Анна АЛЕКСАНДРОВА
Золотой городок

Мой отец – пчеловод в колхозе. Его у нас по всему району знают, из других аулов к нему за советом ездят, даже из Москвы письма пишут. Он всем помогает. Вот и нашим юннатам отводок пчёл подарил. Я тогда ещё в пятом классе был. Помню, боялся ходить на пасеку, и ребята боялись. А потом ничего – присмотрелись, привыкли, поняли, какое это удивительное животное, то есть насекомое – пчела. Подумать только – такая маленькая, а всё по правилам делает. Об этом я от отца узнал: здорово он про пчёл рассказывает! Я ещё читать не умел, а отец, бывало, посадит меня на колени и спрашивает: «Ну, Аман-джан, о чём тебе рассказать, – о страшных девах или о царевне Сорок косичек?» – а сам смеётся, знает, что я попрошу: «Про пчёл расскажи, ата!» – потому что не было для меня сказки лучше, чем сказка про пчелиный золотой городок, – так отец называл нашу пасеку. В самом деле, у этих пчёл всё как в сказке! Приезжайте сами, посмотрите на нашу пасеку. Есть у нас там стеклянный улей. Вот интересно! Никаких театров не надо: всё через стенку видно. Конечно, сперва посмотришь – ничего не поймёшь: толкутся пчёлы на сотах – и всё. А на деле это вовсе не так. На деле у них ни одна пчела не сидит без работы, и работа у каждой своя, особенная, – у каждой своя, можно сказать, специальность. Одним словом, есть разные пчёлы. Есть, например, сборщицы: они приносят нектар, то есть корм для пчёл. Полежит этот нектар в сотах и превращается в сладкий душистый мёд. А ещё приносят они обножку: комочки цветочной пыльцы. Почему «обножка»? А потому, что они её на ногах приносят. У пчёл на задних лапках есть такие мешочки, – сядет пчела на цветок, а пыльца-то сама в эти мешочки набирается. Так вот, летят эти сборщицы в леток одна за другой, одна за другой. А принимают у них корм приёмщицы. Вот вам ещё одна специальность. Да разве все перечтёшь! Есть в улье и санитарки, и вентиляторщицы. Санитарки лапками сор собирают, из улья выбрасывают. А вентиляторщицы – это ещё интереснее, – они всё время крыльями машут – приводят в движение воздух, вентилируют помещение, чтобы соты от жары не растаяли. Самая же главная в улье – матка. Как царица, идёт она по улью, окружённая целой свитой кормилиц; они её на ходу кормят, чтобы, матка зря времени не теряла, яички в ячейки закладывала.

Но самое чудесное – это танцы! Представьте себе – вдруг прилетает в улей пчёлка и начинает выделывать всякие там замысловатые фигуры, ну вроде круги, восьмёрки. Танцует, да и только! А пчёлы-сборщицы вокруг неё так и бегают, обнюхивают её, будто что-то спрашивают. Побегают так за ней и летят прямо на те медоносные пастбища, где только что побывала их подруга: это у них такой способ разговаривать. А танцовщица – это пчела-разведчица. Вот какая у неё замечательная специальность. Такой специальности не сразу выучишься. Ведь в улье – ну, как у нас в школе – пчёлы, можно сказать, из класса в класс переходят: сперва поработают санитарками, потом приёмщицами – пока ещё дойдут до разведчицы.

Так вот, всё это я узнал от отца, но одно дело знать, а добиться хорошего медосбора – совсем другое! Показал мне отец, как за пчелиным роем ухаживать, но было нас только двое – я да Бяшим. Юннатский кружок в школе большой: кто гербарии собирал, кто за овцами ухаживал, а пчёл боялись. И вдруг приходит юннатам письмо. Удивились ребята, читают: пишут нам рязанские пионеры, что у них пасека побольше нашей, одним словом – так и так, – давайте меняться опытом. Ну, это бы ещё ничего, а они вызов прислали: кто больше мёду с улья снимет! Вот обсудили мы это письмо на кружке и, понятно, приняли вызов. Какие же мы пионеры, если не примем! Одним словом, ходим гордые, а сами толком не знаем, как добьёмся этого самого повышения медосборов. А главное, – мне отвечать!

Ребята мне говорят:

– Не робей, Аман. С отцом посоветуйся. Всех рязанцев за флагом оставим!

Ну что ж, прихожу к отцу, рассказываю, в чём дело. А отец смеётся:

– Куда спешите? Трудно за один год увеличить сбор мёда. Надо всё постепенно делать – и пасеку расширять, и силу пчелиных семей накапливать...

«Вот тебе раз, – думаю, – рязанцы от каждой семьи уже по шестидесяти пяти килограммов мёда берут, а мы и до пятидесяти не дотянули! Какой уж тут обмен опытом? Осрамимся на весь Союз – и точка!»

А отец ещё поддразнивает:

– Эх вы, пчеловоды! Книжечки почитайте. Может быть, и есть такой способ?

Тут уж все ребята забегали, какие только могли достать книжки – достали, всем кружком читать сели. Читали-читали – всё одно получается: чем раньше пчёлы на взяток начнут вылетать, тем больше мёду наработают. А куда же им вылетать, если ещё ни цветка, ни росточка у нас в колхозе не видно? Запоздала весна!

И вот однажды – а было это во время весенних каникул – сели мы с отцом на верблюда и поехали в соседний аул на праздник. Выехали в степь – хорошо, солнышко пригревает. Видим – что такое? – зазеленели пески! Янтак, акация ростки показали – зацветут не сегодня-завтра.

Ну и обрадовался же я!

– Папа-джан, – кричу, – теперь я знаю, что делать! Мы наших пчёл в пески выпустим, пускай летят, досрочно первый нектар собирают! Нечего им без дела сидеть! Смотри, сколько кругом пропадает добра!

Ну и высмеял же меня отец!

– Ты сперва, – говорит, – подсчитай, сколько километров им придётся лететь до этих самых медоносов. Этак они у тебя раньше времени крылья износят. А вдруг ливень в пути застанет? Тогда совсем плохо: все пчёлы погибнут.

Вижу, – правду отец говорит: трудно пчеле такую даль лететь, да ещё с кормом. А всё же досадно: в песках медоносы цветут, а пчёлы на простое стоят. Вот я и стал думать, как бы это пораньше наших пчёл на взяток выпустить. Долго думал и, наконец, придумал. Нет, конечно, не всё сам придумал, с Бяшимом советовался, а всё-таки сообразил.

Собрали мы юннатское собрание, и я предложил вывезти всю нашу пасеку в пески. Ну, ненадолго, конечно, дней на десять – пятнадцать, пока цветут первые медоносы.

Ребята меня в штыки. Шум подняли:

– Ты что, Аман, всю пасеку погубить хочешь?

Одни свистят, другие смеются. Не приняли моего предложения. А на другой день в стенгазете карикатуру нарисовали: еду я на старом-престаром ишаке, а к хвосту ишака привязаны наши три улья. А под карикатурой стишки:

Досада меня взяла, но, знаете, я упрямый. Даже мама, как рассердится на меня, обязательно назовёт ишачонком! Выходит, что и ребята меня с ишаком сравняли. «Ну, -думаю, – ишак упрям, а дело-то делает! И мне нельзя терять времени – каждый день уносит у наших пчёл драгоценный нектар!» Я знал, что прав, а как это ребятам докажешь?

И вот... ой, только вы меня, пожалуйста, не ругайте... Уж я сполна своё получил от кого следовало... Одним словом, пошли утром ребята на пасеку и не нашли на месте ни одного пчелиного домика – ни белого, ни синего, ни жёлтого! Честное пионерское, я думал, что ребята нас с Бяшимом поколотят, и наверное бы поколотили, да меня к директору вызвали.

Прихожу – сидит, строгий:

– Сейчас же ступай в пески, принеси все ульи на место!

А потом у нас был большой разговор. Уж я не помню, что говорил, только мне тогда важнее всего на свете было доказать директору, что нашу пасеку надо оставить в песках хотя бы на одну неделю.

Слушал, слушал меня директор и говорит:

– Вопрос о твоей дисциплине будет поставлен на сборе звена, а пасеку... ну что же... попробуем оставить её в песках. Но смотри, если у кого-нибудь из пчеловодов снизится успеваемость, опыт будет немедленно прекращён.

Ой, что тут было! Вышел я от директора – чуть не скачу от радости... и попал прямо к отцу в переделку. Ой, как папа кричал, даже закашлялся – так кричал на меня! А потом говорит:

– Выводи верблюда, в пески поедем – поглядим, что ты там натворил со своим Бяшимом.

Приехали в Каракумы. Долго отец проверял, хорошо ли поставлена пасека, не слишком ли будет припекать солнце, защищены ли ульи от ветра барханом, правильно ли сделана поилка для пчёл. А сделали мы её с Бяшимом из старого школьного бачка и доски. Всё осмотрел отец, всё проверил, а потом говорит:

– Трудно вам будет вдвоём. Занятия в школе нельзя оставить, а за пчёлами нужен серьёзный уход.

И он был прав. Не легко нам пришлось. Но я был уверен, что в конце концов все ребята придут на помощь. И вышло по-моему: первая пришла Гюль. Ну, нам уже легче стало. Втроём стали мы просыпаться раньше солнца. До начала занятий везли на ишаке свежую воду для пчёл. И каждый раз волновались, всё ли благополучно в Золотом городке. Но всё шло хорошо, я бы сказал, – отлично. Пчёлы каждое утро, как самолёты, по расписанию, вылетали на взяток. Прислушаемся – жужжат ровно, спокойно. Значит, дружно семья работает, неполадков нет. На пятый день пригрело солнышко ульи, по всей долинке запахло мёдом и воском. Ну, это бывает, но мне показалось, что у летка неспокойна пчелиная стража: гудит, жужжит, – будто сердится. А Гюль с Бяшимом на меня накинулись:

– Что ты выдумываешь? Всё себе беспокойства ищешь! И без того не легко!

Разве с ними сладишь? Я, конечно, ничего не ответил, но решил после школы ещё раз побывать на пасеке. Вернулся из класса домой, пообедал, а мать, как нарочно, задержала меня – велела вскопать грядки под помидоры. Только к вечеру попал я в пески. И что же? Ай-ай-ай, и сейчас даже вспомнить страшно: я увидел двух больших бабочек. Жёлто-бурые, с чёрным рисунком на крыльях, они сидели на нашем улье и тихо гудели. Я сразу узнал этих пчелиных врагов. На спинках у них такой рисунок – будто бы череп. За это их так и прозвали – мёртвая голова. Так вот, эти бабочки гудят, подражая голосу пчелиной матки, и от этого голоса пчёлы в улье словно бы цепенеют. Заворожённая «стража» пропускает разбойников в улей. Враги пробираются к самым дальним ячейкам с кормом и пьют мёд. Одна бабочка за один раз может выпить целую ложку мёда! Я, конечно, не стал зевать – подкрался и обеих накрыл тюбетейкой. Смотрю – на синий улей ещё три бабочки сели. «Ну, погоди ж», – думаю. Подкрался и этих прихлопнул. Да где тут! Целым роем летят! Чем темнее становится, тем их больше. Что тут делать? Вскочил я на ишака и во весь дух к отцу. Ну, отец мой не любит дела откладывать, не стал дожидаться утра. Как только взошла луна, посадил нас с Бяшимом на верблюда – и в пески. И что же мы там увидели? Ой, честное пионерское, это было как в настоящей сказке. Подумать только, наши пчёлы сами о себе позаботились. Перед летком – во всех трёх ульях – они построили баррикады – ну, вроде столбиков – из прополиса, пчелиного клея. Поставили они эти столбики так близко, что пчела-то может между ними пройти, а бабочке ни за что не пробраться в улей. Вот как хорошо дело кончилось! Только не для нас. Бяшим не спал всю ночь и на другой день по математике срезался. Скажу прямо, нам эта двойка была опаснее мёртвой головы! Пропадать бы нашей пасеке, если бы Маиса не выручила. Она математику знает лучше всех. Её наша учительница очень любит. Вот эта Маиса и упросила математичку переспросить Бяшима. Представляете, как мы все за Бяшима взялись! Всем кружком накачивали – задачки ему объясняли. Наутро получил-таки пятёрку Бяшим, – и пасека была спасена.

Вот и всё. Только не совсем.

Когда зацвёл в колхозе урюк, мы перевезли нашу пасеку обратно на школьный участок. И к осени ранний вылет дал свои результаты: сняли мы с каждого улья на восемь килограммов и пятьсот граммов мёда больше.

А потом приходит отец на кружок и смеётся. Говорит:

– Как дела?

– Ничего, – говорим, – теперь хорошо.

А он ещё больше смеётся.

Мы ничего не понимаем. Теперь его спрашиваем:

– В чём дело?

Он отвечает:

– Есть секрет, которого вы не знаете.

– Какой?

– Очень простой. Это я сам пионерам в Рязань написал, чтобы они вас на соревнование вызвали. Вижу, – плохо идёт работа, вдвоём на пасеке топчетесь, да и то с прохладцей. И видите, – помогло.

Ну, мы не рассердились. Тоже стали смеяться. Хоть он и подшутил над нами, зато теперь у нас большой кружок пчеловодов.

Вы думаете, мы зря. сегодня в пески ходили? Нет. Мы искали место для наших ульев: опять хотим вывезти наш Золотой городок. Ходили, смотрели, – не зацвели ли травы в песках, не пора ли нашим пчёлам выезжать в Каракумы? Да вот попали в снежную бурю. Думаете, мы жалеем об этом? Да нисколько! Иначе бы мы не попали к вам в чайхану и не слыхали бы ваших замечательных рассказов.

– Вот увидите, этой осенью мы обгоним рязанцев! – закончил рассказ Аман.

И все в чайхане захлопали, зашумели, засмеялись, а тонкий луч солнца прорвался сквозь ставни, золотой ниткой протянулся через всю чайхану и заиграл на зелёной поверхности пиалы, которую Аман всё ещё держал в руке.

– Глядите! Солнышко вышло! – засуетилась Сона-Эдже и настежь распахнула окошко.

Все смолкли. Солнце потоком хлынуло в чайхану. Яркими красками вспыхнули цветы на пузатых чайниках, заблестели лакированные подносы, горячим огнём загорелись краски ковров; и самовар, прилежно начищенный заботливыми руками чайханщицы, засверкал червонным золотом. В лучах солнца порозовели, помолодели лица гостей. Улыбаясь, в глубоком молчании, любовались они погожим днём, наконец-то сменившим ненастье.

Первым поднялся древний Бавам-ата.

– Самой длинной дороге всегда приходит конец; пришёл конец и нашей долгой беседе, – сказал старый плотник и стал надевать просторные сапоги-ичиги.

Вслед за ним начали подниматься и другие гости. Аман с поклоном протянул пиалу хозяину. Старый узбек усмехнулся, и в его умных глазах заиграли весёлые искорки.

Он положил руку на плечо мальчику и сказал:

– Когда ты получишь значок участника Всесоюзной сельскохозяйственной выставки, непременно всех нас позови пить чай с пионерским мёдом.

Старики одобрительно зашумели, и Аман с досадой почувствовал, что краснеет, как девчонка. Он смутился и от этого покраснел ещё больше.

Под взглядами стариков он был готов провалиться сквозь землю, но толстый чайханщик пришёл к нему на помощь. Заметив, что гости собираются уходить, он стал в дверях и смеясь воскликнул:

– Обождите! Не выпущу никого! Пускай сперва мой гость – хозяин заколдованной пиалы – рассчитается с долгом!

– С каким долгом? – зашумели гости.

Старый узбек, ничего не поняв, развёл руками.

– Если я должен вам, то скажите, – сколько?

– Э, хитрый! – погрозил ему пальцем шутник чайханщик: – Всех заставил рассказывать, даже меня заставил, а сам молчал, точно губы мёдом склеил! Так неужели мы его выпустим без выкупа, старики? – обратился он за поддержкой к гостям. – Пускай отдаст долг и расскажет нам что-нибудь на прощанье!

Археолог раскатисто рассмеялся:

– Прав! Тысячу раз прав Овез-ага! Вы начали круг, яшули, – вам и кончать!

Он взял пиалу из рук узбека и быстро плеснул в неё несколько капель чая:

– Пейте до дна, товарищ, а то люди подумают, что вы испугались.

Узбек улыбнулся одними глазами и выпил.

– Хош! Хорошо! – закричал чайханщик, довольный своей затеей, и громко захлопал в ладоши.

– Воля хозяина для гостя – закон, – с расстановкой произнёс узбек и стоя, не садясь на кошму, начал.