Peskarlib.ru > Русские авторы > Александр ВЛАСОВ, Аркадий МЛОДИК > Исправленная ошибка
Александр ВЛАСОВ, Аркадий МЛОДИК
Исправленная ошибка
Распечатать текст Александр ВЛАСОВ, Аркадий МЛОДИК - Исправленная ошибка
Год был богат событиями. Два из них особенно радовали восьмиклассников. Первое – это график дней рождения. Лучшие художники класса с любовью разрисовали большой лист белой бумаги, вписали в него все семнадцать фамилий, расставили числа и вывесили график на самом видном месте. С этого дня у пионеров появилось семнадцать новых праздников в году. Вернее, шестнадцать, потому что на третье февраля падало сразу два дня рождения – Вольта Ромоданова и Ани Шестеровой.
Второе событие – это мастерские. Два школьных шефа – паровозоремонтное депо и мебельная фабрика – подарили пионерам по комплекту оборудования для слесарной и столярной мастерской. Каждый вечер в школу приходили рабочие, спускались в подвальное помещение и занимались установкой станков, верстаков и предохранительных сеток.
Мастерские поступали в полное распоряжение всех учеников школы, но основными хозяевами считались восьмиклассники. Было решено, что организуют комбинат по ремонту школьного инвентаря и возьмут под свою опеку все пятнадцать городских детских яслей и садов: будут чинить старые игрушки и делать для ребятишек новые.
Больше всего разговоров и споров было по поводу кандидатур на руководящие посты комбината. Окончательно этот вопрос должен был решиться голосованием на общем собрании отряда. А пока каждый агитировал за своего кандидата. Чаще других в предвыборных потасовках и перепалках упоминалась фамилия Вольта Ромоданова.
Соберутся мальчишки на переменке, затронут злободневный вопрос, раскричатся, а Вольт стоит, спокойно поглядывает на них: «И чего, – мол, – волнуетесь? Придет время, проголосуете и выберете, кого нужно!»
Вольт за себя не ратовал, не шептался в уголках с приятелями, а их у него было порядочно. Но и других кандидатов на пост директора комбината он не выдвигал.
– Ну, а ты то как думаешь? – приставали к нему.
– О чем? – спрашивал Вольт, приподнимая красивые, крылатые брови.
– Да о директоре! – злились ребята, не понимая его подчеркнутого спокойствия.
– Кого выберете, тот и будет директором.
– А если тебя?
– Я и буду…
– А может, другого?
– Так он будет! – отвечал Вольт, и в его больших карих глазах загоралась насмешливая искорка.
Увидев эту искорку, мальчишки почему то переставали спорить. В самом деле: кто из них имеет столько же прав на почетную должность, сколько Ромоданов?
Во первых, круглый отличник! Во вторых, сам своими руками собрал двенадцатиламповый приемник. В третьих, вообще душа парень: спокойный, никого даром не обидит, а какие подарки он дарит одноклассникам в дни рождения! Ахнешь и закачаешься! В четвертых… Да что там в четвертых! И в пятых, и в десятых, Вольт неизменно оказывался лучше других!
Даже девочки и те склонялись на сторону Ромоданова. Он нравился всем: и классным модницам, которые восхищались острой складкой на брюках Вольта, и таким, как Шестерова.
У Ани не было возможности часто покупать новые платья и туфли. Но она без зависти смотрела на своих нарядных подруг, а на одежду мальчишек и вовсе не обращала внимания. Вольт нравился ей выдержкой, уверенными ответами на уроках, постоянным ровным отношением ко всем ребятам и девочкам. Это было особенно дорого для Ани, которая иногда чувствовала со стороны других одноклассников этакую холодную снисходительность. Все называли ее Анькой. А Вольт не признавал презрительных суффиксов. Он и ее называл вежливо – Аней и, здороваясь, учтиво пожимал большую грубоватую руку девочки.
29 января монтаж оборудования в мастерских был закончен. Оставалось установить кое где деревянные перегородки, застеклить конторки, в которых будут работать директор и его заместители. Все это шефы обещали доделать к четвертому февраля. На тот же день пионеры назначили выборное собрание. А пока они упросили рабочих пустить их в подвал – осмотреть комбинат.
