Peskarlib.ru > Русские авторы > Александр ГИНЕВСКИЙ > Разноцветные «Волги»

Александр ГИНЕВСКИЙ
Разноцветные «Волги»

Распечатать текст Александр ГИНЕВСКИЙ - Разноцветные «Волги»

Вадька ввалился в дверь, будто за ним гнались двое с автоматами.

— Вовка!.. Вовка!.. — пыхтит, и больше ничего сказать не может.

— Ну-у?

— Вовка!.. Вовка!.. — сопит, топчется на месте.

— Слышу же! Говори!

— Слышишь?

— Слышу!

— Тольку увезли! — бухнул Вадька.

— Тольку?! Нашего?..

— А какого ещё?!

— Мало ли на свете всяких Толек?

— Да говорят тебе: нашего! На «Волге» увезли!

— Чего паникуешь? Может, в гости на такси поехал.

— Нашёл такси! Красная «Волга» и без шашечек! Да и в гости он на трамвае ездит. Забыл?

— Постой, постой. Красная, говоришь?..

— В том-то и дело, что красная! Такого пожарного цвета «Волга»…

А к вечеру мы всё разузнали. Оказалось, Тольку увезли сниматься в кино. Это Тольку-то!.. Да ведь он даже басню Крылова «Кому-то где-то Бог послал кусочек сыра» толково рассказать не сможет. Вот как. И голос у него — так себе… Средненький голосок. Один раз запел: «Ваше величество, госпожа Удача…» так мы чуть со смеху не рассыпались. А всякие танцы и пляски Толька просто не переносит. У него от них ноги и зубы начинают болеть. Зато в казаки-разбойники Толька играет здорово. Как все мы. Прошлой зимой прыгали в сугроб с гаража. И Толька. Тоже смело прыгал. Как все мы. Ну, ещё здорово у него получается руками разводить, когда говорит. Прямо непонятно. Не за одни же размахивания руками человека в кино снимают?..

Я рассказал папе про Толькино кино.

— Что ж, бывает… — сказал папа. — Видно, талант у человека прорезался. А талант, Вовка, штука редкая. Так что за твоего друга можно от души порадоваться.

— Ну и ну, — говорю, — в казаки-разбойники с нами играл, с гаража в сугроб вместе прыгали, на мечах сражались и вдруг — бац! — талант какой-то…

— Вот именно, — говорит папа, — вдруг, бац. Только не талант вдруг, бац, а случай. Случай, видимо, и помог опытным людям разглядеть в Тольке способности.

«Ничего, ничего, — подумал я, — не всё Тольке случаи. И у нас с Борькой и Вадькой они, может, тоже ещё будут. Тогда и у нас что-нибудь прорежется. Непременно. Только попались бы нам опытные люди. Чтоб точно увидели и сказали: прорезается или нет».

За Толькой приезжали то на красной «Волге», то на зелёной, то на чёрной, то на белой. Повезло человеку: сплошное катание на разноцветных «Волгах».

Первое время Толька махал нам рукой. Мол, привет, друзья… Мол, некогда, тороплюсь, кино ждёт… А потом и махать перестал. Подойдёт к машине, щёлк дверцей, бух на сиденье, хлоп дверцей и — покатил. Дверцей-то он мастерски хлопал. Как в кино. Так что, где уж ему с нами теперь в казаки-разбойники гонять.

— Тоже мне, звезда экрана… Вычёркиваем его из списка отряда, — сказал Борька, когда Толька перестал нас замечать.

— Вычёркиваем безжалостно, — поддержал Вадька.

И мы его вычеркнули.

Но вот какая штука получилась. Получилось, что из списка вычеркнуть легко, а совсем позабыть — дело другое. Что-то не очень-то выходит с этим делом.

— Эх, Тольки не хватает, — скажет иной кто-нибудь.

— Не Тольки, а четвёртого нам не хватает! Четвёртого человека! — сердито поправит Борька. — Предлагаю взять Витьку из третьей парадной.

— Нашёл кого брать! Твой Витька на пианино с утра до вечера брямкает. Без выходных. Родители прямо канатами прикрутили его к этому пианино. Дождёшься твоего Витьки…

— Сравнили Витьку с Толькой! — говорю. — Да Толька, если хотите знать, такой человек, что давно бы в щепки разнёс это пианино, чтобы к нам поскорее выйти!..

Тут уж Борька непременно скажет:

— Вы что?!. Забыли кого мы из списка отряда навечно вычеркнули? Забыли?!.

