — Борька запнулся. — Это электрический фонарик.
— Вижу, — сказал папа. — А для чего горит здесь это светило?
— Для опыта, — сказал Борька. — Чтобы цыплята скорее росли.
Борькин папа был агроном, и он, в конце концов, догадался, в чем дело. Борька хотел удлинить световой день. Так делают, когда выращивают рассаду. Зажигают электрическую лампу, и рассада, решив, что до ночи еще далеко, продолжает расти как ни в чем не бывало. Об этом Борька мог где-нибудь прочитать или от кого-нибудь услышать. Ведь он жил в совхозе.
А чем цыплята хуже рассады? Их тоже можно обмануть, подсунув вместо настоящего солнца искусственное.
Борька так и сделал. Добился он немногого: лишил сна цыплят, себя, папу, маму и меня. Лишенный сна, Борькин папа рассердился и отобрал у моего приятеля электрический фонарик. Поэтому Борьке не удалось довести опыт до конца и преждевременно вырастить или уморить цыплят.
Но и без искусственного солнца Борькины цыплята не теряли времени даром. Они росли и с каждым днем кричали все громче и громче.
По утрам Борькины цыплята оглушали нас. Увы они все принадлежали к петушиному племени, и с этим приходилось считаться.
Мы просыпались, чертыхались, переворачивались на другой бок и засыпали снова.
Однажды я проснулся оттого, что цыплята молчали. Так бывает. До того привыкаешь спать по соседству с источником каких-нибудь звуков, что стоит им прекратиться — и теряешь сон.
Что случилось с цыплятами? Я хотел спросить об этом Борьку, но его в комнате не было. Еще одна странность. Борька никогда так рано не вставал. Тем более в каникулы.
«Борьки нет. Цыплят нет. Что из этого следует? — спросил я у себя. — Из этого следует, что Борька понес цыплят в школу».
Тут я увидел, что ящик письменного стола, в котором мы с Борькой хранили наши общие и личные сокровища, приоткрыт. Я подошел и заглянул внутрь. Общие и личные сокровища, как-то: батарейки для электрического фонарика, папиросы, запонки, лезвия для бритья, почтовые марки, булыжник, похожий на голову детеныша ископаемого мамонта, щупальца перекати-поля, кукурузный початок, куски провода всех цветов и размеров, шестеренки, гайки, шарикоподшипники, часовые пружины, голубиные перья, штепсельные вилки, изоляторы, стреляные гильзы, самопишущие ручки — были на месте. Что в этом драгоценном хаосе принадлежало мне, что — Борьке, разобрать было невозможно. Я и не пытался.
«Кажется, все в порядке», — подумал я, перебрав глазами все, что лежало в ящике.
Но «кажется» не то слово, на которое можно положиться. Я, например, совершенно точно знаю, что его придумали ленивцы. Чтобы оправдать собственную беззаботность.
Я снова вернулся к ящику и не нашел в нем самого драгоценного Борькиного сокровища: конверта с «Орленком».
В кавычках, в кавычках! Поэтому все мальчишки и все девчонки, читающие этот рассказ, сразу поймут, о каком «Орленке» идет речь. О велосипеде! Правда, сейчас же возникает второй вопрос: как «Орленок» попал в конверт? Ведь даже самый маленький велосипед нельзя туда засунуть. А его никто и не засовывал. В конверте лежали деньги. Ровно столько, сколько стоит «Орленок».
У конверта была своя история. Когда Борьке исполнилось семь лет, я решил подарить ему велосипед. Привел в магазин и сказал:
— Выбирай.
С таким же успехом я мог посоветовать своему приятелю выдернуть перо из хвоста жар-птицы. В наши места они никогда не залетали. Оказалось, что и «Орленок» в наших местах такая же редкостная птица. Во всяком случае, в магазине детских велосипедов не оказалось.
— Ждем, — сказал заведующий рабочим кооперативом Семен Семенович. — С года на год ждем.
Он был человеком справедливым и не сказал «со дня на день». Но все равно это нас утешило. Я положил деньги в конверт и сказал Борьке:
— Считай, что велосипед у тебя в конверте.
И вот этот конверт исчез.
«Борьки нет. Конверта нет. Что из этого следует? — спросил я у себя. — Из этого следует, что Борька поехал в город за велосипедом. Тогда почему молчат цыплята?»