Вольт первый перешагнул порог. За ним весь класс втянулся в подвальное помещение. Залитый электрическим светом, перед ними раскинулся просторный цех с двумя рядами поблескивающих станков. Каждое рабочее место было заботливо огорожено металлической сеткой. Сомкнув стальные челюсти, ждали хозяев тиски. На верстаках лежали напильники, молотки, дрели, микрометры. В конце комнаты сквозь низкий проход с полукруглым сводом виднелся второй цех – деревообделочный. Там тоже поблескивали станки. В углу громоздился ручной пресс. А рядом, выставив проголодавшиеся по работе зубья, искрился диск электрической пилы.
Пожилой рабочий, руководивший монтажом, растрогался, подметив у ребят неподдельное восхищение.
– Вижу, – сказал он, снимая очки, – не зря мы старались!
Пионеры пошли между станков. Каждый в отдельности станок был знаком ребятам и не удивил бы их, но, собранные вместе, расставленные, как на настоящем заводе, они создавали впечатление могучей силы. И, главное, все это богатство принадлежало им – восьмиклассникам.
Вольт, переходя от одной линии станков к другой, по хозяйски поглаживал станины, крутил ручки тисков и вдруг повернулся к шагавшим сзади пионерам.
– Тут не только игрушки чинить, – сказал он. – С таким оборудованием можно что хочешь сделать! И прибыль будет. Теперь любое предприятие должно быть рентабельным. А на игрушках и амортизацию станков не покроешь!
Вольт любил блеснуть знанием специальных терминов. Но старому рабочему в очках экономические соображения Вольта пришлись не по душе.
– У этих станков трудная задача! – произнес рабочий. – И рентабельность тут особая… Пустил станок, а фреза, она не только по заготовке пошла, а и по душе твоей проехалась! Ты думаешь, болванку на станке обтачиваешь, а на самом деле станок тебя шлифует, человека из тебя делает! Вот она, рентабельность то! Ее не в рублях надо считать, а в людях, которые из школьной мастерской выйдут!
– Это само собой разумеется, – согласился Вольт, не уловив скрытого упрека в словах старого рабочего. – Но и деньги не помеха. Создадим общий фонд, накопим, а летом купим туристские путевки – и в поход! Разве плохо?
Пионеры одобрительно зашумели.
– На Кавказ! – крикнул кто то.
– Можно и на Кавказ! – снисходительно отозвался Вольт.
– Ромоданов! Ромоданов! – позвал Олег Коротков. – Смотри! Это тебе кабинет соорудили!
Ребята гурьбой повалили в угол цеха, где на низеньком помосте высилась легкая деревянная пристройка – еще не застекленная конторка с фанерной дверью, на которой уже красовалась табличка с надписью: «Директор комбината».
– Почему же мне? – спросил Вольт, улыбаясь с легким смущением и радостью. – Это четвертого решится.
– Чего скромничаешь! – возразил Олег. – Проголосуем!.. Верно, ребята?
– Спрашиваешь!
– Решено!
– Хоть сейчас!
– Нет, сейчас не надо! – рассудительно сказал Вольт. – Потерпите. Придет четвертое – сразу выберем и директора и всех других.
– Неужели всех будем выбирать? – спросил Олег. – Даже уборщиц?
– Зачем же уборщиц? – удивился Вольт. – Это не та номенклатура!
– А кто же тогда пойдет в уборщицы?
Пионеры приумолкли. Потом чей то голос бросил:
– Шестерова!.. Кому же, кроме Аньки?..
Все посмотрели на девочку.
– Я согласна! – ответила Аня. Сконфуженная общим вниманием, она спрятала руки под фартук и зарделась.
А пионеры пошли дальше, осматривая свое обширное хозяйство. И, где бы они ни останавливались, везде слышался спокойный рассудительный голос Вольта. Ромоданов невольно входил в роль директора…
* * *
Третьего февраля уроки начались с геометрии. Учительница Мария Федоровна неторопливо вошла в класс. Она не удивилась, увидев ребят в полной парадной форме.
