Агнеш БАЛИНТ
Возьмем его домой

Всю неделю не переставая лил дождь. У Кишмишки затопило весь их подземный дворец. Одна кладовая с запасами продовольствия осталась сухой. Теперь здесь отсиживалось все мышиное семейство − к превеликой радости мышат. Они с утра до вечера могли, сидя тут, лакомиться калачиками просвирника да семенами сурепки. Время от времени Кишмишка, вспоминала и маленького поросенка Изюмку.

− Что-то он, интересно, поделывает в такую мерзкую погоду? Надо бы сходить к нему, поиграть с ним.

− Еще чего! − рассердилась Кишмишкина мама, тетя Мышария. − Их жалкая хижина из тыквы, наверное, уже давным-давно развалилась. Сиди лучше дома да радуйся, что живешь в добротном земляном дворце. Хоть наш дом залит наполовину водой, но все равно он лучше пустой тыквы, которую в любую минуту может сожрать прохожая корова.

Вот, наверное, посмеялся бы Гномыч, услышь он такие слова. Какая же корова станет жевать тыкву, когда в этой тыкве есть и дверь, и окно, и даже труба дымоходная? И уж конечно, не страшен был тыкве дождь. Он только дочиста отмыл окна, а вода, скатившись вниз по глянцевитой зеленой стене, собралась в отличнейшую лужу у самой двери.

− Сделай милость, Изюмка, − обратился к нему Гномыч, − выкопай канавку, чтобы отвести воду от крыльца.

− Только нос в глине испачкаю, − заспорил Изюмка. − Разве можно в этакий дождище канавы копать?

"Может, действительно земля здорово промокла в такой ливень?" − подумал Гномыч, взял в руку тяпку и в два счета управился с пустяковой работой. Отвел воду из лужи у крыльца. Он уже стряхивал капли с плаща, как вдруг услышал над головой знакомый голос:

− Напрррасно и прррямо-таки стррранно, что ты дома сидишь. Как раз в это вррремя на улице Кузнечиков выставка огоррродных пугал пррроводится.

− Спускайся к нам, приятель! − крикнул Гномыч старому Грачу. − Посуши у огня перышки да расскажи, что ты там хорошего увидел, в городе-то.

− Рррассказать немыслимо, это своими глазами посмотррреть тррребуется, − возразил Грач, стряхнул с крыльев капли дождя, после чего проследовал в тыквенный дом.

− Дядя Грач, а дядя Грач, − оживился Изюмка и поднял вверх свой любопытный пятачок, − а что там интересного на этой выставке?

− Что, что! − отвечал Грач. − Таких ррраскрррасивых пугал я и сррроду не видывал. Да известно ли вам, дрррузья, что теперррь в чучелином снар-р-ряжении самое главное − пустые консер-р-р-вные банки?

− Вполне возможно, − подтвердил Гномыч. − Банками можно очень сильно греметь.

Изюмка слушал с разинутым ртом, а Грач продолжал рассказ:

− Из одного гор-р-р-одского огор-р-родного хозяйства привезли Пугало, выр-р-р-ядили во всякие журналы с картинками, а поверх этого надели прозрачный целлофановый мешок. Стоит красуется, будто кр-р-раля рррасписная! Две синицы так пер-р-р-репугались, что бр-р-росили свои входные билеты и улетели куда глаза глядят. А ведь синички − отважные птички. Они не привыкли чучел огородных бояться. У меня есть один знакомый, тоже работает пугалом гороховым. Так вот он жаловался: Мол, синицы, славки и жаворонки у него все усы повыдергивали, растащили гнезда себе строить.

− Слышал и я такие страшные истории, − закивал головой Гномыч. − А какие там, ты говоришь, новые моды на костюмы чучелиные?

− На украшения сейчас идут цепи и кулоны из консервных банок, клипсы жестяные в уши. Словом, все, что дребезжит, гремит, болтается. Ну, а по части одежды в самой моде сейчас костюмы для огородных чучел из рогожки да из синтетической соломки сплетенные.

− Гномыч, − захрюкал вдруг снова Изюмка, − давай с тобой на выставку чучелиную сходим, а?

− В такую непогоду? − со смехом покачал головой Гномыч. − Да в этакий дождь хороший хозяин собаку во двор не выгонит, не то что поросенка. До костей промокнем. Даже если под зонтиком.

− Мне так хочется! Особенно на громыхающее пугало посмотреть желаю. И на соломенное тоже.

− Да я тебе соломенное, если хочешь, и сам смастерю, − посулил Гномыч.

Но Изюмка отмахнулся:

− Самодельного пугала кто же испугается?

Тут дядюшке Грачу неловко сделалось. Решил он помочь Гномычу, принялся отговаривать Изюмку от выставки.

− По правде сказать, − заметил он, − нет на этой выставке ни одного чучела, чтобы оно такую серьезную птицу вроде меня напугать могло. Разве это пугала?! Вот раньше бывало: ох, что за пугала были! Уроды, самые настоящие страшилища! Ан, вышли они нынче из моды. А теперь какие это чучела, куклы! Словом, игрушки какие-то.

Лучше бы дядюшка Грач и не говорил такого. Тут на Изюмку вообще никакого удержу не стало.

− Игрушки! Хочу смотреть игрушки! − завопил он. − Слышишь, Гномыч? Куклы там, оказывается, показывают, а не пугала вовсе. Идем поскорее на выставку. У меня же плащ из листьев подорожника: он-то не промокнет!

− Ах, Изюмка, но ведь и трава тоже мокрая, − стал его уговаривать Гномыч. − Пока до выставки доберемся, до нитки промокнем.

− И зачем я затеял этот ррразговоррр? − пожалел дядя Грач. − Ладно, скоррро завечер-р-р-еет, пор-р-ра, видно, и мне домой.

Все втроем они вышли из тыквенного домика. Грач, попрощавшись, сразу же полетел к себе, а Гномыч и Изюмка − по мокрому, подернутому пеленой тумана лугу − в сторону неблизкой улицы Кузнечиков.

Вода у них под ногами так и хлюпала. Они кое-как добрались до гриба сыроежки, где находилась остановка полевого автобуса.

Под шляпкой грибка не было ни одного ожидающего.

− Видать, только что ушел автобус, − недовольно проворчал Гномыч, сердясь на самого себя, что уступил упрямому поросенку, а не остался дома в своей теплой тыквушке.

Вдруг и Гномычу и Изюмке показалось, что неподалеку кто-то плачет.

− Может, это кукушкина травка слезки льет? − предположил Изюмка.

Но Гномыч хоть и знал, что трава не плачет, все же подошел к зарослям кукушкиных слезок, прислушался.

И вдруг, к своему удивлению, видит: под одной былинкой, в ямочке, лежит, свернувшись калачиком, рыже-бурый хомячок. Изюмка тоже к нему подбежал и тоже удивился. А Гномыч спрашивает найденыша:

− Ты-то что тут делаешь, бедный хомячок?

− Плачу, − отвечает хомячок.

− Вижу, что плачешь. А почему? − вмешался Изюмка. −Почему ты плачешь... как, бишь, тебя там?

− Фадейкой меня звать, − сообщил хомячишка, хлюпая носом. − А плачу я потому, что выпал из корзинки.

− Из какой еще корзинки? − удивился Изюмка. − И как ты мог из нее выпасть?

− А я копошился, − все еще посапывая носиком, сказал хомячок.

− Я, кажется, начинаю понимать! − воскликнул Гномыч. − Кто-то, наверное, вез на рынок целую корзину всяких зверьков − морских свинок, белых мышей, хомячков. А когда садился в автобус, один из зверьков − хомячок Фадейка − и выпал из корзины.

− И что же теперь с ним станется? − с отчаянием в голосе спросил Изюмка.

− Придет автобус, скажем водителю.

− И-и-и! − послышался снова тонкий, протяжный плач. Тут уж и у поросенка Изюмки хвостик начал подозрительно загибаться вниз. А дождь все хлестал и хлестал по земле не переставая.

− Возьмем его к себе домой? − чуть не плача проговорил Изюмка.

Но Гномыч, словно предвидел это, сразу же возразил:

− Нет, Изюмка, об этом не может быть и речи.

− Давай возьмем! − зарыдал поросенок. − И мне тогда будет с кем играть.

− Мало у тебя приятелей, что ли?

− Много. Но они же все не с нами вместе живут.

− И без них предостаточно жильцов в нашей тыкве...

Но потому ли, что изо всех сил зарыдал бедный хомячок, или дождь приударил еще сильнее, или очень уж жалостливо смотрел Изюмка, только сжалось сердце у Гномыча, и он сказал ласково:

− Ладно, Фадейка, так и быть, идем с нами.

Изюмка завизжал, запрыгал от радости, а Гномыч завернул маленького Фадейку в лист подорожника и взял его к себе на руки.

− Возьмем к себе, возьмем к себе! − орал поросенок Изюмка, совсем позабыв и про дождь, и про выставку огородных пугал. И только увидев, что Гномыч несет Фадейку на руках, вдруг остановился.

− Гномыч, это... как же, а я?.. Меня ты тоже возьмешь на ручки? − спросил он.

− Тебя? − улыбнулся старый гном. − Так ты же большой. И тяжелый. На вот тебе лучше зонтик. Держи и шагай следом за нами!

Изюмка так и обмер. Взял в руки зонтик, как ему велели, и молча засеменил следом за Гномычем, который шел с хомячком на руках. И так ему стало обидно, что раньше Гномыч с ним возился, как с маленьким, а теперь − на тебе! Отыскался кто-то другой, еще меньше его, Изюмки. Он уж и не рад был, что они нашли Фадейку.