Peskarlib.ru > Зарубежные авторы > Александр ДЮМА > Русалочка

Александр ДЮМА
Русалочка

Распечатать текст Александр ДЮМА - Русалочка

I

Если вам, дорогие дети, доводилось когда-нибудь видеть море, вы должны были заметить, что чем больше его глубина, тем ярче синева его поверхности.

К тому же синеву моря определяет еще и синева неба, поскольку море — это огромное зеркало, сотворенное Господом Богом на земле, чтобы в нем отражались небеса.

И чем ближе широты к экватору, тем лазурнее там небо, а значит, тем лазурнее море.

К тому же там оно самое глубокое, настолько глубокое, что лот, опущенный более чем на тысячу метров, так и не касается дна. Если двенадцать, а то и пятнадцать колоколен, таких, какие стоят в вашем городе или селении, поставить одну на другую, получится высота, равная той глубине, на которую опускали этот лот.

В глубинах этой бездонной водной пучины обитают те, кого называют морским народом.

Помимо рыб, ежедневно подаваемых к столу ваших родителей и потому хорошо вам знакомых, таких, как мерлан, сельдь, сардина, тунец и скат, население моря состоит еще из великого множества живых существ, совершенно неизвестных вам, начиная с огромных кальмаров, ни формы, ни размеры которых установить еще никому не удалось, и кончая неосязаемыми медузами, которых мириадами поглощают киты, растирая их своими усами, а усы эти не что иное, как зубы китов, используемые для изготовления корсетов, которые носят ваши мамы.

Не думайте, дорогие дети, что на дне этих пропастей нет ничего, кроме мокрого песка, какой отхлынувшее море при отливе обнажает на побережье Дьеппа или Трувиля. Нет, думать так означало бы впасть в заблуждение. Растения, порой поднимающиеся до самой поверхности воды, свидетельствуют о том, что эти глубины покрывает гигантская растительность: по сравнению с ней допотопные папоротники высотой в восемьдесят или даже сто футов, какие находят в каменоломнях Монмартра, всего лишь жалкие травинки.

И как пальма, это дерево африканских побережий, воспеваемое поэтами как символ изящества, гнется и качается по прихоти ветра, точно так же повинуются всем движениям моря эти леса из шатких стволов.

И как в наших лесах птицы порхают в листве наземных деревьев, переливаясь в солнечных лучах своим многоцветным оперением, точно так же среди стеблей и листвы морских деревьев скользят разнообразные рыбы, мерцая в прозрачной водной синеве серебряными и золотыми отсветами.

Посреди самого большого из всех на свете океанов, то есть Тихого океана, между островами Чатем и полуостровом Банкс, как раз там, где обитают наши антиподы, высится дворец морского короля. Стены этого дворца возведены из красных, черных и розовых кораллов, а окна его сделаны из тонкого, чистого и прозрачного янтаря; крыши дворца сложены не из черепицы, а из красивых раковин, черных, голубых и зеленых — таких, какими украшены часы у торговцев диковинками в Гавре и Марселе.

Король, обитавший в этом дворце в то время, когда происходили события, о которых мы собираемся рассказать вам, давно уже овдовел, и поскольку покойная супруга доставляла ему немало огорчений, он не пожелал вступить в новый брак.

Распоряжалась всем во дворце его мать, женщина в общем-то превосходная, но отличавшаяся одним большим недостатком, а именно невероятным высокомерием. По этой причине она носила на шлейфе своего платья целую дюжину жемчужниц, в то время как самые знатные придворные дамы и даже сама покойная королева носили их не более полудюжины на платье.

Но самой ее большой заслугой в глазах правящего короля, заслугой, не оспариваемой даже ее недругами, была огромная любовь, которую она питала к морским принцессам, своим внучкам.

По правде говоря, все шесть принцесс были очаровательны, но, следует признать, самой красивой из них была самая младшая. Кожа ее отличалась нежностью и прозрачностью, присущими лепестку розы. Глаза ее сияли голубизной, словно небесная лазурь; но, так же, как ее сестры, она была русалкой, а это значит, что вместо ног ее бедра завершались книзу рыбьим хвостом.

Принцессы любили играть целый день с утра до вечера в огромных дворцовых залах, где произрастали цветы таких богатых красок, каких на земле не увидишь. Принцессы приказывали открыть окна из янтаря, и рыбы заплывали во дворец, чтобы принять участие в их играх почти так же, как это делают ласточки, ради забавы залетающие в наши открытые окна; правда, ласточки обычно остаются неприрученными, в то время как рыбки не боялись брать угощение прямо с ладошек принцесс.

Перед дворцом располагался большой сад, где стволы деревьев были из кораллов, а листья — из изумрудов. На ветвях висели плоды граната из рубинов и апельсины из золота.

Аллеи этого подводного сада были усыпаны тонким песком такого красивого голубого тона, что он походил на сапфирную пыль.

Вообще на всем, что находилось в этом морском царстве, лежал лазурный отсвет, и потому казалось, что небо простирается и над головой, и под ногами.

В безветрие сквозь спокойную воду можно было хорошо разглядеть солнце. Оно походило на огромный фиолетовый цветок, из чашечки которого лились потоки света.

У каждой из принцесс был свой уголок в этом саду, где она могла посадить любое растение, какое только ей хотелось.

Одна придала своему цветнику форму кита, другая — форму омара; а вот самая юная из принцесс сделала свой цветник круглым, как солнце, и цветы там посадила фиолетовые, которые напоминали само солнце, увиденное сквозь толщу воды.

Впрочем, сама она была ребенком странным, тихим и задумчивым; в то время как ее сестры украшали себя драгоценностями, упавшими с тех судов, что потерпели кораблекрушение, она из всех богатств, хранившихся на морском дне, подобрала только мраморную статую какого-то юноши.

То было одно из выдающихся творений древнегреческой скульптуры, которое губернатор Мельбурна распорядился доставить из Лондона, чтобы украсить им свой дворец, но вследствие кораблекрушения оно скатилось с палубы судна, его перевозившего, и таким образом попало во владение юной морской принцессы.

Она стала расспрашивать свою бабушку о том, откуда взялось это неведомое ей двуногое существо, и та объяснила ей, что подобное существо — человек и что вся земля заселена существами этого вида.

Тогда принцесса поставила эту статую на скале, возвышавшейся посреди ее садика. Рядом с ней принцесса посадила розовую плакучую иву, от тонких ветвей которой падала на статую фиолетовая тень; но объяснение, данное старой королевой, внучка сочла недостаточным. Она без конца расспрашивала бабушку о мире людей, заставляя рассказывать ей все, что та знала о кораблях, городах, людях и животных этой неведомой земли, которую ей так хотелось увидеть. Особенно прекрасным и удивительным ей представлялось то, что земные цветы обладают запахами, в то время как морские совсем не пахнут. Что еще изумляло принцессу, так это то, что земные леса и сады населены птицами, распевающими на тысячах разнообразных голосов, в то время как рыбы обречены на немоту.

— Когда вам, дочь моя, исполнится пятнадцать, — утешала внучку старая королева, — вы получите разрешение увидеть гладь моря, ночь, лунный свет, а также сидеть на скале, провожая взглядом проплывающие мимо корабли.

— А как же мне увидеть леса и города, о которых вы мне рассказываете, бабушка? — продолжала расспрашивать юная принцесса.

— Вы их увидите на берегах гаваней и заливов островов, но никогда и ни за что не приближайтесь к людям, ведь на земле у вас не будет никакой власти, и они причинят вам зло.

На следующий год одна из юных принцесс должна была достигнуть своего пятнадцатилетия и, следовательно, обрести право подняться на поверхность моря; однако, поскольку все сестры были погодками, самой младшей из них предстояло ждать еще пять лет, прежде чем наступил бы ее черед.

Впрочем, юные принцессы договорились сообщать друг другу обо всем увиденном, поскольку рассказы старой королевы никогда не утоляли до конца их любознательность и внучки догадывались, что бабушка многое от них утаивает.