Вместо обычного приветствия учительница подошла к столу, посмотрела на Ромоданова, затем на Шестерову и сказала:
– Сегодня у нас праздник… Двойной праздник… Мне очень приятно поздравить с днем рождения Аню Шестерову. – Мария Федоровна улыбнулась и поклонилась в сторону девочки. – И не менее приятно поздравить тебя, Вольт Ромоданов! Не знаю, что тебе и пожелать! Успехов в учебе…
– Успехов в руководстве комбинатом! – подсказал Олег Коротков.
– Ну что ж… – Учительница улыбнулась. – Прими мои самые искренние пожелания успехов на новом поприще!
В классе зааплодировали, протягивая руки к Вольту. О Шестеровой забыли. Да она и сама в эту минуту, подхваченная порывом, хлопала в ладоши, радуясь за Вольта. А тот медленно склонил гордую голову, поднял ее рывком, закинув темные волосы назад, и, неожиданно для всех, тоже зааплодировал, протянув руки к Шестеровой.
Это был красивый жест. Ромоданов щедро делился своим счастьем с Аней. Пришлось и другим вспомнить о девочке. Хлопки усилились. Шестерова расцвела. Она даже стала красивее от нахлынувших на нее чувств. Горячая благодарность наполнила ее сердце.
Все шесть уроков в ее ушах звучало эхо дружного рукоплескания. Она прислушивалась к нему, как к мелодии, отзвучавшей в воздухе, но не исчезнувшей в душе. И никто не помешал ей целиком отдаться светлой легкой радости. Ни один учитель не вызвал ее к доске.
В конце уроков решили так: в шесть часов пионеры соберутся у Вольта, а в девять – заглянут на часок к Шестеровой.
Аня примчалась домой, как метеор.
– Мамочка! Ты знаешь, как мне хлопали! – закричала она, вбегая в комнату.
Мама Ани, тяжело болевшая после смерти мужа, еще не совсем поправилась. Слабыми руками она обняла дочь и спросила:
– Почему хлопали?
– Какая ты смешная, мамочка! Ты разве забыла? Поздравляли меня и Ромоданова! У него тоже сегодня день рождения! Понимаешь, какое совпадение: он у нас самый лучший, а родился в один день со мной!
– Да ведь и ты у меня хорошая! Почему ты так говоришь? – Мама поцеловала девочку. – Значит, поздравляли тебя и хлопали?
– О о! На всю школу!
– Ну и мы про тебя не забыли!.. Боря, Вика! Где вы там? Алеша!..
Дверь из соседней комнаты распахнулась, и оттуда показалась удивительная процессия. Впереди шел самый младший брат – карапуз Алеша. В вытянутых руках он держал плакат, написанный кривыми красными буквами: «Поздравляем нашу сестренку!» За ним, с трудом сохраняя выражение официальной торжественности, шагал Вика с серебряной ложкой. Неделю назад Аня сломала ее и даже всплакнула от огорчения. Вика спаял ложку и теперь дарил ее, целехонькую, с чуть приметным оловянным пояском на шейке.
И Борис поздравлял сестренку не с пустыми руками. Он переложил свои книжки и тетрадки в старую отцовскую полевую сумку, а новый портфель, купленный совсем недавно, подарил Ане. Собственно, этот портфель и предназначался ей. Но, когда скопили деньги на покупку, Аня запротестовала, потому что Борис бегал в школу с учебниками под мышкой, а у нее все таки был плохонький портфелишко, требовавший чуть ли не ежедневного ремонта. Борис три недели ходил с обновкой, а перед днем рождения сестры забрался в сарай, перерыл груду старья и откопал полевую сумку. «От подарка не откажется!» – решил он.
И Аня не отказалась – не могла обидеть брата. Тронутая до слез, она расцеловала всех троих. Но Алеша считал, что еще не все сделано, и требовательно сказал:
– Делгать надо! Делгать!
Аня присела, и Алеша начал таскать ее за уши, громко считая:
– Лас, два, тли…
На седьмом счете он сбился. Тогда все хором стали считать, пока не дошли до пятнадцати.
– А это от меня! – сказала мама и протянула дочери веселое, нарядное платьице.
Аня узнала материал. Он лежал в шкафу с того времени, когда в семье все было хорошо.
– Сама сшила! – добавила мать.
– Мамочка, дорогая, а что врач сказал?
Аня хотела, чтобы в ее голосе раздался упрек; врач действительно запретил матери утомляться. Но платье было таким миленьким, что упрека не получилось.
– Ничего! Я теперь скоро совсем поправлюсь! – ответила мама. – Вместе будем вести хозяйство. Ох, наверно, тебе и надоели все эти завтраки, обеды и ужины! Я то знаю, что значит накормить пять человек!
– Это, мамочка, не трудно! А вот сегодня!..
Аня помотала головой и зажмурилась.
– Сегодня одних гостей будет шестнадцать да нас пятеро – всего двадцать один! Но ты не волнуйся и не хлопочи!
– Неужели весь класс придет? – спросила мама.
– А как же! У нас так заведено! К шести пойдем к Вольту, а в девять – ко мне! Я все обдумала: сварим картошечки, а к ней сардельки! Потом чай с конфетами!
– А что ты Вольту подаришь? – спросила мама.
Она не знала, что Аня давно ломает голову над этим вопросом. Выдумки на интересный для пятнадцатилетнего мальчишки подарок у нее хватило бы, но всякая покупка требовала денег, а в семье каждый рубль был на счету. Аня перебирала в памяти все свои вещички, готовая подарить любую драгоценность, которая принадлежала лично ей, но ничего подходящего в ее распоряжении не было.
Вспомнился Ане день рождения Олега Короткова. Тогда тоже были мучительные поиски подарка. Ничего не придумав, она купила коробку конфет. Олег поморщился, принимая подарок, не очень тактично сказал, что конфеты попали не по адресу, и передал коробку девочкам. Те иронически улыбнулись, но конфеты съели, а Аня долго упрекала себя в глупости и краснела, встречаясь с Олегом в школе. Ей все казалось, что она обидела его.
– У нас есть рублей двенадцать до пенсии, – сказала мама, видя замешательство дочери. – Возьми рубля три четыре… Как нибудь доживем!
– Нет, мамочка! – возразила Аня. – Не купишь… Надо что то такое… А три рубля – сама понимаешь… Он же настоящий человек! Подожди ка, подожди!.. Знаю! Я подарю ему самую любимую книгу – «Повесть о настоящем человеке»! А? Это будет приятный намек!
Борису не понравилась идея сестры. Он знал, с какой любовью подбирает Аня книги для своей маленькой библиотеки. Повесть Полевого имела еще и особую ценность: отец когда то читал ее вслух детям. Эти вечера запомнились и Ане, и Борису, и Вике. Один Алеша был еще слишком мал, чтобы понять суровую правду воинского подвига.
– Эта книга нам самим нужна! – сказал Борис.
– А разве дарят то, что самим не нужно? – спросила Аня. – Не жалей! Если бы ты знал Вольта!.. Себе мы потом купим. Вот поправится мамочка, заживем и купим обязательно!
Книгу сняли с полки, завернули в хрустящую белую бумагу, перевязали голубой тесемкой. Потом мама прилегла отдохнуть, а Аня дала братьям поручения. Вика побежал в магазин за сардельками. Борис направился к соседям – попросить вилок и тарелок для праздничного ужина. Даже Алеше нашлась работа – помыть картошку. Аня хотела сделать это сама, но братья дружно запротестовали.
– Ты давай наряжайся! – с грубоватой нежностью сказал Вика. – Без тебя управимся. Нечего руки пачкать!..
* * *
В семье Ромодановых тоже готовились к празднику. На длинном столе, покрытом накрахмаленной скатертью, красовались вазы с апельсинами, краснела на тарелках сочная кета, искрились серебром горлышки бутылок с сидром. В центре стола на широком блюде раскинулся крендель, выпеченный в форме буквы «В». Пятнадцать свечек желтели на нем.
В половине шестого раздался звонок. В прихожую ввалилась толпа мальчишек во главе с Олегом Коротковым. Он первый с жаром потряс Вольту руку и протянул объемистый сверток.
– Клади сюда, – Вольт показал на столик в углу. – Спасибо… Только напрасно вы, ребята!..
Одноклассники уложили подарки на столик, разделись и смущенно затоптались в прихожей.
– Что смутились? – покровительственно спросил Вольт. – Заходите! Сейчас радиолу закрутим, а ровно в шесть – за стол!
Из средней комнаты донесся приятный голос Георга Отса. Минута неловкости миновала. Все оживились. Праздник начался.
Аня появилась одной из последних.
– Я к тебе с настоящим человеком пришла! – пошутила она, мило улыбаясь. – Вот он!
Вольт взглянул на перевязанный тесемкой прямоугольник, догадался, что в нем, и ответил на шутку шуткой:
– С другим я бы тебя и не пустил!..
Аня посмотрела на груду подарков.
– Как? Прямо сюда?
– Да да! Клади… Потом разберем эту всячину!
Девочка секунду раздумывала, глядя на небрежно сваленные в кучу свертки, и положила книгу на самый верх груды.
В это время большие часы солидно густым трезвоном возвестили о том, что настало шесть часов.
– Товарищи гости! Прошу! – мать Вольта открыла дверь в столовую, где уже пылали все пятнадцать юбилейных свечей.
Захлопали пробки, запенился в бокалах сидр. Отец Вольта произнес короткую поздравительную речь, и после первого тоста родители дипломатично оставили ребят одних.
Аня сидела на краю длинного стола у окна. Ей все здесь нравилось: и богатый стол, и щекочущий холодный напиток, и шутки Олега Короткова, который, обращаясь к Вольту, называл его товарищем директором и строил такую нарочито подхалимскую рожицу, что все покатывались со смеха.
А часы неуклонно отсчитывали время. Они били каждые пятнадцать минут и напоминали Ане, что скоро будет девять и вся эта веселая компания нагрянет к ней. Ее чуточку смущало, что после блестящего приема у Ромоданова ее угощение может показаться слишком скромным. Но опытным хозяйским глазом она подметила, что на столе у Вольта были одни холодные блюда. «Ничего! – успокоила она себя. – Прогуляются по морозу и с удовольствием съедят горячую картошечку с сардельками».
Подумав о морозе, Аня посмотрела в окно. На улице началась метель. Снег сердито бился в стекла. Завывание ветра доносилось даже сквозь заклеенные на зиму рамы.
– Смотрите, какая вьюга поднялась! – воскликнула Аня.
За столом притихли. Повернулись в сторону окна.
– Ну и что из этого! Пусть вьюга! – крикнул Вольт. – Нам тепло! Давайте танцевать!
– Танцевать! Танцевать! – подхватили остальные.
Мальчики и девочки выскочили из за стола. Снова заиграла радиола. Аня прошлась два три круга в медленном вальсе, потом выскользнула в прихожую. И здесь, и в столовой не было ни души. Она нашла клочок бумаги, написала: «Жду вас всех в 9», положила записку на нетронутый крендель в центре стола, оделась и потихоньку вышла на лестницу. Надо было проверить, все ли приготовили братья, хватит ли стульев для гостей, не переварилась ли картошка. Выйдя на улицу, девочка окунулась в снежное ревущее море и сразу же исчезла в буране.
А вечер у Вольта продолжался. Никто не заметил отсутствия Ани. Было весело и шумно. Танец следовал за танцем. Подбор пластинок у Ромодановых был удивительный. Свежо поблескивал паркетный пол. Ноги скользили, подхваченные легкой волнующей музыкой. Время исчезло. И только часы по прежнему отбивали свои удары.
* * *
Двадцать одна тарелка с дымящейся картошкой и сардельками тесно сгрудились на круглом столе.
– Остынет, Аня! – говорила мама. – Подожди, когда придут!
– Что ты, мамочка! Знаешь, Вольт какой точный! У него все по минутам рассчитано. Вот увидишь, он и сюда приведет всех минута в минуту!.. Только мне не понравилось, как он с подарками… Я не так: я буду сама их брать и передавать Алеше. А ты, Алеша, разворачивай и укладывай их сюда – на диван. Всем будет интересно!