Я вышел из дому и подошел к сараю. На двери висел замок, похожий на железную лягушку. Ключа у меня не было. Его Борька носил с собой. Зато у меня был гвоздь. В отличие от ключа, который подходил только к одному замку, гвоздь мог открывать все замки подряд.
Я сунул гвоздь в замочную скважину, и «лягушка», не сопротивляясь, разжала железные лапки.
Я вошел в сарай и засветил фонарик. Цыплят нигде не было. Зато весь пол был усеян нежным снежком. Это был цыплячий снежок. Точнее, цыплячий пух и перо.
Я сразу догадался, что произошло ночью в курятнике. Цыплятами кто-то полакомился. Лисица или хорь. Теперь это не имело значения. Установив личность палача, я не мог вернуть жизнь его жертвам.
Представив, как все это огорчит Борьку, я задумался.
Во-первых, решил я, надо замести следы преступления. Во-вторых, рассказать о случившемся Борькиным родителям. В-третьих, сходить к директору совхоза, черноусому Марку Ивановичу, и попросить, чтобы мне продали на птицеферме пять цыплят.
Во-первых, во-вторых, в-третьих... Сосчитать было легче, чем сделать. Но недаром говорится: кто торопится не спеша, тот все успевает.
И я все успел: замел следы, поговорил с Борькиными родителями, заселил курятник.
Можешь возвращаться, Борька! Ты никогда не узнаешь о страшной трагедии, разыгравшейся ночью в сарае.
Я ушел по делам и вернулся к обеду. Борька был дома. Один. Без велосипеда. Значит, не купил. Беда никогда не ходит одна, а все в паре. Хорошо, что хоть о второй беде Борьке ничего не известно.
Борька рылся в ящике с сокровищами.
— Что ты ищешь? — спросил я.
— Безмен, — сказал Борька, — хочу взвесить цыплят.
Я сразу понял, какая опасность мне грозит. Борька ежедневно взвешивал цыплят. Он знает, сколько они весили вчера. И, если мои цыплята здорово отличаются по весу от Борькиных, он сразу заподозрит неладное.
— Ты еще не был в сарае? — с надеждой спросил я.
— Был, — ответил Борька. — Но там темно.
— Пошли вдвоем, — сказал я, решив придумать что-нибудь на месте.
— Фонарик с собой? — спросил Борька.
Бедняга! Папа до сих пор не вернул ему фонарик.
— С собой, — сказал я.
Мы разыскали безмен и пошли.
— Свети, — сказал Борька, сняв замок и приоткрыв дверь.
Я засветил фонарик и — потерял дар речи. У моих ног шмыгнула целая орава цыплят. Их было больше пяти. Значительно больше: раз, два... пять... семь... десять!
Откуда же они взялись? Я навел фонарик на Борьку. У Борьки был вид человека, проглотившего силосную башню. Проглотил и удивляется, как она в нем поместилась. Неужели догадается? На всякий случай, я постарался остаться в тени.
Но Борька ни о чем не догадался. Его мысли были заняты другим.
— Свети! — крикнул он и полез в угол сарая. — Так и есть, приблудные!
Его голос звучал торжественно, как горн, зовущий на обед. Я догадался: Борька нашел дыру, через которую, по его мнению, могли забраться в сарай чужие цыплята.
— Что будем делать? — спросил я.
— Искать, — ответил Борька и, развивая свою мысль, добавил: — По соседям походить надо.
Мы походили по соседям, но безуспешно. Никто из них, как мы ни бились, не сознался в пропаже цыплят.
Так это и осталось тайной. Для Борьки, конечно.
Как-то, накануне отъезда из совхоза, я заглянул в ящик с сокровищами: «Конверт с велосипедом» был тут. Я из любопытства пересчитал деньги. Не хватало ровно столько, сколько стоили пять цыплят на колхозном рынке.
Я сунул в конверт недостающую сумму и положил его на прежнее место. Не знаю, что Борька об этом подумал...
Утром я уехал из совхоза, так и не попрощавшись со своим приятелем. Уехал, не зная, скоро ли вернусь сюда и каким застану Борьку. «Ничего, — подумал я, — добрый посев дает хорошие всходы. Борька еще покажет себя».
За бортом машины, как за бортом корабля, волновалось золотое море пшеницы. Теплый ветер широкой ладонью гладил остроусые колоски. В небе звенел жаворонок. Его песня — всегда загадка, потому что в ней нет слов. Но на этот раз я знал, о чем поет жаворонок. Он воспевает целину.
Также читайте: