Анна АЛЕКСАНДРОВА
Чудесное лекарство

Я расскажу вам о том, что произошло на глазах у всего народа. Это не сказка – это правда, которую видели все чабаны.

Зима была суровой и снежной. Мы ждали в марте солнечных дней, но в степях всё ещё бушевали бураны. Толстая корка льда покрывала землю, и скот не мог добывать себе корм из-под снега. Будь это в старину, все бы наши овцы погибли. Но теперь люди научились помогать друг другу и, взявшись за руки, преграждать беде дорогу. Овцы отстоялись в тёплых колхозных загонах, а потом по степи прошли тракторы и разбили толстую ледяную корку. Так продержались мы до конца апреля, а в апреле проглянуло солнышко и казахские степи зазеленели. Тысячи овец, табуны коней, стада верблюдов погнали чабаны на весенние пастбища – джайлау.

Ой, хорошо! Простор кругом! Чабаны скачут, псы лают, кони ржут, овцы блеют и кричат верблюды. Потянулись по небу утки, жаворонки поют и люди поют. Открыла земля своё сердце людям; вернулось солнце в казахские степи. А стада идут и идут по степи, и, кажется, конца им не будет.

Пригнали мы колхозные стада к широкой реке. Пустили овец на влажные от разлива, сочные травы. Походные юрты раскинули, шалаши поставили, очаги-кухни сложили. Пришла молодёжь – наладила радио, библиотечку в степь привезла.

Ой, весело! У соседей даже патефон заиграл, только нам, старикам-чабанам, некогда было патефон слушать. Исхудали за зиму овцы, – за больной овцой уход нужен, ей много внимания нужно. А овец у нас не одна – тысячи. Большое стадо доверил нам, чабанам, колхоз. И какие овцы – чистопородные, тонкорунные! На весь край славятся, такими гордиться можно.

Повеселели овцы. Чабаны веселее стали. Хорошо дело пошло, а потом беда пришла. Начали у ягнят копыта болеть. Опять стали овцы худеть, шерсть вылезать стала. Одна за другой на землю ложатся. Сперва сотни, потом тысячи овец на землю легли. Встать не могут – совсем обезножили! Ой, как пожар пошла по степи болезнь! Гибнет скот на глазах, молодняк гибнет, а чабаны, даже самые старые, опытные и те не знают, как избавиться от беды. Теперь не старое время – дали мы знать в район. Приехали фельдшеры, ветврачи приехали – кто на коне, кто на велосипеде. Скоро приехали, посмотрели – за голову схватились, говорят – страшная это болезнь, надо принимать срочные меры. Стали овцам лекарство давать – только не помогает.

Покачали головами старики-чабаны:

– Не для наших степных овец, видно, ваше лекарство!

Так и было: падёж ещё больше стал!

Зарывали мы павший скот в землю и плакали. Не то что юноши, старики плакали от такой беды. Подумать – какие овцы гибли! Красавицы, чистопородные, богатый приплод давали, а тут такое горе: можно сказать, – пришли на джайлау дровами, а вышли золой. Так народ говорит, так и было.

Ветврач сказал:

– Не надо плакать, надо расчистку копыт делать, дёгтем копыта смазывать, – поправятся овцы.

Чабаны рассердились:

– У нас не две овцы, у нас десятки тысяч овец – у каждой четыре копыта!

Ветврач опять своё говорит:

– Другого лекарства нет. Подождать надо. Ветпункты в степи наладим, фельдшеров из района выпишем, всем овцам прививки сделаем.

Тут и я закричал:

– Ой, милый, пока ждать будем, у нас ни одной овцы не останется!

Подумали чабаны и решили: надо вызвать учёного человека из самой Алма-Аты. Так и сделали.

Ждали мы этого профессора, как глотка воды в пустыне.

– Хвала аллаху, – говорили старые чабаны: – приедет к нам мудрый человек, аксакал-учёный, непременно наш скот спасёт. Пройдут чёрные дни, снова проглянет солнце!

Прилетел учёный на самолёте. Из кабины вышел.

Посмотрели мы – ахнули. Не седой аксакал, познавший науку, умудрённый опытом и годами, стоял перед нами, а девушка двадцати пяти лет. Правда, красивая – надень на неё бобровую шапку, привесь на косы золотые украшения – шолпы, – всех джигитов с ума сведёт. Да нам-то что? У нас овцы гибнут!

Самый старый из чабанов, Кудайберды-ата, взглянул на неё, рукой махнул, отвернулся. Не стал разговаривать. И мы молчим. Невесёлые думы к нам пришли, чёрные, как тучи над степью. Ой, плохо! Посмеялись над нашим горем в Алма-Ате. Город большой, учёных много, зачем девчонку прислали?!

Видит девушка, что мы недовольны, но вида не подаёт. Надевает белый халат, сумку с лекарствами через плечо, – без седла на коня вскочила. Глядим – молодец девушка, настоящая дочь казаха. А она смело так говорит самому Кудайберды:

– Аксакал, будьте добры, поручите кому-нибудь показать мне ваши стада.

Старый чабан головой покачал:

– Эй, кызым, дочь моя, зачем мы тебе стада покажем? У нашего ветврача голова седая – и то не помог

Не обиделась девушка на эти слова, улыбнулась:

– Кудеке, – уважаемый, – или вы не знаете поговорки: «Дерево узнаёшь по плодам, человека – по делу». Я приехала вам помочь.

Сказала и ускакала в степь с фельдшером Аскером.

Ночь пришла. Мы сидим у костра, слушаем. Тихо в степи, только ночная птица кричит. Кумыс не пьём, тоска душу грызёт. Бяшбармак с лапшой сварили, жирный, душистый – никто не ест. Думаем: «Что народу скажем? За больных овец колхоз не похвалит. Доверили нам сокровище, а мы растеряли...»

Вот о чём думали. Слышим – стучат копыта: три коня скачут, прискакали. Идёт к костру докторша в белом халате, за ней ветврач и фельдшер. Отдала она нам салям – приветствие, – на кошму присела к огню поближе. Видим – устала. Сидит – тоже молчит.

Налил я кумыс в пиалу, говорю:

– Пей. Городской девушке трудно весь день на коне скакать.

Она отвечает:

– Я не городская. Мой отец тоже чабан. Я с детства привыкла на коне за стадами скакать.

Поднял голову старый Кудайберды, посмотрел на докторшу зорким глазом, строго спросил:

– В городе училась?

– В ветинституте.

– А почему в колхоз не вернулась?

– Дальше учусь, диссертацию защищаю. Старики из дому написали: учись хорошенько, в степи учёные люди нужны.

– Это верно, – говорит старый Кудайберды. Сказал и опять замолчал. И мы молчим.

Выпила докторша свой кумыс, до дна выпила, как джигиты пьют, – говорит:

– Я видела ваши стада. Беда большая, но помочь можно.

Тут ветврач вскочил, весь красный, спешит скорее сказать:

– Запомните, запишите, что я другого мнения, чем товарищ Сауле!

А Кудайберды не спеша ему отвечает:

– Не видя воды, не снимай сапоги! Чего раньше времени в кусты бежишь? Дай послушать, что девушка скажет.

А девушка говорит:

– Ждать нельзя. Надо нам за шесть дней поставить на ноги скот, иначе стада погибнут.

Смеётся ветеринар, так смеётся, – закашлялся:

– За шесть дней? А почему не завтра?

Кудайберды ветврача не слушает, но девушке тоже не верит:

– От слова «халва» во рту слаще не станет. Хорошее слово подтверждается делом.

Девушка говорит, торопится: скорей объяснить хочет:

– Предлагаю новое средство. Никто ещё этого не делал. Надо в степи траншею вырыть.

Тут все закричали:

– Она смеётся! Вместо лекарства велит арыки копать!

Ветеринар налетел, как ястреб:

– Не согласен! Это знахарство! Это экс-пе-ри-мент!

Девушке говорить трудно, все кричат, но она объясняет:

– Дно траншеи мы покроем чистой глиной, смешанной с формалином, и через эту жидкую грязь по два раза в день будем перегонять стада. Ручаюсь, – через шесть дней все овцы будут здоровы!

Чабаны не поверили.

Я сам не поверил. Старый я, помню, как баксы-знахари скот лечили, и те до такой глупости не додумались – больных овец по грязи гонять!

Никто не поверил, один фельдшер Аскер поверил. Он закричал:

– Аксакалы! Кто на курорте был? Кудайберды был, его там грязью лечили.

Старому чабану обидно стало, тоже кричит:

– Человека с овцой не равняй! – А потом сказал девушке: – Молодость горяча, а старость рассудительна. Мы ценим твоё желанье нам помочь, но не можем принять твоего лекарства, в которое никогда не поверит человек, имеющий разум.

Встал с кошмы и ушёл от костра. За ним и другие встали.

Девушка чуть не плакала:

– Погодите, куда же вы? Поговорим, посоветуемся!

Но старики не слушали, ушли. Остались одни молодые.

– Товарищи, – говорит она: – Надо овец спасать. Идёмте арык копать.

– Когда?

– Сейчас. Ждать нельзя.

Молодые смотрят – не понимают: кругом ночь, хоть глаз выколи! Какое уж тут копать! Фельдшер Аскер вскочил:

– Вы не пойдёте, я пойду. Один буду рыть, один глину возить! Если не так, не считайте меня человеком!

Пошёл фельдшер ночью арык копать. И докторша с ним пошла. Потом и я пошёл посмотреть. Гляжу – фельдшер большой арык вырыл, длинный, а докторша глину месит, формалин в глину льёт – лекарство овцам готовит. Ноги в глине, руки в глине, на голове платок жёлтый – и платок в глине! Вижу – работает хорошо. Похвалил, спасибо сказал.

Она обрадовалась, просит:

– Вы бы нам помогли, Адилик-ага. У вас опыт. Укажите, каких овец первыми гнать.

Понял я – человек верит, от души помочь хочет. А тут и солнышко поднялось. Туман ушёл, вся степь от росы засверкала. Ай, хорошо стало в степи, на душе весело стало! Засмеялся я – говорю:

– Сауле-джан! Сейчас я вам целый гурт пригоню. Пусть исполнятся ваши желанья.

Так и вышло, что я, старый верблюд, затесался в круг молодых ягнят, да не хуже их запрыгал.

Целый день, от зари до зари, таскали мы больных овец через этот арык, да как – на руках таскали: не могут идти ногами больные овцы! Овец таскали, воду качали, глину возили – много глины возили. Прогоним тысячу овец – менять глину надо: опять месим, лекарство льём, опять глину возим. Пот с лица льётся, полотенца нет утереться! Спина как каменная: наклонишься – разогнуться не можешь. Вечер пришёл – чабаны смеются:

– Эй, седоголовый акбас, верно народ говорит: «Старый верблюд за верблюжонком бежит!»

– Ой, длинная борода – ум короткий!

– Ай, седину Адилик наш нажил – ума не нажил!

Много смеялись. Я плюнул и пошёл прочь. А утром ещё два чабана на помощь пришли, молодые. Веселей дело пошло. На третий день девушки прибежали, с нами вместе стали глину месить. Ой, не одну сотню голов прогнали мы через целебную грязь. На четвёртый день смотрим – встали овцы, все встали, которых мы лечили! По пастбищу сами ходят, сами корм ищут! Ой, что тут было! Со всей степи чабаны сбежались. Старики кричат, молодые от стыда в землю смотрят:

– Ой, чудо пришло! Адиль-ага, дорогой ты наш, уж не мудрейший ли ты из мудрейших, что раньше всех в лекарство поверил?!

Кричали не долго – за дело взялись. Кудайберды, на что упрям, скинул с плеч лисью шубу, пошёл с кетменем новый арык копать. Сам копает – другим велит. А я за овцами, как нянька, хожу смотрю, чтобы подкармливали выздоравливающих по-учёному, как докторша приказала. Так и было. Две недели прошло – не осталось следа от болезни. Всех овец вылечило чудесное лекарство.

Все чабаны собрались, когда докторша улетала. Кудайберды, аксакал-ата, притащил в подарок беленького ягнёнка. Подал и говорит:

– Эй, светик ты наш Сауле-джан! Пусть твоя мать радуется, что вырастила такую дочь. Передай ей от нас салам и скажи спасибо от всех чабанов Казахстана.

Поняли вы меня, друзья? Были в старину искусные мастера, и наши советские мастера от них не отстают: всей своей жизнью народу служат.

Чабан кончил.

Старики зашумели, закричали наперебой:

– Друг, запиши нам скорее адрес доктора Сауле!

– На земле людей – сколько звёзд на небе, а луна одна. Знакомство с таким человеком подобно кладу. Так не таи его – поделись со всеми своим богатством!

– Пиши прямо в Алма-Ата. Учёным пиши, – её все люди знают, – отвечал старикам Адиль-ага. – Если ночью костёр горит, никто не спросит к нему дорогу, – каждый сам увидит.

Все одобрительно зашумели, а Адиль-ага налил в пиалу чая и с улыбкой обвёл чайхану глазами.

Гости насторожились: кому-то протянет старый казах заветную чашку. Но чабан не спешил. Он медленно поворачивал прозрачную пиалу в смуглых пальцах и о чём-то думал. Потом усмехнулся, хитро посмотрел на Амана своими узкими глазками и быстро протянул ему пиалу.

Мальчик даже не понял, в чём дело. Он взял чашку и вдруг увидел, что на него смотрят десятки смеющихся глаз.

– Пей! Пей! – закричали со всех сторон, и Аман чуть не выронил пиалу из задрожавших рук.

– Эй, подтянись, Аман! – зашептал Бяшим, дёргая товарища за рубашку: – Весь отряд осрамишь!

Но Аман молчал.

– Чего же ты испугался, сынок? – ласково заговорила Сона-Эдже. – Аксакалы оказали тебе честь, приняв в свою беседу. Выпей скорее чай и расскажи что-нибудь, достойное их внимания.

Но Аман всё ещё не мог произнести ни слова. Он искал глазами помощи у товарищей. Но Бяшим уткнулся в тарелку и, стараясь скрыть своё смущение, уплетал халву за обе щёки. Гюль смотрела пристально и серьёзно, словно хотела сказать: «Как я рада, что тебя признали равным эти почётные гости! Не молчи, начинай скорее. Я знаю, что ты найдёшь, о чём рассказать».

– Эй, мой молодой месяц! – засмеялся весёлый кокандец. – Девушку украшает скромность, а джигита – смелость.

– Джигит и луну с неба достанет, а робкий с коня свалится.

– Не тот стар, кто много рубашек сносил, а тот, кто много видел.

– Знание – половина ума.

– Вершина горы не бывает без тучи, а голова мужчины без думы.

– Робкого и ягнёнок забодает!

– Умно говорить будешь – солнце из-за туч выманишь!

Так шумели старики, стараясь шутками ободрить мальчика.

Бяшим не выдержал:

– Ну, что ты молчишь? – зашептал он с набитым ртом.

Гюль тихо произнесла:

– Выпей, Аман.

Аман зажмурился и медленно, как большой, осушил пиалу.

– Хвалю за смелость! – пробасил Николай Николаевич, протягивая мальчику чашечку с леденцами, и хитро прибавил: – Ты что же чай без сладкого пьёшь?

Старики засмеялись. Бяшим осмелел.

– О пчёлах наших им расскажи! – привстав на колени, зашептал он прямо в ухо товарищу.

Но Аман уже успокоился. Он поправил свою каракулевую шапку, аккуратно обдёрнул шёлковую рубашку и, вытянувшись в струнку, словно отдавая рапорт на пионерском сборе, звонко отчеканил:

– Ребята!..

Все собравшиеся в чайхане засмеялись. Аман покраснел до слёз и опять замолчал.

– Эх ты, всё напутал! – схватился за голову Бяшим.

Гюль не смутилась:

– Ничего, продолжай, Аман, – настойчиво сказала она и улыбнулась.

Аман перехватил её взгляд и опять овладел собой.

– Простите, я хотел сказать – «товарищи аксакалы», – спокойно произнёс он и, тряхнув головой, заговорил гладко и смело, как у классной доски.