Виктор БАНЫКИН
Сабля

Семён Кузнецов придирчиво оглядел бойцов. Сказал твёрдо:

— Дело серьёзное поручили, сами должны понять.

Он ещё раз окинул взглядом взвод и хлестнул плёткой коня.

Красноармейцы поскакали вслед.

Хутор спал тревожным сном. Где-то тявкали собаки и скрипели ворота.

За околицей потянулась бескрайняя, скучная в своём однообразии степь. Ехали молча, не курили. Слышен был лишь топот копыт да изредка — лошадиное фырканье.

Вёрст через шесть свернули к невысокому молодому осиннику. Слезли с коней и, увязая в сыпучем снегу, вошли в рощицу.

— Тут полянка где-то, — ни к кому не обращаясь, сказал Кузнецов.

В сапоги ему насыпался снег, и промокшие ноги зябли. Вскоре выбрались на поляну.

— Я беру с собой двоих. Ты пойдёшь, — кивнул Семён на Ягодкина, — и ты, Дубенков. А вы тут с конями. Через час, поди, вернёмся.

Ягодкин и Дубенков приблизились к командиру.

— За рощей секрет противника. Одного беляка захватим с собой. Вязать буду я, — сказал Кузнецов.

Шли насторожённо, пригибаясь к земле, потом долго ползли...

Приподняв голову, Кузнецов прислушался. За деревом, в лощине, тихо переговаривались. «Значит, тут», — решил он и прополз немного вперёд, раздвигая кусты.

В лощине, защищённые от ветра, сидели три солдата в башлыках.

Командир оглянулся назад и знаками приказал товарищам ползти в обход.

На вражеский секрет напали внезапно.

Перепуганный солдат со связанными руками и кляпом во рту глупо смотрел на чапаевцев.

— А мы думали, не случилось ли что, — обрадованно улыбнулся один из бойцов, когда Кузнецов и сопровождавшие его Дубенков и Ягодкин возвратились на поляну. — Год будто прошёл, а вас всё нет.

Солдата посадили на свободную лошадь, привязали к седлу и тронулись в путь. Все были довольны, хотя и сильно озябли.

Вдруг Кузнецов остановил коня.

— Я саблю потерял, — сказал он дрогнувшим голосом. — Отстегнулась, должно.

— Потерял? — переспросил кто-то.

— Как же быть? Делать что, ребята?

Лошади переминались с ноги на ногу, чуть позванивая подковами о лёд. Порывом налетал недобрый ветер.

— Может, вернёмся? — неуверенно проговорил Васька Ягодкин.

Семён не ответил.

«Что делать?.. — И ему представилось: вот подходит Чапаев, внимательно оглядывает его и спрашивает: «А где у тебя сабля? Что-то не видно её, Семён?» — Что я тогда отвечу?..»

Подняв на дыбы коня, Кузнецов крикнул:

— Езжайте, догоню!

И пропал в темноте.

Несколько минут бойцы не трогались с места и, сдерживая лошадей, всё оглядывались назад.

Наконец Дубенков шагом пустил коня, и за ним тронулись остальные.

— А вдруг не вернётся, а? — поравнявшись с Дубенковым, промолвил Ягодкин.

— Чего зря гадать? — обозлённо прокричал Дубенков и отвернулся.

Наутро бригада заняла станицу Сломихинскую, отбросив белых за Чижинские озёра.

Мартовское солнце обогрело землю. С крыш падала звонкая капель, и воробьи бойко чирикали на кустах акаций.

Чапаев въезжал в станицу, окружённый командирами, бойцами. Радовались победе. В весеннем воздухе плыла песня.

К Чапаеву подъехал командир эскадрона Зайцев.

— Василий Иваныч, Семёна Кузнецова, взводного, убили, — глухо сказал он.

— Кузнецова? — переспросил Чапаев и остановил коня.

— В лесу нашли. Вниз лицом в крови лежал. А под ним сабля... Та, что ты ему подарил. Он там вон, в избе. — Зайцев указал на низенькую избёнку с заткнутым подушкой окном.

Чапаев свернул с дороги. За ним молча ехал Зайцев. Они слезли с коней и вошли в избу.

В переднем углу на столе лежал Кузнецов. Большие жилистые руки его были сложены на груди, ноги покрыты красным цветастым полушалком. А сбоку лежала сабля. Убранные в серебро ножны и эфес тускло блестели.

— Семён, поехал зачем? — Зайцев посмотрел покойнику в лицо и вздохнул.

— Осиновку брали, помнишь? — тихо сказал Василий Иванович, обращаясь к Зайцеву. — Кузнецов тогда с пятью бойцами обоз неприятеля захватил. Две с половиной сотни подвод. Храбрец! Подскакал я к нему и саблю...

Замолчал, опустил на грудь голову. Ступая на носки, точно боясь нарушить покой разведчика, подошёл к изголовью.

Лицо Кузнецова было страшно в своём окаменелом спокойствии с поблёскивающими из-под ресниц глазами — словно бы чуть косящими.

Чапаев долго не отрывал взгляда от его лица. Потом как-то деревянно нагнулся, поцеловал разведчика в лоб и направился к выходу.

— Товарищ Чапаев... Василий Иваныч, — окликнул Зайцев. — Саблю куда прикажешь девать?

— Саблю? — Чапаев оглянулся. У него нахмурились брови и задрожали тонкие губы. — Саблю, говоришь?.. Похоронить Кузнецова с почестями. Он жизни молодой не жалел в борьбе с врагами революции. И всегда как зеницу ока берёг своё оружие... Приказываю саблю положить вместе с разведчиком!

Не оглядываясь, Василий Иванович поспешно вышел на улицу.