И вот раз, когда нам очень не хватало четвёртого, мы посмотрели на Толькино окно. А оно раскрыто. И в окне торчит вычеркнутый Толька. Со всеми своими большими ушами. Сидит, пригорюнившись. Положил своё киногеройское лицо на руки. Смотрит в нашу сторону. Вернее, осторожно выглядывает из-за колючего кактуса в горшке на подоконнике. А у подъезда — никаких «Волг».

— У-у, — киношник штопаный, — зашипел Борька. — Видеть тебя не могу. Вертолёта ждёшь, да? На машинах уже не ездишь, только на вертолётах?..

И кулаком ему грозит.

Прошлись мы под Толькиным окном, как ни в чём не бывало. Будто мы его и знать не знаем. А что? Подумаешь, кинозвезда Голливуда. Ещё и за кактус спрятался. Больно нам такой нужен.

Раз прошлись, другой, третий.

Остановились зачем-то.

— Эй, ты артист недобитый! — кричу. — Дуй сюда к нам!

Прямо непонятно: с чего это я вдруг закричал такое.

Толька так и подскочил. Чуть горшок с кактусом за окно не полетел.

— Я?!. Да я мигом!.. — орёт.

Тут Борька на меня набросился:

— Забыл?!. Кого вычёркивали, забыл?!.

Не успел он меня как следует отругать, как появился Толька. Молниеносно появился. Из окна что ли выпрыгнул? Наверно. Потому что в кино и с десятого этажа выпрыгивают, а тут всего третий. Низковато, конечно. Поэтому-то мы и не разглядели как это у него так ловко вышло.

Подходит к нам. Сияющий такой.

— Айда, ребята, — говорит.

И мы пошли. И сразу стало всем ясно, куда идти и чем заняться первым делом. Наверно потому, что теперь снова был с нами наш Толька. Мы как-то даже не сразу вспомнили про его кино. Вспомнил Вадька. Вдруг вспомнил:

— Толька, постой! А про кино чего же молчишь?

Толька нахмурился, махнул рукой.

— А чего рассказывать?

— Как чего?! Он ещё спрашивает!

— Нечего рассказывать…

— Во даёт! Ты что же, зря что ли на разноцветных «Волгах» раскатывал?!.

Толька вздохнул.

— Выходит зря…

— За ним, понимаешь, как за важной птицей… На «Волгах»! Не на «Москвичах» каких-нибудь, не на «Запорожцах», не на мотоциклах, не на великах…

— Причём тут птица, — буркнул Толька. — У них гараж неподалёку. В нём одни «Волги». Вот и заезжали за мной шофера. По пути…

— Постой, постой. Интересно получается! — Борька даже разозлился. — Ездил, ездил и — зря! Нет, ты нам зубы не заговаривай гаражами. Выкладывай всё по порядку.

— Действительно. Выкладывай, давай.

И Толька начал.

— В гости я ехал, — говорит. — К Алексею Петровичу. Это давно уже было. Ну, еду как всегда. И вот прямо в трамвае уставился на меня какой-то длинный, усатый. Смотрит и смотрит. Вот так вот смотрит — Толька показал.

— Контролёр, — думаю. — И беру ещё один билет.

— На всякий случай?

— Какой там на всякий случай! Первый билет у меня в руках совсем измялся. От волнения измялся. Беру другой. А он всё равно смотрит. Думаю: второй бы билет не порвать от волнения. Не успел порвать — приехал. Выхожу. И он за мной выходит! Ну, думаю: что я такое натворил? Ничего плохого вспомнить не могу. Я — бегом. Оглянулся: и он бежит! Догоняет, да ещё руку тянет. Схватил меня. Шажищи-то у него. Во какие! «Стой! — говорит. — Тебя-то мне и надо!» Что вы меня хватаете? — говорю. — Вот мой билет! Я к Алексею Петровичу еду. Если хотите знать, я целых шесть копеек в кассу опустил!.. «Какая касса?! Какие копейки?!. Это же всё мелочи! Как тебя звать? — спрашивает. «Толька», — говорю. А он: «Послушай, Толька, соглашайся, а?.." Нет, — говорю, — не соглашусь. Не на того напали. «Ты хоть бы спросил на что соглашаться». А мне это и не интересно, — говорю. «Не интересно?!. Настоящее кино делать — не интересно?!. Ну ты и фрукт!..« — тут он даже присвистнул. Вот так и познакомились. Его Аркадием Леонидовичем зовут. Он на «Ленфильме» режиссёром работает. Вот. Ну, а на студию в первый раз я с мамой приехал.

— Это на красной «Волге»? — спросил Вадька.

— Нет. На девяносто четвёртом автобусе. А на красной «Волге» уже потом.

— Не перебивай, Вадька. Ну?.. Дальше что?

— Ну, приехали на студию. Посадили меня за стол. А на столе дыня в тарелке. И нож. Аркадий Леонидович говорит: «Как, Толя, справишься один с корнеплодом?» — и кивает на дыньку.

— Справился?

— Ещё бы ему не справиться…

— С бесплатной дынькой…

— Ладно вам!.. — сказал Борька. — Давай дальше.

— Ну вот. Пока я с дынькой справлялся, меня сфотографировали. Раз десять. Я даже подумал: хорошо с этим кино связываться. Дыней угощают. Фотографируют. И всё бесплатно. Кругом народ весёлый. Шутят, смеются. Потом Аркадий Леонидович и говорит: «Ну, сладкий корнеплод смутузить — дело не хитрое. Посмотрим как ты с ролью справишься. А на сегодня хватит с тебя одной дыни». Вот. Ну, а потом роль мне дали. Беспризорника. Такой оборванный, грязный мальчишка-воришка. Уже и курить во всю умеет.

— Знаем.

— Вот. А кино называется «Костры на снегу». Про гражданскую войну. В ту войну таких беспризорников было много. Ну, сначала репетиция, потом съемки начались. Стали снимать станцию в степи. На станции народу накопилось! Мужики бородатые, бабы ребятишки. С мешками, с чайниками. Все кричат, стонут. Подходит поезд. Мешочники чуть под колёса не прыгают, — уехать хотят. На крыши полезли, в окна. Кричат, ругаются. А из одного вагона выбрался старичок Тополев. Больной такой, в худом пальтишке, с шарфиком на шее. А кругом давка. Его толкают со всех сторон, чуть совсем не затолкали. Он вот так вот выбирался. И всё узелок к себе прижимал.

Толька показал.

— А в узелке у него, ребята, на исписанной бумаге многолетние труды были и, главное, кусочек хлеба. Вот такой вот кусочек. Вернее, сухарик. А ведь этот Тополев знаете кто? Он учёный. Всяких бабочек, жучков, паучков всю жизнь изучал. Тут революция, война страшная, а он из-за своих бабочек больше всего переживал. У него в Петрограде очень ценная коллекция этих бабочек и жучков осталась. Он только о ней и думал всю дорогу.

— В Петрограде?!. Так это ведь у нас в Ленинграде!

— Ладно, Вадька, без тебя знаем.

— Так зачем он в степи на станции очутился? Сидел со своими бабочками в Петрограде.

— А он в Петрограде долго болел. Вот он и приехал к сестре своей. Подлечиться думал, поправиться. А сестра его уже к тому времени умерла. Только он про это пока не знал. А ему от станции ещё далеко добираться, вот что обидно. С узелком-то, больному, да ещё не известно к кому… Ну, вышел он из вагона, и тут от свежего воздуха да от голода у него голова закружилась. Закачался он вот так вот, узелок выронил. Тут я по команде и выскакиваю. Я ведь беспризорник, воришка. Знаю, что в узелке хлеб должен быть. С виду узелок не такой уж и маленький. И я будто думаю, что весь он хлебом набит. Вернее, беспризорник так думал. А сам-то я знал, что там только многолетние труды и маленький чёрствый сухарик. Последний. Ну, раз я воришка, раз у меня роль такая, я хвать узелок и бежать. И чего меня дёрнуло обернуться? Оглянулся, а учёный Тополев смотрит на меня такими глазами… прямо страдальческими…

Толька показал.

— Я чуть сам не заревел. Ведь он на репетициях никогда на меня так не смотрел. Поворачиваюсь и — к нему. Эх, вы, — говорю. — Тут такая война, а вы только жучками своими умеете заниматься. Вот и узелок проворонили. А у вас там самый последний сухарик. Вы думаете, к сестре приедете, подлечитесь, поправитесь?.. Эх, вы, а ещё учёный… Держите свой узелок покрепче. А к сестре ехать не надо… Тут Аркадий Леонидович как закричит диким голосом: «Стоп мотор! Стоп! Толька! Ты чего же, хулиган этакий, вытворяешь?! У тебя же немая роль вора! Вора, а ты?!. Марш отсюда, с глаз моих!.. Марш!. Репетиции только прахом пошли… Такую свинью подложил…»

Ну, я и ушёл. Совсем.

Мы долго молча сопели, потому что Толька нас прямо огорошил.

— Да-а… — сказал наконец Вадька. — А как же теперь кино? Его теперь без тебя, может, и не снимут.

— Снимут, — ответил Толька.- Возьмут другого беспризорника и снимут. Их на станции много было, не я один.

— Снимут — не снимут… Не в том дело, — сказал Борька. — А в том, что наш Толька молодец оказался. Вот что главное. Я бы на его месте тоже ни за что не украл бы у человека последний узелок. Да ещё у такого больного. Да ещё у такого растяпы.

— Мы с Вовкой тоже не украли бы. Ни за что… — сказал Вадька и посмотрел на меня.

— Не украли… — передразнил Борька. — За то нас в кино и не снимают.

От наших слов Толька почему-то совсем раскис. Грустный такой стоит. А ведь вышел к нам такой весёлый.

— Ну, чего ты?! Чего ты расстраиваешься?! — рассердился Борька. — Ведь ты же не украл! Или, может, забыл? Может, всё-таки украл?

— Нет, не украл. Хорошо помню.

— Ну так чего же стоишь, как ушибленный! Подумаешь, кино! Переживём как-нибудь и без него. Верно?

— Верно, — отвечаем.

Один Толька ничего не отвечает. Подумал-подумал.

— Нет, — говорит. — Не зря меня Леонид Аркадьевич отругал. Выгнал только зря…

— Во даёт! — крикнул Вадька. — Да его — этого твоего Леонида Аркадьевича самого отругать и выгнать!

— Отругать?.. За что?!. — удивился Толька. — Да вы подумайте, ребята! Я теперь понял! Ведь когда все увидят, что у больного старичка украли узелок, ведь тогда все зрители его пожалеют! По-жа-ле-ют… А как же иначе?! Что ж это за кино, если от него ни грустно, ни смешно и жалеть некого? И ещё… без воришки тоже нельзя. Никак. Скажут: «Ну и беспризорники: узелки с хлебом возвращают. Сытые какие-то беспризорники. Не было тогда таких. Неправда это!» Понимаете?.. Зрители так скажут. А зачем чтоб неправда?..

— Так чего же ты хочешь? — грозно спросил Борька.

Толька пожал плечами.

— Ничего не хочу. Разобраться хочу. А ещё хочу туда… на съёмки.

— Ага! Леонид Аркадьевич, пожалуйста, тресните меня по шее. А то в тот раз я так удирал, что вы меня не догнали.

— Постой, Вадька, — сказал Борька. — Толян, иди-ка ты домой. Попроси таблетку, запей водой и приляг на диван. Ладно? Не обижайся только, хорошо? Я ведь по-дружески. Потому что и нам надо от тебя немного отдохнуть. Наговорил ты тут, наговорил — голова разболелась. Да и поздно уже. Пора расходиться.

И мы разошлись.

— Сегодня Тольку видели, — сказал я папе за ужином.

— В кино?

— Нет, на улице. Встретились наконец.

— Ну и как поживает наш уважаемый артист?

— Плохо поживает.

— Это что же, замучили трудные роли?

— Какой там роли!.. Его из кино выгнали.

— Выгнали?! — папа оторвался от газеты. — Как так? За бездарность что ли? Объясни, не понял.

И я объяснил.

— Вот оно что! — сказал папа. — Кино-то оказывается, Вовка, — это тебе не сладкую дыню лопать. А?.. Ну и случай выпал твоему другу. Прямо целое испытание свалилось на человека. Хорошо ещё, голова у него не только чтобы кудри носить…

— Какие у Тольки кудри? Он вовсе не кудрявый.

— Ну, это я так, к слову… Видно, сильный актёр играл старичка учёного. Вон как подействовал на Тольку одним взглядом. Тот и про роль свою позабыл. Да-а…

Папа задумался.

— А знаешь, Вовка… Похоже, Толян с честью выйдет из этого испытания.

— Ни откуда он теперь не выйдет, раз его выгнали.

— А вот увидим.

И папа оказался прав.

Через день мы увидели красную «Волгу». У Толькиной парадной.

Александр ГИНЕВСКИЙ

Альбатрос под потолком

Спускаюсь по лестнице. Смотрю: дверь квартиры открыта. У дверей мужчина стоит в клетчатой рубахе. Стоит, курит. За спиной его, в комнате под потолком, я увидел огромную птицу с большим длинным клювом.
Александр ГИНЕВСКИЙ

Скворцовые напевы

Уже весна началась. На улице грязь со снегом и просто грязь – из прошлогодних листьев. Так что мы не вылезаем из резиновых сапог.