Аня птичкой облетела стол, заметила потемневшую вилку.
– Вика! Почисти скорей! Наждачная бумага в левом ящике буфета!..
Вика бросился с вилкой на кухню. Волнение сестры передалось всем.
– У нас стол поскромнее! – сказала Аня. – Но дело не в этом! Важно, чтобы все было чистенько и аккуратно!.. А картошка совсем не плохая… Вот посмотрите – как придут замерзшие, так еще и похвалят!.. А как платьице, мамочка? Хорошо сидит? Там некогда было рассматривать!
– По моему, хорошо, – ответила мама.
– Хорошо! – подтвердил Борис. – В самый раз.
– Ну и чудесно! – Аня подпрыгнула, закружилась, выбежала из комнаты: – Дверь открою! Сейчас нагрянут!..
* * *
В половине десятого Вольт заглянул в пустую столовую. «Надо попросить маму накрыть стол к чаю!» – подумал он и заметил Анину записку. Прочитав ее, он приподнял брови, прислушался к завыванию ветра за окном, поежился и скомкал бумажку.
В десять сели за чай. Даже сейчас отсутствие Ани осталось незамеченным. Вольт ничего не сказал о записке: не хотелось нарушать праздничный вечер и идти сквозь вьюгу только для того, чтобы поскучать часок другой. Стоило ли из за этого ломать ноги?..
* * *
Аня во всем обвинила вьюгу: «Я сама еле добралась, а они, наверно, свернули не на ту улицу!» Она хотела одеться и выйти навстречу, но Борис взял пальто из ее рук, повесил на место.
– Подогревай сардельки… Я схожу.
Снова зашипел газ, забулькала кипящая вода. Стол опустел. Пришлось мыть тарелки. Картошку сложили в кастрюлю и поставили над паром. Алеша вздремнул на диване, отведенном под витрину для подарков. Мама и Вика помогали вытирать посуду.
– Ведь придут! А? – повторяла Аня. – Не может быть!..
– Конечно, придут! – утешала ее мама. – Задержались… Когда один, – быстро! А тут сколько их! Пока все оденутся… Пока идут.
* * *
Об Ане вспомнили в двенадцатом часу, когда стали собираться домой. Для Шестеровой тоже были припасены подарки. Они лежали у одних в кармане, у других – под шапкой и невольно бросились в глаза, когда ребята начали одеваться.
Настроение резко упало.
– Когда же она ушла? – негромко спросил кто то, стыдливо пряча подарок за спину. – Хоть бы напомнила…
– Пошли сейчас к ней!
Никто не успел поддержать или отклонить предложение, – часы пробили полночь. Их трезвон, казавшийся раньше торжественным, величаво праздничным, сейчас раздражал своей тягучей неторопливостью.
– Поздно… – произнес Олег Коротков. – Ночь… А у нее мать больна… Завтра если… Извинимся, поздравим и… подарки тоже…
– А ты сам поспи ночь оплеванный!
– Не я виноват! – нервно ответил Олег. – Все хороши!
– Не будем спорить! – решительно сказал Вольт. – Зачем искать виноватых? Есть выход!
Он, как всегда, говорил спокойно и рассудительно. Услышав его голос, все почувствовали некоторое облегчение и даже не задумались, правильно ли они поступают, когда, по совету Вольта, стали складывать в чемодан приготовленные для Ани подарки.
Вольт сходил в столовую, принес несколько пирожных, апельсинов, кулек конфет.
– У нее три брата – пусть полакомятся! – объяснил он. – А теперь остается одно – доставить посылку по адресу. Я предлагаю поручить это дело Олегу. Он живет рядом с Аней. А мы проводим его до половины дороги. Кстати, и вьюга утихла. Закончим наш праздник коротким пикником. Как, Олег?
– Приказ директора – закон! Не будет ли еще каких указаний? – Олег изогнулся вопросительным знаком.
Шутку приняли холодно, без смеха. Даже Вольт недовольно поморщился.