Но ни одной из них не хотелось достичь своего пятнадцатилетия так сильно, как самой юной принцессе, вероятно потому, что ей приходилось ждать своего часа дольше остальных, и потому, что по характеру она была кроткой и задумчивой.

Много ночей, стоя у открытого окна, она смотрела, как проплывают мимо, поблескивая чешуей, молчаливые рыбы, стремилась проникнуть взглядом сквозь густую синеву волн и созерцала звезды и луну, которые, правда, представлялись ей очень бледными, но куда более крупными, чем они кажутся нам. Если порой какое-нибудь черное облако или, скорее, какое-нибудь непрозрачное тело закрывало звезды и луну от ее взгляда, она знала, что то был кит, проплывающий между ней и поверхностью воды, или же какой-то корабль, плывущий по морю и закрывающий собою небо.

И те, кто плыл на корабле, конечно же даже вообразить не могли, что на дне моря живет юная принцесса, простирающая свои маленькие белые руки к днищу их судна.

Но вот, как уже было сказано, старшей из принцесс исполнилось пятнадцать лет и она обрела право подняться на поверхность моря.

Когда она вернулась на дно, ей не терпелось рассказать сестрам о множестве чудес, одно удивительнее другого. Но самое прекрасное, по ее словам, она видела тогда, когда, сидя на песчаной отмели, при свете луны вглядывалась в тысячи огней большого города в дальнем конце залива, слушала стук колес по мостовой, колокольный звон, а также все крики и все земные гулы.

Стоит ли говорить о том, как самая юная из принцесс широко открыла глаза и вся обратилась в слух, внимая рассказу сестры; и когда следующей ночью она созерцала луну сквозь голубые воды, ей показалось, что она сама видит тот большой город, о котором рассказывала ее сестра, и что стук колес по мостовой, колокольный звон, а также все крики, и все земные гулы доносятся и до нее.

На следующий год вторая сестра в свой черед получила разрешение подняться на поверхность моря и плавать всюду, где ей захочется; она поднялась на гребне большой волны в час солнечного заката, и закат солнца представился ей самым прекрасным зрелищем в мироздании.

— Небо было золотым и пурпурным, — рассказывала она, — а что касается облаков, то никакие слова не смогут передать яркость их окраски!

На следующий год пришел черед третьей сестры; поскольку море ее нисколько не привлекало, она поплыла вверх по широкой реке, впадающей в море, и увидела красивые холмы и великолепные виноградники; среди густолиственных лесов возвышались зáмки и крепости; она подплыла к берегу так близко, что расслышала пение птиц.

В одной маленькой бухте ей встретилась целая толпа детей и взрослых людей; они плавали и резвились в воде совершенно голыми. Принцессе захотелось поиграть с ними; но, едва увидев ее волосы с вплетенными в них кораллами, жемчугами и водорослями, а вместо ног покрытый чешуей рыбий хвост, они в испуге разбежались; принцесса вознамерилась последовать за ними до берега, но тут какое-то животное, покрытое черной шерстью, бросилось к ней и стало лаять с таким остервенением, что она, испугавшись в свою очередь, уплыла в открытое море.

Но, возвратившись к сестрам, она не могла забыть ни великолепных лесов, ни радующих взгляд холмов, ни замков, ни, в особенности, детей, которые плавали в реке, не обладая при этом рыбьими хвостами.

Четвертая сестра не поплыла так далеко: то ли потому, что натура у нее была не столь смелая, то ли потому, что желания ее были не столь трудные для исполнения, она просто села на скалу посреди моря, смотрела издали на суда, казавшиеся ей похожими на чайки, и небо, представлявшееся ей огромным стеклянным колоколом. Вместо шумной ватаги ребятишек, плавающих в бухточке, она увидела стаю китов, выбрасывавших из своих дыхал водные струи, которые вздымались как раздвоенный фонтан, а затем, изогнувшись, ниспадали.

По ее мнению, невозможно было увидеть ничего более красивого.

Наступил черед пятой сестры. День ее пятнадцатилетия пришелся на середину зимы; поэтому она увидела то, что ее старшим сестрам увидеть не довелось. Море было зеленым, как гигантский изумруд. Повсюду плавали огромные льдины и остроугольные ледяные вершины, сверкавшие, как алмазные колокольни. Именинница села на один из этих плавающих островков и наблюдала оттуда за бурей, разбившей, словно стекло, самую большую из этих льдин; высокобортные суда качались на волнах, будто легонькие пробки, и даже самые надменные корабли свернули все свои паруса и среди разъяренного океана выглядели крошечными.

Как уже было сказано, когда за пять лет до этого старшей из принцесс исполнилось пятнадцать и она первой поднялась на поверхность моря, по ее возвращении в подводный дворец все сестры, окружив ее, без конца расспрашивали и слушали ее рассказы с великим любопытством и удивлением; однако теперь, когда уже пять сестер, достигнув пятнадцатилетнего возраста, получили разрешение осуществить все свои мечты, надводная жизнь перестала их интересовать и все они сошлись во мнении, что на свете нет ничего прекраснее их подводного царства.

Да чего вы хотите, дорогие мои дети, ведь каждому так хорошо у себя дома!

Нередко с наступлением ночи пять старших сестер брались за руки и вереницей всплывали на поверхность воды. Там, если на море бушевал шторм и влекомый ветром корабль проносился перед ними, принцессы принимались петь своими нежнейшими голосами и манили матросов уйти вместе с ними в морскую пучину, рассказывая о чудесах, которые они там увидят.

Сквозь дождь и туман доносились к матросам мелодичные песнопения; они видели при свете молний белые руки красавиц, их лебединые шеи и их рыбьи хвосты, отливающие золотом, и тогда моряки затыкали себе уши, выкрикивая при этом:

— Русалки! Русалки! Отваливай! Отваливай!

И они уплывали подальше от морских дев настолько быстро, насколько позволяли это ветры и волны.

И в то время, когда пять сестер поднимались на морскую поверхность, бедная маленькая принцесса, оставаясь одна в своем коралловом дворце с янтарными окнами, провожала их взглядом, готовая заплакать. Но у детей моря не бывает слез, а потому они страдают куда больше, чем мы.

— О, если бы мне было уже пятнадцать лет, — вздыхала она, — я охотно предпочла бы нашему водному царству надводный мир, землю и живущих там людей!

Наконец, пятнадцать лет исполнилось и ей.

— Ну вот, — сказала ей бабушка, — теперь и ты стала взрослой девушкой; давай-ка я тебя наряжу так же, как твоих сестер в тот день, когда они впервые поднимались на поверхность моря.

И бабушка украсила голову внучки короной из лилий, в которой каждый цветок представлял собой разрезанную пополам жемчужину, а затем прикрепила к ее хвосту восемь крупных раковин, что указывало на ее высокое положение.

Маленькая принцесса кричала, что булавки причиняют ей боль, но старая королева объяснила ей:

— Чтобы быть красивой, приходится страдать, дитя мое.

Увы, принцесса охотно отказалась бы от всей этой роскоши и, вместо тяжелой короны, украсила бы волосы несколькими пурпурными цветами, которые были ей так к лицу. Но если уж бабушка решила принарядить внучку таким образом, пришлось подчиниться ее воле, ведь, как уже было сказано, если бабушка говорила «Я так хочу» — следовало ей повиноваться.

— А теперь до свидания! — произнесла, наконец, старая королева.

И юная принцесса всплыла в волнах, легкая и прозрачная, словно воздушный шар.

II

Когда златоволосая головка юной русалки появилась на гладкой, будто зеркало, водной поверхности, солнце уже почти совсем погрузилось в море, небо на западе окрасилось в пурпур, а по всему небосводу светились розовыми и голубыми красками облака. На горизонте маячило одно-единственное судно: то была прекрасная яхта, шедшая или, вернее, скользившая под двумя парусами — грот-марселем и кливером. В лазурной небесной дали всходила Венера, похожая на светящийся василек; стоял штиль, и морскую гладь, как уже говорилось, не искажала ни одна складка.

Никакой шум не нарушал тишины вечернего простора, кроме какого-то праздничного веселья на яхте: там пели и там играла музыка. А когда воцарилась ночная тьма, на всех снастях засветились сотни цветных фонариков и одновременно на разных уровнях такелажа запестрели флаги всех государств.

Русалочка подплыла к иллюминаторам верхней палубы и смогла увидеть то, что происходило в кают-компании судна.

Там собралось общество благородных людей, облаченных в праздничные одежды; но самым красивым среди них был молодой черноглазый принц с длинными кудрями; ему только что исполнилось шестнадцать, и это его день рождения праздновали на борту яхты. Матросы, получив двойной рацион рома, танцевали на палубе, и когда туда поднялся молодой принц, его приветствовали многократными криками «Ура!» и тысячами зажженных римских свечей и петард, огни которых прочерчивали и освещали ночь.

Дочь водной стихии была так испугана этим, что нырнула под воду; но вскоре она всплыла вновь. Среди огней фейерверка, гаснувших в волнах, какое-то мгновение ей казалось, что все звезды небес падают вокруг нее. Никогда ей не доводилось видеть подобного зрелища; все эти разноцветные солнца отражались в спокойной и прозрачной глади моря; сама же яхта, средоточие всех этих огней, была освещена, словно в солнечный день.

Молодой принц был удивительно обаятелен; он пожимал руку всем без исключения и улыбался, в то время как музыка наполняла ночь своей гармонией.

Время шло, а русалочка не могла оторвать взгляда ни от принца, ни от яхты; наконец, к двум часам ночи, фонари были погашены и пальба прекратилась.

Морская принцесса мягко покачивалась на волнах и продолжала наблюдать за тем, что происходило на судне.

Мало-помалу поднялся ветер, на яхте поставили паруса, и она поплыла; но вскоре ветер задул с такой силой, что верхние паруса пришлось убрать, а у нижних взять рифы. Едва этот последний маневр был проделан, как вдали прогремел гром и волны стали угрожающе расти; но прекрасная яхта, как если бы она тоже была владычицей моря, поднималась на водную гору и с нее падала в пропасть, чтобы тотчас выпрямиться и начать взбираться на вторую такую же гору, становясь почти невидимой в тумане брызг.

Русалочке все это представлялось забавной игрой, но моряки думали иначе. Судно трещало по всем швам; оно стонало, словно живое существо, которое сознает угрожающую ему опасность; наконец, согнутая ураганом, грот-мачта сломалась, как тростинка и рухнула с ужасающим грохотом. Затем обнаружилась течь, и лишь недавно смолкнувшие крики радости сменились воплями отчаяния.

Только теперь русалочка заметила, что судно в опасности и что ей самой следует остерегаться летящих в воду брусьев и досок.

Вокруг сделалось так темно, что она ничего не смогла бы разглядеть, если бы не вспышки молний, следовавших одна задругой почти без перерыва. При их блистании становилось светло как днем, и она увидела стоявшего на юте юного принца в ту минуту, когда яхта разломилась надвое и ее носовая часть первой исчезла в пучине.

Сначала русалочке пришла в голову мысль, что принц, оказавшись в воде, опустится во дворец ее отца, но почти тотчас она сообразила, что люди в воде жить не могут и что принц неизбежно утонет, и она задрожала всем телом, как только представила, что увидит труп того, кто только что предстал перед ее глазами живым и красивым; и потому, хотя русалочка обращалась к себе самой, она громко крикнула:

— Нет-нет, он не должен умереть!

И, не обращая внимания на сталкивающиеся друг с другом обломки судна, грозившие ее раздавить, она поплыла к тому месту, где исчез из вида принц, несколько раз нырнула и, наконец, при свете молнии увидела совсем обессилевшего, закрывшего глаза юношу, уже готового отдаться пучине.

Русалочка бросилась к нему, нежно подхватила и, удерживая его голову над водой, направилась к ближайшему острову.

Но глаза принца оставались по-прежнему закрытыми.

Между тем ураган стих; окрасившийся в пурпур горизонт возвестил восход солнца, и под его первыми лучами море мало-помалу успокоилось.

Юная русалка все еще держала на руках принца, не открывавшего глаза; она бережно отодвинула его волосы, прилипшие к прекрасному лбу, и коснулась его губами, но, не ощутив этот целомудренный поцелуй, юноша оставался в беспамятстве.

Наконец, стал заметен остров, к которому она направлялась: там под большими деревьями белели дома и среди них выделялось здание, похожее на дворец. Русалочка поплыла к берегу и, вытащив принца на сушу, уложила его на свежую траву, пестрящую тысячью цветов, в тени роскошной пальмы.

Затем, увидев, что в ее сторону движется стайка девушек, увенчанных цветами и облаченных в накидки из алойного шелка, она вернулась в море, но на некотором расстоянии остановилась и спряталась за скалой, с головой накрыв себя морской пеной, чтобы ее не было видно; приняв эти меры предосторожности, она стала ждать, что произойдет дальше.

Одна из девушек, по всей видимости главная среди них, собирая цветы, отделилась от подруг и, не видя юношу, шла прямо к нему.

И вдруг она заметила его.

В испуге она хотела было бежать, но вскоре этот порыв сменило чувство жалости. Она осторожно и все еще опасливо приблизилась к незнакомцу; потом, заметив, что он лежит в беспамятстве, девушка опустилась перед ним на колени и стала приводить его в чувство.

Принц приоткрыл глаза, увидел девушку и снова закрыл их, как будто эта попытка окончательно лишила его сил. Затем он приоткрыл глаза еще раз, но они опять закрылись.

Тогда, убедившись в тщетности своих усилий и понимая, что здесь нужно призвать на помощь лекаря, девушка оставила незнакомца, и вскоре присланные ею люди подняли его и отнесли в уже упомянутое нами большое здание, которое было не чем иным, как тем самым дворцом, откуда ушел в море прекрасный принц.

Увидев это, русалка так огорчилась, что нырнула в воду и с печалью в сердце возвратилась в отцовский дворец.

Она всегда отличалась тихим нравом и мечтательностью, но отныне эти ее свойства стали еще сильнее; сестры, удивленные ее грустью и задумчивостью, спросили у нее, что она увидела там, наверху, но юная принцесса ничего им не ответила.

Почти каждый вечер русалочка подплывала к тому месту, где она оставила принца. Она наблюдала, как цветы на деревьях становились плодами, как плоды, созрев, были собраны; как снег, выпавший зимою на горных вершинах, таял и исчезал в мае и в июне, но она не видела принца и потому каждое утро возвращалась в отцовский дворец печальнее, чем тогда, когда уплывала из него. Единственным ее утешением было сидеть в своем садике и обнимать прекрасную беломраморную статую, похожую на принца; но она уже не заботилась о своих цветах, и они, предоставленные сами себе, разрастались поперек аллей, карабкались по стволам и ветвям деревьев, так что садик, некогда так хорошо ухоженный, превратился в непролазный лес, все дорожки которого стали непроходимыми, за исключением той, что вела к беломраморной статуе.

В конце концов, уже не в силах хранить молчание, русалочка доверила свою тайну одной из сестер. Тотчас эта тайна стала известна и остальным четырем принцессам, но, кроме пяти-шести русалок из их свиты, которые рассказали об услышанном только самым близким своим подругам, никто ни о чем не узнал.

Одна из этих подруг оказалась даже более осведомленной, чем сама юная принцесса. Она знала, что красивый юноша был сын короля того острова, куда русалочка его доставила, видела праздник на яхте и указала дочери короля то место на море, где находился остров.

Тогда старшие принцессы сказали младшей:

— Давай отправимся туда все вместе, сестрица!

И, держась за руки, ведомые столь хорошо осведомленной русалкой, сестры все вместе поднялись на поверхность моря.

Вскоре они оказались в виду острова и поплыли к прелестной бухточке, окруженной панданусами, мимозами и мангровыми деревьями; затем, через дыру в ограде, проделанную, очевидно, кем-то любопытным, они увидели дворец принца.

Он был построен из блестящего желтого камня, с широкими мраморными лестницами, которые вели в сад, простирающийся до самого моря. Над крышами возвышались великолепные золоченые купола, а между колоннами, окружавшими все здание, белели мраморные статуи, похожие на ту, что украшала садик юной принцессы, но настолько прекрасные и так безукоризненно изваянные, что казались живыми. В довершение всего, сквозь прозрачные стекла высоких окон в роскошных залах дворца можно было увидеть дорогие шелковые занавеси и стенные ковры с крупным рисунком, радовавшие и восхищавшие взгляд.

Посреди самого большого из этих залов бил фонтан; его струи взлетали до стеклянного купола, сквозь который солнце, отражаясь в брызгах, сотворяло радугу, и ее основание терялось среди стеблей дивных растений, которые росли в центре водоема.

Теперь русалочка знала, где живет ее любимый принц, и много-много ночей она поднималась на морскую поверхность и подплывала как можно ближе к берегу, на что не отваживалась ни одна другая русалка.

Однажды, осмелев еще больше, она открыла для себя узкий канал, проходивший под большим мраморным балконом, тень от которого падала на воду, и, к своей несказанной радости, увидела молодого принца: полагая себя в одиночестве, он смотрел на море, блестевшее под ярким лунным светом.

Затем, в другой вечер, русалка увидела, как он плавает с музыкантами в украшенной разноцветными фонариками великолепной гондоле; тогда, спрятавшись под своим серебристым покрывалом, она поплыла в струе, тянувшейся за кормой, и принц, заметив ее издалека, подумал, что это один из его лебедей, отважившийся выплыть из водоема в море.

В другую ночь русалка увидела рыбаков, ловивших рыбу при свете факелов; она подплыла к ним так близко, что ясно слышала их голоса. Рыбаки говорили о принце и рассказывали о нем много хорошего; тогда русалочка еще раз порадовалась, что спасла принцу жизнь в ту ночь, когда его носило среди бушующих волн: ей вспомнилось, как его голова тихо покоилась на ее груди и с какой любовью она его обнимала. Но, увы, одна мысль печалила юную принцессу — мысль о том, что он обо всем этом ничего не знает и потому не может грезить о ней так, как она грезит о нем.

Ее любовь к земле и ее обитателям росла с каждым днем: мир людей представлялся ей куда прекраснее и могущественнее, чем ее подводное королевство. Используя свои корабли, люди могли скользить по воде почти так же быстро, как она при помощи своих плавников и рыбьего хвоста. Но, помимо этого, они были способны на то, чего она не могла сделать: они могли или пешком, или верхом на лошади, или в карете преодолевать горные хребты, подниматься выше облаков, пересекать леса и поля, наконец, скрываться за горизонтом, который, в отличие от однообразного края моря, был многоликим по очертаниям и краскам.

Но больше всего русалочке хотелось узнать, что скрывается за этими горизонтами. Она расспрашивала сестер, но сестры, знающие об этом ничуть не больше младшей, ничего не могли ей ответить.

Тогда она стала расспрашивать старую вдовствующую королеву, знавшую надводный мир и перечислившую внучке названия всех прибрежных стран.

— Скажи мне, — спросила девушка, — если только люди не тонут, они живут вечно?

— Нет, — ответила старая королева, — они умирают так же, как мы, и продолжительность их жизни, напротив, еще меньше, чем у нас. В среднем мы живем триста лет, и, когда мы умираем, наше тело превращается в пену, плавающую на поверхности моря. Так что у нас нет даже могилы, где мы покоились бы вблизи тех, кто нам дорог. После смерти от нас не остается даже бессмертной души, и мы никогда не обретем новой жизни. Так что мы похожи на зеленую тростинку, которая, будучи однажды сломленной, уже не зазеленеет вновь. У людей, наоборот, есть душа; будучи дарована Богом, она живет вечно, даже после того как завершится их короткая жизнь и тело, в котором обитала душа, возвратится в землю. Тогда душа поднимается сквозь прозрачный воздух к сверкающим звездам точно так же, как мы с морского дна поднимаемся на поверхность воды; там душа обретает райские кущи, неведомые живым, и вечно блаженствует перед ликом Всевышнего.

— Так почему же у нас нет такой бессмертной души? — спросила, опечалившись, русалочка. — Что касается меня, то я знаю, что охотно отдала бы все три века моей жизни ради того, чтобы стать человеком, пусть даже на один-единственный день, и получить надежду обрести затем свое место в небесном мире.

— У тебя не должно быть даже мысли об этом! — воскликнула старая королева. — Ведь нам здесь внизу куда лучше живется, и, что особенно важно, мы гораздо счастливее, чем люди там, наверху.

— Значит, — печально продолжила девушка, разговаривая больше с самой собой, чем со своей бабушкой, — значит, я умру и буду белой пеной качаться на поверхности моря; значит, после смерти я уже никогда не услышу благозвучного плеска волн и никогда уже не увижу ни красивых цветов, ни солнца, золотого при его восходе и пурпурного на закате. Так что же мне сделать, Господи, чтобы ты даровал мне бессмертную душу, такую же, как у людей?!

— Для этого есть только одно средство, — заявила старая королева.

— О, скажите, скажите же, какое? — воскликнула юная принцесса.

— Если кто-нибудь из людей полюбит тебя так сильно, что ты станешь значить для него больше, чем сестра, больше, чем мать, больше, чем отец; если все его помыслы, если вся его любовь будут сосредоточены на тебе; если священник вложит его правую ладонь в твою; если вы обменяетесь клятвами верности и в этом, и в ином мире, — тогда его душа перейдет в твое тело и ты таким образом обретешь свою долю в людском блаженстве.

— Но в таком случае он сам останется без души!

Старая королева улыбнулась:

— Дитя мое, душа бесконечна так же, как и бессмертна. Имеющий душу может отдать ее часть и, однако же, сохранить свою душу в целости. Но не обольщайся напрасной надеждой, ведь этому никогда не бывать. То, что в морских глубинах считается прекрасным — я имею в виду рыбий хвост, — на земле было бы отвратительным уродством. Чего ты хочешь? Ведь жалкие люди не видят в нем никакого преимущества и две дурацкие подпорки, именуемые ногами, предпочитают грациозному рыбьему хвосту, на котором всеми цветами радуги мерцает чешуя.

Но русалочка только вздохнула и, несмотря на похвальное слово своему рыбьему хвосту, произнесенное старой королевой, с грустью посмотрела на него.

— Ну-ну, не вздыхай, — произнесла бабушка, совершенно не догадывавшаяся о причинах печали своей внучки. — Будем смеяться, плавать и прыгать те триста лет, какие нам дано прожить. По правде говоря, это совсем немалый срок, и в конце концов наступает возраст, когда этот срок уже начинает казаться чрезмерно долгим. Что касается души, то, раз уж людской Бог лишил нас ее, что ж, обойдемся без нее: крепче спать будем после смерти; а покамест сообщаю тебе, что сегодня вечером при дворе состоится бал.

И бал в самом деле состоялся.

Этот бал представлял собой нечто такое, чего люди просто не в состоянии вообразить. Стены и потолок зала были сделаны из толстого, но прозрачного стекла; вокруг всего зала, образуя своего рода ограду, были расставлены тысячи огромных раковин: одни нежно-розового, другие — перламутрово-зеленого тона, третьи радовали взгляд всеми цветами радуги, четвертые — всеми полутонами опала. Их освещал голубоватый огонь, и, поскольку, как уже говорилось, стены дворца были прозрачны, море озарялось на четверть льё кругом, что позволяло рассматривать бесчисленное множество рыб, крупных и мелких: одни пурпурно-красные, а другие покрытые серебряным или золотым панцирем, они подплывали, привлеченные светом, чтобы уткнуться своими мордочками в стеклянные стены. Посреди квадратного зала, длина каждой стены которого вполне могла составлять целое льё, текла большая река, где обитатели моря, и самцы, и самки, танцевали, аккомпанируя себе кто игрой на черепаховых лирах, кто — собственным пением, и все это такими нежными голосами, под такую благозвучную музыку, что любой, их услышавший, признал бы Улисса мудрейшим из людей за его приказ заткнуть воском уши своих матросов, чтобы те не могли услышать пение сирен.

Несмотря на свою грусть, а быть может, даже по причине этой грусти, русалочка пела как никогда сладостно, и весь королевский двор аплодировал ей и руками, и хвостами. На минуту ее сердце переполнилось радостью, ведь, сколь бы скромной она ни была, аплодисменты убеждали ее в том, что такого прекрасного голоса, как у нее, обитатели земли никогда не могли услышать, поскольку даже обитатели вод не слышали голоса столь же чудесного; но сам этот успех почему-то вернул юную принцессу к мыслям о надводном мире; она подумала о молодом принце, чье лицо было так прекрасно, а весь облик так благороден, и, когда к этому примешалось мучительное сожаление о том, что ей не дано иметь бессмертную душу, русалкой овладело такое острое желание побыть одной, что она выскользнула из дворца, и, в то время, когда в бальном зале звучали радостные возгласы и песни, она, охваченная печалью, сидела в своем садике. Отсюда она слышала звуки валторн, веселые фанфары которых проникали сквозь толщу воды, и говорила себе:

«Теперь принц, наверное, плывет по морю — он, на ком сосредоточены все мои помыслы и в чьих объятиях я хотела бы обрести счастье моей жизни, как смертной, так и бессмертной. Что ж, я готова все отдать за его любовь, потому что его любовь может одарить меня бессмертной душой. И пока мои сестры танцуют во дворце, я отправлюсь на поиски морской колдуньи, которой я всегда боялась, ибо ее считают очень искусной в волшебстве, и, быть может, она даст совет и поможет мне».

Русалочка покинула свой садик и поплыла к водовороту, за которым жила колдунья. Никогда раньше ей не приходилось плыть по этому пути, и, более того, она всегда старалась держаться от него как можно дальше.

Да оно и понятно: там не было цветов, там не росли морские травы, там не было ничего, кроме взбаламученной воды и голого дна из серого песка, а над ним с ужасающим грохотом, напоминающим тот, что производят сотня мельничных колес, бурлила вода, вовлекая все в свой круговорот.

И вот эту впавшую в хаос стихию предстояло пересечь юной принцессе, чтобы попасть к морской колдунье, — иного пути не было.

Но пересечь водоворот вовсе не означало добраться до старой колдуньи: после него следовало проплыть над длинной полосой горячего пузырящегося ила, который колдунья называла своим торфяником и за которым, посреди диковинного леса, стояло ее жилище. Все деревья и все кусты этого леса были полипами — наполовину растениями, наполовину животными; каждый ствол походил на стоглавую гидру, поднявшуюся со дна; каждая ветвь напоминала длинную исхудавшую руку с пальцами, похожими на скрученных пиявок, и от корня до верхушки дерева все ветви шевелились. Все, что они могли схватить, они притягивали к себе, оплетали и не выпускали уже никогда.

У самой опушки омерзительного леса русалочка в ужасе остановилась: ее сердце так и колотилось от страха, и она чуть было не повернула обратно, но, вспомнив о молодом принце и о человеческой душе, вновь обрела мужество. Чтобы полипы не могли схватить ее за длинные волосы, принцесса обвязала их вокруг головы; чтобы не стать легкой добычей, она скрестила руки на груди, и, словно рыбка, проскользнула сквозь страшные полипы, которые тянули к ней свои длинные руки и пальцы, снабженные одновременно ногтями, чтобы удержать добычу, и ртом, чтобы ее всосать; в этих страшных руках висели множество скелетов, кости которых своей белизной напоминали слоновую кость, — то были кости моряков, погибших в кораблекрушениях и пошедших ко дну; кормила, сундуки, остовы наземных животных и даже остов какой-то маленькой русалки покоились здесь среди стеблей этих чудовищных деревьев, образовавших на морском дне низину еще более жуткую, чем долина Бохом-Упас на Яве.

Наконец, морская дева добралась до середины леса. Там, на болотистой поляне, извивались толстые и жирные морские змеи, обнажая свои мерзкие брюха в палевых, мертвенно-белесых и землисто-черных разводах.

Среди змей возвышался построенный из человеческих костей дом той, которую искала русалочка.

III

В этом отвратительном прибежище и сидела колдунья; она кормила изо рта огромную жабу — точно так, как у нас молоденькая девушка дает канарейке кусочек сахара со своих губ, — и, позвав к себе самых толстых и самых липких змей, своих любимцев, позволила им обвить свою шею и играть друг с другом на ее груди.

Услышав, как русалочка входит в ее дом, старуха подняла голову; принцесса собралась заговорить, но старая колдунья опередила гостью.

— Я знаю, чего ты хочешь, — сказала она, — и потому ничего не надо мне объяснять; все это, впрочем, весьма глупо с твоей стороны, ведь если я выполню твое желание, это принесет тебе несчастье, моя прекрасная принцесса. Я знаю, что ты хотела бы иметь вместо рыбьего хвоста те две подпорки, с помощью которых люди передвигаются, и все ради того, чтобы принц влюбился в тебя и одарил тебя бессмертной душой.

И старуха захохотала так громко, что жаба свалилась с ее плеча, а змеи в испуге расползлись в разные стороны.

— По правде сказать, ты пришла очень вовремя, — добавила колдунья, — ведь уже завтра с восходом солнца я потеряю свою силу и смогла бы помочь тебе только через год. Так что я приготовлю тебе зелье, с которым ты еще до восхода солнца поплывешь к земле, сядешь на берегу и там его выпьешь. Тогда твой хвост исчезнет, а на его месте появится то, что люди называют ногами. Впрочем, поскольку их сотворю я, они будут самыми миленькими и самыми стройными на свете; более того, при тебе останется твоя плавная походка, и ни одна танцовщица не сможет двигаться так легко, как ты; но каждый твой шаг принесет тебе такую боль, словно ты будешь ступать по наточенным лезвиям или тонким остриям, и, хотя кровь у тебя не будет течь, ты испытаешь такие же муки, как если бы она в самом деле текла.

Если ты хочешь перенести все эти муки, я тебе помогу.

— Да, — решительно произнесла юная морская дева, поскольку она думала лишь о молодом принце и бессмертной душе. — Да, я этого хочу.

— Хорошенько поразмысли, — предупредила кодунья, — то, что я тебе говорю, очень серьезно: обретя однажды человеческий облик, ты уже никогда не сможешь вновь стать русалкой. Никогда уже ты не сможешь возвратиться к твоим сестрам в морские глубины, не сможешь вернуться во дворец твоего отца, и, если ты не добьешься любви молодого принца, иначе говоря, если он ради тебя не забудет своего отца и свою мать, если он не будет и душой, и телом принадлежать тебе, если священник не соединит ваши руки с тем, чтобы вы стали мужем и женой, — ты уже вовек не обретешь бессмертной души, и в первый же день, когда он женится на другой, твое сердце разорвется и ты превратишься в пену на поверхности моря.

— Пусть все свершится так, как ты предсказываешь, — со всей решимостью ответила русалочка, но при этом стала бледной как смерть.

— Это еще не все, — продолжала колдунья, — ты прекрасно понимаешь, что я не оказываю подобных услуг безвозмездно и, предупреждаю заранее, запрашиваю немало. Ни у кого из морских дев нет такого чарующего голоса, как у тебя, и в первую очередь благодаря этому медовому голосу ты надеешься покорить принца. Так вот, твой голос нужен мне, я хочу лучшее, чем ты обладаешь, взять в обмен на мое драгоценное зелье, а я называю его драгоценным, потому что должна пролить в него свою собственную кровь для того, чтобы питье, предназначение которого — рассечь у тебя хвост, стало острым как бритва.

— Но если вы отнимете у меня мой голос, что же останется мне? — печально спросила несчастная русалочка.

— Твоя красивая фигура, твоя изящная походка, твои чудные глаза; слава Богу, этого вполне достаточно, чтобы вскружить голову мужчинам. Ну, что же ты приумолкла? У тебя смелости поубавилось?

— Нет, — ответила юная принцесса, — напротив, я полна решимости как никогда.

— Что же, в таком случае высунь свой язычок, я отрежу его и возьму в качестве платы, и тогда ты получишь мое драгоценное зелье.

— Пусть так и будет! — согласилась русалка.

И колдунья поставила чугунок на огонь, чтобы приготовить колдовское зелье.

— Чистота — великое дело! — изрекла она и, зажав в кулаке клубок змей, вытерла ими чугунок, затем надрезала себе грудь и выжала из нее несколько капель своей черной крови.

Поскольку чугунок раскалился почти докрасна, капли крови мгновенно превратились в пар, и этот пар принял какие-то причудливые очертания; тогда колдунья налила в чугунок морской воды, добавила в нее растения, произрастающие только в глубинах океана, бросила туда несколько других снадобий, совершенно неведомых человеческой науке, и, когда все это стало закипать, бульканье этого варева напоминало урчание плачущего крокодила.

Наконец, зелье было готово, и взгляд не мог уловить никакого различия между ним и самой прозрачной водой, стекающей со скалы.

— Получай! — сказала старуха. — Но в обмен дай мне твой язык!

Не говоря ни слова, без единой жалобы, без тени сожаления, русалочка позволила колдунье отрезать свой язык, а в обмен получила волшебное зелье.

— Если на пути тебя схватят полипы, — крикнула колдунья вслед принцессе, уже успевшей отойти на дюжину шагов от ее логова, — брызни на них всего лишь каплю моего зелья, и в то же мгновение их руки, их пальцы отпустят тебя.

Но русалочке не пришлось прибегнуть к этому средству, так как при ее приближении полипы отстранялись от нее, испуганные блеском склянки, сиявшей в ее руке, будто звезда.

Так без всяких происшествий она пересекла лес, болото, водоворот.

За ним она увидела замок своего отца. В большом танцевальном зале были погашены огни; наверное, все в замке спали. Но русалочка решила не будить никого из домашних, ведь, лишившись языка, она стала немой и в минуту расставания с ними навек не смогла бы сказать им ни слова на прощание. Ей казалось, что пришел уже ее смертный час, и сердце ее готово было разорваться от муки.

Однако она проскользнула в сад, сорвала по одному цветку в садике каждой из принцесс, своими милыми пальчиками послала тысячу воздушных поцелуев дворцу, где спали ее отец и старая королева, и сквозь голубые воды поднялась к поверхности моря.

Солнце еще не взошло, когда перед ней предстал дворец принца и она ползком взобралась на первые ступени мраморной лестницы. На небе сияла луна, и, казалось, вся земля погрузилась в сон.

Русалочка повернулась в сторону балкона, где несколько раз у нее на глазах появлялся принц, прошептала про себя три слова: «Я тебя люблю!» — слова, которые она уже не могла произнести вслух, и выпила волшебное зелье.

В то же мгновение ее пронзила такая боль, словно меч рассек пополам ее тело, и она упала без чувств.

Когда морская дева пришла в себя, солнце как раз взошло на востоке и сияло на небе, как огненное око. Она испытывала жгучую муку, которую не смогла бы вынести, если бы, подняв глаза, не увидела перед собой юного принца. Он не сводил с нее своих черных, как гагаты, глаз, и во взгляде его было столько влюбленности, что он проник до глубины ее души и ей пришлось опустить глаза. И только теперь русалочка заметила, что рыбьего хвоста у нее больше нет, зато есть редкостной красоты ножки с прелестными маленькими ступнями, каких никогда не бывает у девушек на земле. Правда, в то же время она увидела свою наготу и поспешила закутаться в свои густые волосы, словно в легкий покров.

Принц спросил, кто она такая и как она здесь оказалась, но она, не имея возможности ответить юноше, только смотрела на него своими огромными темно-синими глазами и смотрела с такой нежностью, что ошибиться на этот счет было невозможно, даже если бы она при этом не приложила свою руку к сердцу.

Тогда принц взял русалочку за руку и привел ее в свой дворец: как и предсказывала колдунья, девушке при каждом ее шаге казалось, что она ступает по острым пикам и отточенным ножам; но, сколь ни велика была ее боль, русалочка с радостью ее претерпевала и под руку с принцем ступала так легко, будто то была не девушка, а колеблющийся дымок, так что глядевшие на нее восхищались этой изящной плавной походкой.

Ее облачили в великолепные одежды из шелка и атласа, и она оказалась самой прекрасной среди девушек, окружавших принца. Но она была немой и не могла больше ни говорить, ни петь. Между тем в зал вошли красивые рабыни, купленные в самых разных странах, и стали петь перед юным принцем, королем и королевой. Одна из них пела лучше, чем другие, и юный принц аплодировал и улыбался ей. Эти аплодисменты и улыбка сильно уязвили юную русалку, ведь она спела бы еще лучше, если бы не отдала свой голос морской колдунье.

И бедняжка с грустью подумала:

«О, если бы он знал, что я навсегда отдала мой чудесный голос только ради того, чтобы быть рядом с ним!»

Кончив петь, рабыни стали исполнять прелестные танцы под аккомпанемент превосходного оркестра; и тогда русалочка поднялась со своего места, ведь она, как вы помните, танцевала так же хорошо, как пела. Она встала на пуанты и заскользила по паркету с легкостью и изяществом, какие были неведомы людям; с каждым движением незнакомки все ярче открывалась ее красота, а глаза ее говорили сердцу столь же красноречиво, как говорил бы ее голос, и куда выразительнее, чем пение рабынь.

Все присутствующие были просто очарованы ею, в особенности восторгался юный принц, называвший ее своим маленьким найденышем, и, ободренная похвалами того, кого она любила, русалочка танцевала все лучше и лучше, несмотря на то, что при каждом прикосновении ее ног к паркету ей казалось, что тонкие острия впиваются в ее плоть. Когда балет завершился, принц велел ей всегда оставаться рядом с ним, и она получила разрешение спать перед его дверью, расположившись на бархатной подушке.

И поскольку день ото дня принц все сильней и сильней привязывался к русалочке, он, дабы она могла сопровождать его верхом на лошади, велел сшить ей мужской наряд. И они вдвоем скакали по лесам, полным утренней свежести или вечерних ароматов. Нижние ветви деревьев ласкали плечи проезжающих всадников, а птицы щебетали над их головами, играя в зеленой листве. Русалочка поднималась вместе с принцем на самые высокие горы и, хотя из ее нежных ножек кровь сочилась так обильно, что оставляла за девушкой красный след, она с улыбкой шла за принцем до самых вершин, откуда они видели, как под их ногами проплывают облака, словно птичьи стаи, улетающие в чужие края.

Зато ночью, когда все придворные принца уже спали, русалочка выходила из дворца, спускалась по мраморной лестнице, легкая и безмолвная, словно призрак, и освежала свои пылавшие, как в огне, ноги в прохладной морской воде.

Тогда она думала о тех, кто живет в глубинах океана.

Однажды ночью, по своему обыкновению держась за руки, ее сестры поднялись на поверхность моря; скользя по волнам, они плыли к ней и печально пели. Юная принцесса подала им знак, и они узнали ее. Тогда они приблизились к мраморной лестнице, расселись вокруг сестры и поведали ей, как все они опечалены. С тех пор они каждую ночь приплывали сюда и каждую ночь, пока принц спал, русалочка выходила на берег моря.

Однажды она увидела издали свою старую бабушку, вот уже много лет не поднимавшуюся на поверхность воды. Рядом с ней был и морской король с короной на голове. Они простирали руки к русалочке, но, как ни звала она их жестами к себе, не хотели приблизиться к берегу.

Между тем день ото дня морская принцесса становилась все дороже юному принцу; правда, любил он ее совсем не так, как любят жену или возлюбленную, а так, как любят доброе и милое дитя; так что ему и в голову не приходило жениться на ней, а ведь ей необходимо было стать его женой, поскольку, если это не удастся, она навсегда распрощается с бессмертной душой и в день свадьбы юного принца с другой девушкой превратится в пену и будет качаться на волнах.

«Неужели ты не предпочитаешь меня всем другим красавицам?» — казалось, вопрошали юношу прекрасные глаза морской принцессы, когда он сжимал ее в объятиях и целовал в лоб, чистый и гладкий как мрамор.

И взгляд девушки был так выразителен, что юный принц не мог его не понять.

— Да, — признавался он ей, — ты мне милее всех молодых рабынь, что меня окружают, ведь у тебя самое благородное сердце, ты мне предана, как никто другой, и к тому же ты напоминаешь мне одну красивую девушку, которую я увидел однажды и, наверное, никогда уже не увижу. Я совершал тогда прогулку на яхте. В разгар празднества на нас налетел ураган, судно затонуло, а меня выбросило на берег неподалеку от священного храма, где служило несколько девушек. Самая юная, самая красивая из них нашла меня на берегу и привела в чувство. Я видел ее будто во сне, поскольку глаза мои открывались, чтобы тут же снова закрыться. Что с ней теперь, я не знаю. Она и есть та единственная, какую я мог бы полюбить и какую мне никогда не доведется любить на этом свете. Но ты, дорогая моя крошка, похожа на нее и живешь в моем сердце как тень ее образа, а потому я с тобой никогда не расстанусь.

Но это обещание, в котором чувствовалась не столько любовь, сколько дружба, было далеко не тем, о чем мечтала русалочка, а мечтала она о том, чтобы принц вложил свою ладонь в ее руку, взял ее в жены в присутствии священника и отдал ей предпочтение перед своим отцом и своей матерью.

Поэтому она думала:

«Увы, он и не догадывается, что это я спасла ему жизнь. Он не знает, что это я несла его, борясь с волнами и поднимая его голову над водой, что это я положила его на берегу там, где трава самая мягкая, а мох — самый густой, что я видела храм и вышедшую оттуда девушку и что я, терзаемая ревностью, спряталась в пене волн, в то время как девушка, которую он предпочел мне, тщетно пыталась вернуть его к жизни, которую я ему сохранила».

И русалочка, не имея никакой возможности заговорить, только вздыхала со слезами на глазах.

— Та, которую он любит, наверное, принадлежит священному храму; наверно, она дала обет безбрачия, обособивший ее от мира, и принц уже никогда ее не увидит; я же всегда рядом с ним, я вижу его каждый день и, если не говорить о счастье быть им любимой, любить его — это самое большое счастье.

Так дни текли за днями, и морская принцесса достигла своего восемнадцатилетия.

Принцу же исполнилось двадцать пять.

IV

Но вот однажды утром распространился слух, что принц собирается взять в жены дочь короля соседнего острова, и вскоре этот слух подтвердился, поскольку в гавани начали снаряжать великолепное судно. Правда, люди плохо осведомленные — или же, быть может, слишком хорошо осведомленные — говорили, что принц намеревается совершить не более чем увеселительное путешествие. Но на самом деле глухая молва упорно твердила, что подлинная цель этой поездки — брачный союз принца с дочерью соседнего короля.

Но, вопреки этим столь широко распространившимся слухам и своей любви к принцу, русалочка только покачивала с улыбкой головой: ведь лучше, чем она, никто не знал тайные мысли наследника короны.

— Я должен предпринять это путешествие и увидеть принцессу, — говорил он ей, — этого хотят мои родители, но они меня ни к чему не принуждают. Я не смогу ее полюбить, так как полюблю навсегда только ту женщину, что похожа на милую девушку из храма, спасшую мне жизнь. И, поскольку до сих пор я не нашел, кроме тебя, ни одну женщину, похожую на нее, то уж скорее я женюсь на тебе, мое бедное немое и голубоглазое дитя.

И принц целовал морскую деву в алые губы, трепал ее длинные волосы и играл с ней по своему обыкновению; затем, впадая в тихую печаль, он прижимал к сердцу голову прекрасной девушки, и тогда она грезила о земном счастье и бессмертной душе.

Это не помешало русалочке испытать некоторый страх, когда она в составе свиты принца поднялась на борт корабля.

— Ты же не боишься воды, мое бедное немое дитя, — сказал ей принц.

И когда, подтверждая его слова, она с улыбкой кивнула ему своей хорошенькой головкой, юноша поведал своей спутнице о бурях, поднимающих волнение на океане, и об одной из них, чьей жертвой он едва не стал; о диковинных рыбах, увиденных ныряльщиками в глубинах моря; о сокровищах, таящихся в его пучинах, и русалочка, знавшая лучше, чем кто-либо еще, о том, что происходит на дне океана, невольно улыбалась, слушая принца.

Ясными ночами под чудным светом луны, когда все, включая кормчего, спали, русалочка сидела на палубе и всматривалась в морские воды; ей казалось, что она различает там отцовский дворец, на его пороге — свою старую бабушку с серебряной короной на голове; морская принцесса вглядывалась в пенный след корабля, и ей виделись там четыре ее сестры, которые резвились в воде, взявшись за руки. Она подавала им знак, улыбалась им и хотела дать им знать, что она счастлива. Но тут на палубу поднялся капитан и отдал какой-то приказ, матросы выполнили его, сестры морской принцессы испугались и погрузились в воду, и русалочка подумала, что видела она не что иное, как пену, качавшуюся на волнах.

На следующий день судно вошло в гавань великолепной столицы соседнего короля; зазвенели все колокола, с высоких башен торжественно зазвучали фанфары, а солдаты под барабанный бой, со сверкающими штыками и развернутыми знаменами промаршировали в парадном строю. После этого не проходило ни дня без праздника: балы и званые вечера следовали друг за другом, но дочь короля все еще не появлялась. По слухам, она воспитывалась в каком-то отдаленном священном храме во исполнение обета, данного ее матерью во время беременности.

Там, по слухам, она усвоила все светские манеры и приобрела все королевские добродетели.

Русалочке, как никому, хотелось увидеть эту принцессу и составить о ней представление. Она прибежала в гавань сразу же, как только сообщили о прибытии корабля с принцессой на борту.

Но стоило морской деве увидеть незнакомку, как ноги у нее подкосились; она горько вздохнула и, не в силах сдержать слезы, опустилась прямо на траву.

Она узнала в принцессе девушку, которая на следующий день после бури оказала помощь потерявшему сознание принцу.

Что касается принца, то у него не было ни секунды сомнений.

— Это ты! — воскликнул он, открыв объятия, и бросился к принцессе. — Это ты меня спасла, когда я, простертый на земле как труп, умирал на берегу!

И он прижал к сердцу стыдливо покрасневшую принцессу.

Эта сцена не оставила русалочке уже никакой надежды, поскольку принц только что обрел не подобие той, которую он любил, а самое любимую.

И когда его взгляд встретился с глазами морской девы, он сказал ей, даже не догадываясь, что каждое его слово как кинжал разрывает ей сердце:

— О, как я счастлив! Сейчас я обрел то, чего желал больше всего на свете. Так порадуйся же моему счастью, дорогая моя немая крошка, ибо никто из моих придворных не любит меня так, как ты.

Русалочка, улыбаясь, поцеловала принцу руку, но казалось, что за этой улыбкой таится мука разбитого сердца.

Ведь как вы помните, в день свадьбы принца морская дева должна была умереть и тело ее должно было превратиться в белую пену, плавающую на поверхности моря.

Молодой принц во всеуслышание объявил о своем решении взять в жены принцессу из соседнего королевства. Вслед за этим загудели все колокола, зазвучали все фанфары, загремели все барабаны, но совсем по-иному, чем в день его прибытия.

Глашатаи верхом на лошадях разъезжали по улицам и громко возвещали о предстоящем бракосочетании; на всех алтарях в золотых и серебряных лампадах горели благовонные масла; священники размахивали своими кадилами. Наконец жених и невеста рука об руку направились в церковь и из уст епископа выслушали брачное благословение.

Русалочка присутствовала на этой церемонии, хотя испытывала тысячу терзаний, но при всем при том ее любовь к принцу была такой чистой и такой преданной, что все ее страдания сливались с чувством счастья. И хотя, разодетая в шелк и золотую парчу, она в качестве первой фрейлины несла шлейф платья новобрачной, хотя она заняла место на клиросе непосредственно за принцем и принцессой, она не видела никаких подробностей священного обряда, она не слышала ни единого звука торжественной музыки. Она думала о ночи своей смерти и о том, что заставило принца отдать любовь другой.

В тот же вечер, когда принц и его невеста получили брачное благословение, они взошли на борт корабля, прогрохотали береговые пушки, вымпелы всех стоящих на рейде судов затрепетали на ветру, а на палубе королевского судна поставили роскошный шатер, покрытый пурпурной тканью с золотым шитьем, где супружеской паре предстояло провести ночь.

Капитан отдал команду сняться с якоря, бриз надул паруса, и судно заскользило по морю столь спокойному, что пассажиры корабля чувствовали себя едва ли не так же, как на суше.

Когда наступила ночь, на судне зажгли разноцветные фонари и матросы стали весело танцевать на палубе. И тогда русалочка вспомнила, как она в день своего пятнадцатилетия впервые покинула отцовский дворец. В ту ночь она присутствовала на подобном празднестве, но на этот раз она наблюдала за ним не с морской глубины и не со спокойным сердцем, а на палубе корабля, и сердце ее было разбито.

И все же, когда принц жестом пригласил морскую деву, она присоединилась к вихрю танца, а поскольку танцевала она как никто замечательно, все выразили ей свое восхищение громкими криками.

Она же, вдохновленная хмелем собственных страданий, танцевала прекрасно как никогда; хотя русалочке казалось, что ноги ее ступают по отточенным лезвиям и тонким остриям, она не обращала на это внимания, так как сердце ее разрывалось совсем от другой боли: она знала, что это последний вечер, когда она видит принца и дышит одним воздухом с ним, когда она видит глубокое море и звездное небо. Ее ждала вечная ночь без мыслей и сновидений — ее, не обладающую бессмертной душой и не сумевшую завоевать себе такую душу.

Почти до полуночи на корабле царили веселье и радость. Среди этой общей радости русалочка улыбалась и танцевала, тая в сердце мысль о смерти. Принц целовал свою красивую жену, а та играла его чудесными кудрями, и, держась за руки, они отправились почивать в свой великолепный шатер.

На судне все стихло; только кормчий стоял у руля. Опершись своим прекрасными белыми руками о корабельный борт, русалочка глядела на восток в ожидании зари, первый луч которой означал наступление дня, когда ей предстояло умереть. Она увидела, как в той стороне ее сестры поднимаются из глубин моря на его поверхность. Зная, какая участь ожидает их младшую сестру, они были бледны так же, как она; их прекрасные волосы уже не развевались на ветру: они были срезаны.

Сестры подплыли к кораблю так близко, что смогли разговаривать с русалочкой.

И та жестом спросила их:

— Что вы сделали с вашими волосами?

— Мы отдали их в жертву колдунье, чтобы ты не умерла на исходе этой ночи, — ответили ей сестры. — И в обмен на наши волосы она дала нам вот этот нож. Посмотри, как он наточен, как он остр. Так вот! Перед восходом солнца ты должна вонзить его в сердце принца. Его кровью ты натрешь ступни твоих ног, и твои ноги исчезнут, а на их месте снова появится твой рыбий хвост. Тогда ты опять станешь русалкой; ты погрузишься в море и так же, как мы, проживешь триста лет, вместо того чтобы умереть уже через час и превратиться в соленую пену. Поторопись же — или ты, или он, кто-то из вас должен умереть до восхода солнца. Нашей старой бабушке так жалко тебя, что ее седые волосы тоже упали наземь под ножом колдуньи. Убей принца и возвращайся к нам! Поторопись! Разве ты не видишь красную полосу на небе? Через несколько минут солнце взойдет, и времени у тебя больше не останется.

И, бросив нож на палубу, сестры юной русалки как-то странно вздохнули и погрузились в воду.

Русалочка даже не прикоснулась к ножу и, поскольку красная полоса, о которой говорили сестры, и в самом деле все ярче проступала на горизонте, направилась прямо к шатру; там, отодвинув занавес, она увидела красавицу новобрачную: ее голова покоилась на груди принца.

Она склонилась к супружеской паре, словно изваянной из мрамора, прикоснулась губами ко лбу принца, посмотрела на небо, где разгоралась утренняя заря, еще раз полюбовалась красивым молодым человеком, шептавшим во сне имя своей супруги, вышла из шатра, подобрала нож и бросила его в море.

Место, куда упал нож, тотчас забурлило, будто там возникла бездна, а гребни волн окрасились кровью.

Тогда русалочка бросила на принца прощальный взгляд, полный преданности и смертной тоски, а затем с палубы бросилась в море.

Едва коснувшись воды, она почувствовала, как ее тело превращается в пену. Но, что удивительно, она вовсе не утратила способности к восприятию и не испытала ни одного из последствий перехода в небытие.

Иными словами, солнце осталось для нее таким же, как всегда, сияющим, воздух — теплым, а вода — прозрачной.

Однако над собою, между морем и небом, она разглядела то, чего не могла видеть своими земными глазами, — сотни прозрачных белокрылых созданий, облаченных в голубые покровы, и сквозь их тела, крылья и покровы проступали очертания судна со всеми его снастями, дымку, поднимавшуюся от земли, и розовые утренние облака, плывшие по небу. Эти небесные создания переговаривались на языке, непонятном для человеческого слуха, но таком нежном, что их речь лилась как мелодия; создания эти были почти невесомы и парили в воздухе, лишь слегка взмахивая крыльями.

Затем, к своему великому изумлению, русалочка увидела, как из пены, в которую она превратилась, образуется тело, подобное телам этих божественных созданий, как у нее вырастают крылья и она стремится взлететь ввысь.

— Куда я стремлюсь? И откуда я явилась? — недоумевала она, перестав быть немой, и теперь ее новый голос звучал так же, как голоса чудных созданий, паривших в воздухе.

— Ты пришла с земли, — ответили ей они, — и, будучи от рождения дочерью вод, ты преобразилась в дочь воздуха; твой переход в мир смертных был временем твоих испытаний; отныне ты одна из нас; слушай же, какое решение принял всемогущий Господь относительно наших судеб.

— Как и дочери вод, мы не обладаем бессмертной душой, но можем заслужить ее нашими добрыми делами. Как и дочери вод, мы живем триста лет; однако наше преимущество перед ними состоит в том, что наша участь зависит от нас самих. Ты не обрела той любви и счастья, какие даны дочерям земли, но ты обрела мученичество. Возвышаются и оказываются ближе ко Всевышнему скорее благодаря самопожертвованию, нежели благодаря счастью. Ты страдала, ты смирилась, и Господь позволил, чтобы ты возвысилась до нас.

Теперь ты можешь, творя добрые дела, заслужить себе бессмертную душу.

— О, если требуется только это, — воскликнула морская дева, — я совершенно уверена, что буду ею обладать.

Тогда она подняла свои полные благодарности глаза к солнцу Всевышнего, а когда опустила взор к земле, увидела, сама оставаясь незримой для них, принца и его супругу, с волнением смотревших с борта корабля на белую пену, в которую, по словам вахтенного матроса, превратилась стоявшая на палубе прекрасная танцовщица.

И тогда русалочка, оставаясь по-прежнему незримой, коснулась своими волосами лба молодой новобрачной, потом кончиком своего крыла она, словно легкий ветерок, растрепала кудри принца, а затем, после этого последнего прощального жеста, взлетела к розовым облакам, плывшим в небесных сферах, и исчезла в эфире.

Такова, дорогие дети, история русалочки.

Александр ДЮМА

Снежная королева

В одном из тех огромных городов, где домов и людей так много, что далеко не каждый может завести себе хотя бы крошечный сад и где, следовательно, большинство жителей вынуждены довольствоваться деревянным ящиком на окне или же горшком с цветами на камине, жили два бедных ребенка, каждый из которых имел свой садик в ящике.
Александр ДЮМА

Два брата

Жили на свете два брата: один богатый, а другой бедный.