Елена ПОНОМАРЕНКО
Оккупация

Каждое утро мы отмечались в комендатуре. Процедура унизительная. Нас считали по головам полицаи, высматривали и проверяли всех в каждом доме. Передвижения в другие деревни были запрещены. Немцы боялись партизан. О них я уже слышал и, конечно, как и все мальчишки, хотел бить немцев и полицаев, пускать под откос поезда.

После проверки все шли работать на каменный карьер: женщины, старики и мы – дети. Заброшенная штольня, таких в нашем округе было немало. Камнями мы мостили дорогу. Есть и пить не разрешали. От жары и тяжёлой работы плохо соображали все. У меня часто стала идти кровь из носа.

– Терпи, Юрик, терпи! – прикладывая к носу холодный лист лопуха, говорила мама. – Когда же их, проклятых, погонят от нас?

– Замолчь! – подбежал к нам полицай. – Давно виселица пустует. Ещё слово скажешь в адрес немецких властей и будешь раскачиваться на площади, помяни моё слово! – толкнув маму, сказал полицай. – И гадёнышу своему скажи, чтобы шевелился, чего расселся?

– Плохо ему! Видишь, кровь, не могу остановить. Не по мальчишке такая работа. Лошади не выдерживают, а у вас дети работают…

– Молчать, я сказал! – перебил маму полицай. – Тебе слово никто не давал. Будете работать, пока не сдохните! Нам земли германские власти пообещали, заживём наконец-то по-человечески. Все, что у нас отобрали в двадцать девятом – все вернём, а вас батрачить возьму. Мне рабочая сила нужна. А хочешь, замуж тебя возьму, баба ты справная, – он заржал, как конь и отошёл от нас.

– Мразь! – тихо сказала мама. – И убить-то его некому. Скольких уже в полицию сдал. На прошлой недели зверствовал, думали, потопнет в болоте, так нет выбрался.

– Надо заманить его в лес и там прикончить, – предложил я ей.

– Ты даже думать об этом не смей! Не смей, слышишь! Тогда всей деревне не жить, спалят, как Луговую, вместе с жителями.

– Но ведь кто-то же связан с партизанами? Летят поезда под откос с немецкой техникой. Нужно искать человека, кто связан с партизанами.

– Да как же ты его найдешь? Это практически не возможно. Давай будем работать. Ты уж постарайся не падать больше в обморок, пристрелит он тебя. Без тебя мне тоже не жить, сынок!

Утром нас всех опять собрали у комендатуры: полицаи поймали на «Ѓелезке» партизана. Предстояла казнь прямо у нас на глазах. Тех, кто закрывал глаза и старался не смотреть, по приказу офицеров пристреливали на месте.

Его вывели из комендатуры, на груди вырезали звезды. Кровью запачканная рубашка, почти ничего не видели глаза, потому что лицо распухло от побоев.

– Всем смотреть сюда! – приказал немецкий офицер. – Кто будет не смотреть, расстреляйт, – на ломаном русском продолжал он.

Так получилось, что мы с мамой оказались в первых рядах. Сразу не узнали его: это был папин брат. Я ужаснулся, когда узнал в нем дядю Толю.

– Чей родственник? – спросил немецкий офицер. – Кто есть его родня?

Но никто ему не ответил, все стояли молча.

– Ещё раз повторяю: «Чья это родня?»

Ответа на вопрос он не услышал…

Зная, что за этим может последовать расправа, матери стали прикрывать собой детей. И они, словно, маленькие воробушки, вжимались и крепко обнимали старших.

– Лёшка! Кончай с ним! – послышался окрик полицая.

Подтолкнув прикладом избитого и еле идущего партизана, немец ради забавы дал очередь из автомата по верху голов собравшихся людей. Послышались стоны и крики кровь раненых и убитых окропили площадь.

– И так будет с каждым! Кто не будет подчиняться геру офицеру. Кто будет портить немецкое имущество, взрывать поезда.

Дядю Толю повесили и ещё два дня не разрешали снимать, угрожая расправой каждому, кто попытается приблизиться к нему. Ночью пошёл дождь, он стучал по крышам, словно слёзы за эти два пережитых дня. А к утру, соседи сказали, что на соседней станции взорвали эшелон с немецкими танками.

– Так им и надо! Чтоб все сгорели, как эти танки! – передавали мы друг другу, радуясь и негодуя одновременно.

Я стал считать, сколько поездов пустили под откос партизаны. Хотелось тоже помочь нашим солдатам громить фашистов, но всех, кто был старше десяти – двенадцати лет ждало новое испытание: нас должны были отправить в Германию, погрузить в товарняки, словно скот.

– Мама, я убегу! Не смогу жить там, на чужой стороне, всё время пригибаться перед этой немчурой.

– Сынок, мне тоже без тебя не жить, но если не пойдешь добровольно, тебя пристрелят здесь же на месте. Этого горя я не вынесу. Завтра сказали явиться всем в комендатуру.

– Кого ещё со мной?

– Колю Дубового, Аркадия и тебя, – ответила плача мне мама.

– Аркаша он – инвалид, ногу подтаскивает. Зачем им такой? Мама, они его пристрелят! Он не сможет забраться в товарняк.

– Знаю, Юра! И полицай, зная о его увечье, к ним домой первый пришел.

– Зараза! Хоть бы шлепнул его кто! Откуда берутся предатели?

– Он всю жизнь всем завидовал, делал подлости. То корову чью-нибудь в плавни загонит, то сено спалит, то дом. Потом вообще из нашей деревни исчез – мы вздохнули спокойно. А с немцами появился, словно оборотень. Зверь лучше его будет…

Утором почти из каждого дома уходили подростки. Собралось нас человек пятнадцать, а то и больше.

Всю провизию немцы покидали в кучу, а потом подожгли. Под конвоем, выстроив по два, решили вести по дороге к станции. Матери в глаза я не мог смотреть. Кричали, плакали, просили за нас они, стоя на коленях.

– Шнель! – была команда.

Я взял Аркашку под руку и, не успевая за колонной, мы шли с ним самые последние. Остался позади последний дом нашего села и нас повели по дороге, постоянно подгоняя, избивая прикладами.

На полпути Аркадий не удержался и упал, а я просто не успел его подхватить.

– Ах, ты, мразь! Давно надо было тебя пристрелить, – крикнул полицай.

– Не трогайте его! Видите, идти ему совсем тяжело.

– Дозаступаешься, сейчас! Гаденыш! – огрызнулся полицай.

Щелкнул затвор ружья и раздался выстрел.

Аркадий упал на колени, закрывая рукой, начавшую пропитываться кровью рубашку. Он, казалось, ещё не осознавал, что это в него стреляли и пытался подняться. На лице застыли испуг и изумление.

– Не останавливаться! Пошли, я сказал! – но он не успел закончить фразу. Меткими выстрелами кто-то сразил конвой.

– Ребята, бегите! Бегите в лес! Скорее!

Это было подобно чуду. Мы добежали до леса, а там, в зарослях дикой калины нас ждали партизаны. Среди них я узнал родного брата нашего полицая.

– Не смотри так Юрка! Не брат он мне. Давно за ним охотился. Наконец, возмездие свершилось... – ответил на мой вопрос дядя Игнат.

– Одна мать породила. А дороги у вас разные, – сказал я, смело, глядя ему в глаза...