Олег выпрямился, покраснел и, чтобы скрыть это, нагнулся, подхватил чемодан.
– Идемте, что ли!..
На улице было тихо. Снега намело видимо невидимо. Казалось, что дома осели, опустились в землю на целый метр. На углу ветер набросал высоченный сугроб – до окон первого этажа. Звуки тонули в пушистых снежных завалах.
– Как пойдем? – спросил Олег.
– Через карьер, – ответил Вольт. – Там ближе…
Олег свернул налево – к карьеру, откуда вывозили песок для городских строек. По карьеру вилась дорожка – самая короткая между двумя концами города, раскинувшегося широкой подковой. Дорожку занесло вьюгой, но ребята столько раз ходили по ней, что не боялись сбиться с пути. Они растянулись длинной цепочкой и зашагали по глубокому снегу, стараясь ступать в следы, оставленные Олегом.
Вольт надеялся, что на улице ребята снова развеселятся. Он попробовал затеять игру: сгреб мягкий сыпучий снег, швырнул его через голову на идущих сзади и приподнял воротник, ожидая, что в его спину ударит ответный снежок. Но никто не ответил на заигрывание. Только снег хрустел под ногами.
«Промазал… Не заметили!» – подумал Вольт и опять запустил снежком.
– Хватит! – угрюмо сказал кто то.
Вольту стало холодно от этого недружелюбного тона. Так с ним никогда не разговаривали. Он прислушался. Ему показалось, что сзади шепчутся. И он испугался: вдруг кто нибудь видел, как он выбросил Анину записку! Ему представилось, как эта новость пробегает по цепочке одноклассников. Он не выдержал и обернулся… Нет, никто не шептался. Ребята шли молча, глядя под ноги, подавленные неприятным происшествием.
Вольту полегчало.
– Что приуныли! – крикнул он. – Не такая уж она чувствительная натура!
Ему не ответили.
* * *
Чтобы не расплакаться дома, Аня, несмотря на уговоры огорченной матери и братьев, вышла на улицу. Сначала она бродила по сугробам вдоль темных домов, останавливалась вдали от фонарей и, закусив губы, вытирала катившиеся градом слезы. Потом, увидев какого то запоздалого прохожего и не желая встречаться с ним, она свернула в проулок и присела на бревно, лежавшее у дороги.
Она никого, кроме себя, не винила. Отец и мать с детства учили ее искать причину любого несчастья в себе. «Что же я такое сделала? Почему они не пришли? Чем я их обидела? – думала Аня и, наконец, нашла ответ на эти вопросы. – Ну, конечно! Ушла тайком, как дурочка! Спасибо даже не сказала, не попрощалась с родителями Вольта! Ребята подумали, что я не хочу приглашать их к себе!»
Эта мысль ужаснула ее. С какими глазами придет она завтра в школу? Что скажет товарищам? Про записочку?.. Но ее могли не заметить! Слетела и затерялась среди тарелок и блюд! Что делать? Как исправить свой поступок? Бежать к Вольту?.. Но все уже разошлись… Легли спать… Одна мамаша, наверно, убирает грязную посуду…
Аня вскочила с бревна. Да! Так и надо сделать! Она добежит до дома Вольта, посмотрит, светится ли окно на кухне, и, если свет горит, она позвонит и все все расскажет! И Вольта попросит разбудить на одну коротенькую минутку…
Слезы у Ани высохли, и она побежала. «Только бы свет горел!» – твердила она про себя.
В карьере снег лежал таким толстым пластом, что девочка не смогла бежать. Идти и то было трудно. На каждом шагу она проваливалась по колено и чувствовала, как холодит ноги снег, попавший за голенища валенок.
До противоположного обрывистого края карьера по хорошей дороге можно было пройти минут за десять. Но Ане потребовалось полчаса, чтобы преодолеть заваленный снегом котлован. Дойдя до крутого подъема, она остановилась, чтобы перевести дух, и осмотрелась. Вьюга изменила знакомые очертания карьера. Слева и справа от дорожки раньше желтели отвесные песчаные стены. Теперь они пропали. Снизу их закрывали сугробы, а сверху ветер налепил толстый снежный козырек, который нависал над сугробами.
«Как он только держится? – удивилась Аня и прислушалась: ей почудилось, что козырек оседает под своим весом и скрипит. – Сейчас рухнет вниз!»
Но снежный карниз все так же висел в воздухе, чудом удерживаясь за верхнюю кромку котлована, а скрип продолжал доноситься до девочки. Что то подхватило Аню, и она, скользя и увязая на засыпанной снегом дорожке, вбежала на гребень карьера. Навстречу ей двигалась вереница унылых фигур. Они, видимо, потеряли дорогу и медленно брели по целине. Передняя фигура тащила по снегу чемодан.
У Ани от счастья дрогнуло и замерло сердце. Она остановилась. Рой мыслей пронесся в ее голове. «Картошка еще не остыла – она на пару… Мамочка не рассердится, что поздно… Алешу только будить не стоит… А сардельки? Часть полопалась в кипятке… Сколько же можно их варить! Но ничего! Худые она оставит своим! Да! Еще чай… Это быстро!.. Но какие же молодцы! Все таки пришли!.. Дорогие мои!»
– Ребята а! – закричала Аня, прижав руки к груди.
Олег остановился.
– А анька! – услышала она радостный возглас.
И сразу же закричала, замахала руками вся цепочка. Олег закинул чемодан за спину и побежал к Шестеровой, высоко вскидывая колени. Вдруг он как то странно уменьшился и исчез вместе с чемоданом. Послышался глухой шум и приглушенный крик. Потом что то зловеще зашуршало – и большой кусок снежного карниза обрушился вниз. Там, где только что белел снег, зияла пустота.
Когда на виду у всех гибнет человек, многие теряются, не знают, за что браться. Нужен какой то толчок, чтобы привести людей в движение. В такие секунды первое слово часто решает судьбу попавшего в беду. Найдется смелый человек – и другие бросятся за ним спасать погибающего. Но стоит трусу опередить события и удариться в панику, как страх может передаться и остальным.
Шестнадцать человек замерли у обрыва. Первое слово выкрикнул Вольт.
– Наза ад! – заорал он и попятился. – Здесь обрыв!
И все отпрянули назад, а кое кто даже побежал прочь.
– Куда а! – с отчаянием и упреком закричала Аня. – Вольт!.. Вольт!.. Что же ты? Куда?..
Не услышав ответа, Аня скатилась по крутой, почти отвесной стене котлована, обнажившейся после обвала. Завязнув по пояс в сыпучей смеси песка и снега, она разбрасывала, разгребала руками холодное месиво. Она забыла о других. Она думала только о нем – о засыпанном, задыхающемся Олеге. Ее рука задела за что то твердое. Аня с головой, как крот, залезла в снег, раздвигая его плечами, грудью, лицом. Она потеряла валенок и не заметила этого. Не заметила она и то, что вскоре рядом с ней замелькали еще чьи то руки.
– Вот он! – выдохнул кто то.
Олега подхватили, отнесли подальше от стены котлована. Аня опустилась рядом на снег, выдернула из под мокрого пальто подол своего нового платья и вытерла Олегу лицо.
– Дыханье!.. Искусственное дыханье надо!.. – пробормотал Вольт, стоявший за спинами пионеров.
Аня нагнулась к Олегу и подула в забитые снегом ноздри.
Потом шутили: «Аня, как бог, вдохнула в Олега жизнь!» А сейчас все хотели чуда. И оно свершилось: Олег открыл глаза и чихнул…
* * *
Собрание началось ровно в пять.
Старшая пионервожатая от имени пионерской дружины поблагодарила присутствовавших на собрании шефов за оборудование мастерских. Затем перешли к выдвижению кандидатур на руководящие должности комбината.
– Начнем с главного, – сказала она, – с директора. Прошу…
Ей не дали закончить.
– Шестерову! – закричало сразу несколько голосов.
Все вскочили и под отрывистые дружные, как салют, хлопки начали скандировать:
– Ше сте ро ву! Ше сте ро ву! А ню! Ше сте ро ву!
Также читайте: