Александр ДУБОВИЦКИЙ
Миша Гаврилов

Гавриловы приехали в город Уральск из глухой деревеньки Турбанки Васильсурской области Нижегородской губернии. И никому не были они, иногородцы, нужны в этом далёком-далёком чужом городе. Хорошо хоть отец пристроился мусор возить, и младший сын Миша ему помогал. А от старшего брата Ивана не было давно никаких вестей: как взяли на Германскую войну, так и ни слуху ни духу…

Миша быстро подружился с местными мальчишками из бедных семей и стал их вожаком. Все вместе ребята ходили за Чаган драться с сыновьями богатых станичников.

После февраля 1917 года Миша Гаврилов вместе со своей мальчишеской дружиной помогал подпольщикам распространять большевистские листовки, газеты, прятать от жандармов политических.

Когда в Петрограде победила революция и большевики объявили, что власть переходит в руки рабочих и крестьян, на Урале тоже стали устанавливать народную власть.

* * *

От Ленина из Москвы приехал Филипп Маркович Неусыпов. Его в Уральске все хорошо знали. Он был самый главный большевик. И Миша его тоже знал.

Но произошло неожиданное: белоказаки заняли Уральск, арестовали Советы депутатов трудящихся и стали сажать в тюрьму всех, кто помогал большевикам. По доносу шпика был арестован и Неусыпов.

Миша думал:

«Как ему теперь быть? Кому помогать?»

И прежде всего он вспомнил о сером домике на берегу Чагана. Там живёт тётя Катя, жена Неусыпова, с дочкой Капой. Может быть, им нужна какая-нибудь помощь?

Как же пробраться к тёте Кате? Днём опасно, могут увидеть, ночью по всем улицам ходят казачьи патрули. Не пройдёшь.

Миша решил этот вопрос по-своему. Он вырядился в тряпьё, испачкал лицо, прикинулся глухонемым бродяжкой и в таком виде среди бела дня пробрался к Чагану.

Когда он постучал в дверь серого домика, на крыльце появилась побледневшая, осунувшаяся тётя Катя. Она не узнала его.

— Тебе, мальчик, хлеба?

Он оглянулся по сторонам и зашептал:

— Тётя Катя, я — Миша. Помните? Я пришёл… может, вам что надо? Я сделаю.

— А что же ты такой?..

— Чтобы не узнали они, чики, — прищурил озорные глаза бродяжка.

Тётя Катя, не сдержавшись, улыбнулась.

— Подпольщик, значит? Ну, пойдём, родной, в избу.

С этого дня Миша стал помогать тёте Кате присматривать за хозяйством. От неё он узнал, что Филипп Маркович находится в городской тюрьме и для свидания с ним никого не пускают.

Выполняя поручения тёти Кати, Миша ходил на станцию, где было больше всего рабочих, прислушивался к их разговорам…

Через несколько дней Миша узнал, что Филиппа Марковича казнили…

* * *

…В мазанку к Гавриловым пришли белоказаки и угнали отца за Чаган — рыть окопы. Вернулся он недели через две. Вошёл в избу расстроенный: «Генералы гонят на Саратов войска, к осени грозят взять Москву».

Вечером света в избе не зажигали. Вздрагивали при каждом шорохе.

Неожиданно в тёмных сенях послышались чьи-то тяжёлые шаги. Вошёл огромный солдат с саблей на боку, упёрся головой в потолок. На погонах две светлые полоски — младший урядник. Крупное нерусское лицо с чёрными вислыми усами сурово, как у степного богатыря.

— Здравствуй, — сказал вошедший. — Я Искак Атанов. Зажги коптилку.

Атанов сел на табурет. Осмотрел тесную хатёнку, увидел насторожившегося мальчугана.

— Мишка! Ай, Мишка! Давай руку! Зачем так смотришь? Искака боишься? Не бойся, Мишка! Искак — совсем не чужой человек. Искак тебя знает. Иван о тебе говорил.

Мишка осмелел. Спросил, показывая на погоны.

— А как же это, дядя Искак?

— Это? — Искак как-то загадочно, неопределённо улыбнулся. — Это ничего. Там, — показал он на оконце, — большой посёлок есть, Мануйлово-Галушань называется. В посёлке полк есть. Вот там Искак служит.

— А полк ваш за красных или за белых?

Атанов похлопал мальчугана по плечу и отпустил.

— Ты, Мишка, ещё совсем маленький. Как мой брат Нуртай. — И Атанов обратился к старшим Гавриловым: — Я хорошую весть в ваш дом привёз. У нас, казахов, есть такой узун-кулак, по-русски — длинное ухо, слышали? Вот один наш джигит в Саратове был. Не знаю, может, правда, может, нет, а джигит сказал, что вашего Ивана видел. Иван — красный солдат, он на Уральск идёт.

Миша не отходил от Искака. Слушал его, а сам думал о брате Иване: он так близко воюет с белыми! Брат, наверное, служит у самого грозного Чапая, слава о котором уже дошла до Уральска. Может быть, там и другие большевики. Придут они с Чапаем, разобьют всех генералов, освободят Уральск, отомстят за Филиппа Марковича, за многих большевиков.

После ухода Атанова Миша не переставал думать о брате Иване, об Арсении Красникове, о Саратове. Эти мысли не давали ему покоя. Вот бы и ему поспеть туда. Плавать, бегать, ползать на животе, стрелять из настоящей боевой винтовки он умеет, страху у него тоже будто мало — неужели его не возьмёт к себе в солдаты Чапай?

Кое-как уговорил отца с матерью отпустить его в Саратов, а то, мол, сам убежит. Старики согласились. Вспомнили о Семёне Шрамко — он работал в депо машинистом. Как-никак знакомый: вместе с Иваном был в солдатах. Не откажет же перевезти Мишу в Саратов.

* * *

Красный Саратов готовился к жестоким боям с силами контрреволюции. У берегов Волги, на причалах, дымили пароходы, приготовленные под погрузку воинских частей. А по другую сторону города на железнодорожных путях поспешно разгружались поезда. Красноармейцы выводили из теплушек коней, выносили ящики с винтовками, патронами, снарядами, с платформ скатывали орудия, полевые кухни, двуколки, санитарные повозки.

На стенах, заборах и телеграфных столбах пестрели плакаты, лозунги, воззвания. На площадях не затихали речи. Комиссары частей, члены Саратовского губкома партии и губревкома напутствовали красных бойцов, уходивших под Царицын, Уфу, на Уральский фронт.

Линия Уральского фронта в эту пору проходила возле станции Семиглавый Мар, что недалеко от Саратова. Станция находилась в руках красных.

Вот сюда-то, к станции Семиглавый Мар, и вёл поезд с новым подкреплением белых машинист Семён Шрамко. Паровоз всё время шёл без огней. Вот заскрежетали тормоза, и поезд остановился. Послышались приглушённые голоса вышедших из темноты людей. К платформам приставили трапы, стали скатывать орудия. Захлопали двери теплушек. Люди торопились, подгоняли друг друга.

Над тендом появилась голова — Миша узнал Шрамко и подполз к нему.

— Чи живой? Вылазь. Скорей! Айда за мной!

Мальчуган, волоча за собой чёрную сумку, в которой когда-то разносил газеты, ловко спрыгнул на землю.

Машинист показал налево от линии, где над мутным горизонтом едва заметно выделялись какие-то неясные зубчатые очертания.

— Там каменоломни. Тикай туда, сиди до утра. А як рассветёт, побачишь на станцию — там наши, красные. Понял?

— Понял, дядя Семён. Спасибо, что довёз.

— Придёшь до наших, обо всём расскажи, що бачил. А эти, — кивнул он на тёмный поезд, — из Гурьева. Пушки англичане морем привезли. Полевые. Три батареи. Семиглавный Мар взять собираются.

* * *

Пока ещё не рассвело, надо идти, чтобы не увидели беляки. А куда? В какую сторону? Тут до Миши донёсся густой, нарастающий шум; потом он стал различать цокот копыт, лязг металла. Шум приближался.

Миша подполз к краю ямы и выглянул. С вершин сопок, которые здесь называют сыртами, спускалась конница. Её было много, и она, рассыпаясь веером, сползала в низины. Сотни две конников прошли совсем рядом, и он видел лица, чубы, погоны, кокарды с бело-зелёными ленточками наискось.

— Они, чики! — по старой привычке выдохнул Миша. У него захолодело сердце. — Должно, пошли на наших… там станция Семиглавый Мар.

Мишу охватил страх, страх за себя и за тех, кто был там, на станции. Что он будет делать без них? Куда пойдёт? Кругом враги.

Со стороны сыртов тоже появились конники, и раздался чей-то сильный, властный голос:

— Выходи на сырты, занимай! Выбрать места для пулемётов! Ставь пушки! Быстро! Передать командирам!

Миша повернул голову, ища того, кто отдавал приказы. В сотне шагов от него на плоской вершине сопки, сидя на белом коне, тонкий, затянутый в ремни человек смотрел в бинокль и то и дело бросал короткие фразы ординарцам, которые подносили руку к головным уборам и тут же исчезали.

— Огонь! Огонь! — услышал он снова, и сердце его сильно и часто застучало: «Наши! Это на-ши! Красные!»

Мимо проносились гривы коней, чубатые головы с красными околышами, вскинутые в небо клинки.

Вдруг Миша увидел, как недалеко от него упал с лошади боец.

Пересилив страх, Миша вылез из ямы и подполз к бойцу. По его спутавшимся волосам текла кровь, заливая белевшее с каждой секундой лицо. Рядом валялся карабин.

Боец потянулся к карабину, но его рука бессильно упала…

— Возьми, — пошевелил белыми, обескровленными губами боец. — И патроны вот… а я… прощай, — и повалился на залитый кровью щебень.

Наверху послышались ликующие возгласы:

— Ура! Ура! Чапай, Чапай идёт! Держись, товарищи!

Миша едва успел отскочить в сторону, как мимо него в погоню за белоказаками промчался отряд с Чапаевым впереди.

Белоказаков как ветром сдуло. Оставляя убитых и раненых, они поскакали прочь — одно имя Чапаева наводило на них ужас.

* * *

Бой окончился. Бойцы обнимались, бросали вверх шапки, обменивались оружием.

Но вот радостное возбуждение улеглось. Горнисты затрубили сбор. Огромная, перемешавшаяся серая солдатская масса заволновалась, хлынула в разные стороны. И тогда многие увидели подростка с карабином, который одиноко стоял между строящимися частями.

— Эй ты, вояка, иди сюда! — кричали ему.

А те, что строились ближе к станции Семиглавый Мар, звали к себе.

— Ребята! Да это никак наш, уральский… — услышал Миша чей-то голос, который показался ему знакомым. К нему, пришпорив лошадь, подскакал всадник, небольшой, щуплый, с белёсыми усами.

— Миша, ты как сюда попал?

— Дядя… дядя Красников! — воскликнул тот. Он припал к стремени. — Я из Уральска. Там белые всех убивают. Филиппа Марковича казнили…

Казак снял фуражку. Помолчал и спросил:

— Где же ты сейчас?

Миша не знал, что ответить.

— Служишь где, спрашиваю, в какой части?

— Я нигде. Я сам по себе.

— А винтовка чья?

Юный боец взглянул на карабин. В самом деле, чей он?

В этот момент от сыртов примчался кавалерист.

— Послушай-ка, — обратился он к Мише. — Воевал вместе с нами. Вот и винтовку взял нашу, а сам к ним метишь, — улыбаясь, взглянул он на Красникова. — Тебя, брат, сам Чапаев приметил, за тобой меня прислал. Пошли.

Когда ординарец привёл Мишу к Чапаеву, тот весело спросил:

— Ну-ка, герой, скажи, как ты попал на сырты?

— К вам, товарищ Чапай, шёл, — бойко ответил Миша. — Из Уральска.

— Шёл? — улыбнулся Василий Иванович. — Ты же как из печной трубы вылез. Цыган не цыган.

Юный боец только сейчас вспомнил, что сидел на тендере среди угля. Ему и самому стало смешно. Он снял картуз и, вытирая им лицо, сказал:

— Это я на угле ехал… дядя Семён Шрамко меня взял на тендер. Машинистом он у белых, а сам за красных… Он велел сказать, что в поезде привёз белых солдат, из Гурьева они. И у них — три батареи полевых пушек, их англичане на кораблях по морю Каспию привезли.

Чапаев переглянулся со своими командирами.

— А мы-то думали, откуда у них орудия появились. — И снова к Мише: — Молодец. Спасибо тебе, важные сведения ты передал. Такие солдаты, как ты, мне нужны. В разведку тебя возьму. Товарищ комбат Баулин, — повернулся он к плотному, уже в годах человеку в защитном кителе, — зачислите к себе в разведку! Да как тебя, герой, зовут-то? Михаил Гаврилов? Хорошее русское имя. И обмундирование выдайте красноармейцу Михаилу Гаврилову. А карабин павшего бойца Хлебова оставить за ним до конца гражданской войны. Так и в приказе напишите: до конца войны.

* * *

Вместе с чапаевцами подошёл к своему городу и Миша Гаврилов. В пешей разведке, приданной батальону Баулина, он нашёл себе верного товарища, сына комбата, своего сверстника Федю Баулина.

Миша и Федя были самыми юными бойцами в полку, и их уже все знали. Они вместе ходили в разведку, иногда подползали к самым кострам белоказаков, подслушивали их разговоры и передавали своим. Но пока ни одного выдающегося случая в их службе не было.

Под Уральском полк остановился.

Поздним вечером комбат Баулин вернулся с военного совета и собрал разведчиков.

— Товарищ Чапаев приказал обследовать всё правое побережье Чагана вплоть до хутора Макаровка. Что-то беляки против нас замышляют.

Разведчики — их было около взвода — разбились на мелкие группы и растаяли в наступившей темноте. Миша и Федя напросились, чтобы их послали как можно дальше. Комбат разрешил, но с условием, что на ту сторону Чагана они перебираться не будут.

Прошло два часа. Разведчики возвращались и докладывали, но ничего нового не было в их донесениях. Миша и Федя не возвращались. Со стороны, куда они ушли, слышалась стрельба, и комбат начал беспокоиться. Не допустил ли он ошибки, послав в разведку этого шустрого мальчугана, а вместе с ним и своего сына?

Комбат Баулин послал ещё людей, а сам в тяжёлом раздумье ходил перед своей палаткой и всматривался в темноту ночи. И вот увидел: идут! Нет, даже не идут — бегут!

Всмотрелся — и сразу отлегло: они!

Встретил их прямо в поле.

— Ну что?

— Смотрели. Между посёлком Новеньким и хутором Макаровом казаки спустили паром и при нас переправили на эту сторону два броневика. Потом стали перевозить коней и казаков, — докладывал Миша. А Федя, когда тот забывал что-либо, дополнял его.

— А как на том берегу? Войск много?

— Много, видать. Конные все. В Трекино тоже поскакали — там раньше брод был не так глубоко, — торопливо пояснял Миша.

Вскоре вернулись ещё разведчики и доложили, что наблюдается движение войск противника.

Баулин ушёл в штаб полка. Через несколько минут туда же вызвали разведчиков.

Чапаев, бодрый, подтянутый как всегда, ещё раз расспросил Мишу и Федю, обнял мальчуганов и растроганно сказал:

— Спасибо вам, сынки, за службу! Всё так. Я и сам думал, не дураки же белые, чтобы терпеть нас перед самым носом. Идите. Берегите себя.

Спустя час полки, тихо снявшись и приняв все меры предосторожности, уже отходили на Саратов. А тем временем белоказаки готовились на рассвете атаковать и уничтожить красных, но обнаружили, что Чапаев перехитрил их.

* * *

…Снегами, непроглядными метелями начался 1919 год.

Чапаевская дивизия вместе с Краснодарской пехотой снова шла на Уральск.

В одном из боёв с беляками был ранен Баулин, но он не отправился в лазарет и остался в дивизии. И теперь при новом наступлении на Уральск Баулин ехал в повозке вместе со своим пехотным полком, куда он был назначен командиром. Выбыл из дивизии Красников. Раненного в том же бою в обе ноги, его увезли на излечение в Саратов.

Вместе со своим полком участвовали в боях Миша и Федя. В новом походе они наравне со взрослыми переносили все тяготы боевой жизни. Суровый солдат-коммунист Баулин был строг к ним. Его сын и Миша шагали по снегу в общем строю с винтовками за плечами. Видел их не раз и проезжавший мимо на своём белом коне Чапаев, здоровался с ними, называл «сынками», крутил свои геройские усы, но того, что они шагают по снегу, словно не замечал.

Миша и Федя едва передвигали ноги. Они сильно устали и, отстав от товарищей, дождались повозки Баулина и намеревались пристроиться сзади на полозьях. Но вдруг начался обстрел. Казаки поставили на увале пушки и посылали оттуда снаряды. Им тут же ответила полковая артиллерия. Федя, уже ко всему привыкший за боевую жизнь, махнул рукой.

— А ну их! Пущай стреляют. Давай, Миша, присядем.

— Ты садись, а я побегу к пушкам, — сказал Миша. Едва он пробежал сотню шагов, как над головой пролетел снаряд. Раздался взрыв.

Миша упал, а когда поднялся, уже не было ни повозки, ни коней, ни Феди, ни его отца. Всё было разнесено, земля разворочена, снег потемнел от крови.

В этот день на широком лбу и возле рта подростка легло ещё по одной скорбной складке, а взгляд умных карих глаз стал строже, серьёзнее…

* * *

Наступило туманное утро 23 января. Жители Уральска услышали орудийный гул. Вскоре в городе стали рваться снаряды. Красные наступали со стороны вокзала, и белоказаки стянули туда всю свою артиллерию.

Бой у стен города был жестоким, упорным. Казаки не выдержали натиска чапаевцев и краснодарцев.

В город вступила Красная Армия.

В одной из пехотных цепей бежал маленький красноармеец. Поравнявшись с воротами родного дома, он увидел девушку и бросился к ней.

— Вот умалишённый! Да ты что! — попятилась девушка.

— Анка! Аль не узнала?

— Миша… браток… это ты?

— Я… я, Анка!

Брат и сестра обнялись. По щекам девушки катились слёзы. Она гладила грубое, холодное сукно шинели.

— Ух, какой же ты стал… чёрный, худущий… А мы-то думали… Ну идём… вот наши обрадуются!

— Нельзя… вон товарищи, — замялся было боец, но потом, решившись, вбежал в мазанку. С налёта обнял отца, мать и вернулся к порогу.

— Пока до свидания… я сейчас… скоро.

Разбитые наголову казачьи части бежали.

Фрунзе, находившийся в Саратове, узнал о большом поражении белоказачьей армии, отдал Чапаеву приказ: не давать врагу передышки, гнать его дальше.

* * *

Перед тем как выступить из Уральска, Чапаев объезжал полки своей дивизии. А Миша в это время как раз заболел — у него было воспаление лёгких. Возле команды разведчиков Пугачёвского полка Василий Иванович задержался.

— Сынка своего не вижу, — заметил он.

В полку к слову «сынок» уже все привыкли — привилось оно, это слово, к Мише.

— Он болен, товарищ начдив, — ответил начальник разведки.

— Как болен? Почему не сказали? Где?

— У себя дома.

Миша, укрытый старым лоскутным одеялом, лежал в углу на самодельной деревянной кровати. Увидев в дверях чёрную бурку своего начдива, он вскочил. Чапаев остановил его и присел на кончик табурета, торопливо придвинутого матерью Миши.

— Что же ты, солдат, сдал? Воевал-воевал — и вот на тебе! Куда это годится! Выходит, и на Колчака с нами не пойдёшь?

Миша печально, умоляюще смотрел на начдива, не в силах, сказать ни слова.

— Василий Иванович, не оставляйте меня, — наконец заговорил он. — Я отлежусь в дороге, пока до фронта дойдём.

Чапаев приложил к его лбу руку, помолчал с минуту и, покачав головой, мягко сказал:

— Нельзя, Миша, тебе в поход, придётся остаться. Лежи, поправляйся. Даю тебе месяц отпуска. А встанешь — опять в дивизию. Так, что ли?

Чапаев встал.

— Товарищ начдив… Василий Иванович, а как же карабин… не отберут у меня?

— Не имеют права. Я же сказал: до конца гражданской войны за тобой оставлен. Вот и береги. Держи в готовности.

* * *

После ухода чапаевцев из Уральска недобитые казачьи полки воспрянули духом.

Над красным Уральском снова нависла угроза. Город стал готовиться к обороне.

Миша Гаврилов, оправившись после болезни, вступил в боевую дружину защитников города. Здесь он встретил своего товарища детства, казаха Нуртая Атанова, брата Искака. Нуртай пришёл вместе с другими казахами записываться в дружину.

Когда в город на подмогу вступили полки Краснодарской дивизии, Миша и Нуртай были зачислены бойцами в один из её полков.

Военная судьба связала мальчиков — русского и казаха.

* * *

Уже в сумерках, после ужина, проходя по окопам, Арсений Красников, вернувшийся в свой полк после лечения, остановился возле Миши и Нуртая. Осмотрел их винтовки, заглянул в подсумки с патронами, сунул руки за ремень тому и другому и сказал:

— Готовьтесь в разведку! Пошли за мной.

В блиндаже, прикрыв маленькую дверь, стали у порога, ожидая приказаний.

— Беляки что-то задумали… — заговорил Арсений, опускаясь на табурет возле большого ящика, заменяющего стол. — Стемнеет — подползите к переправе через Чаган возле хутора Макарово. Если будут проходить войска, запоминайте, какие, сколько, куда идут. Ясно?

— Так точно!

— Вернуться на рассвете, а если что важное узнаете — раньше.

Разведчики уже хотели идти, но командир задержал их. Он порылся в ящике и подал каждому по горсти галет и по куску сахару.

— Это вам на дорогу. Ну, ступайте!..

Осторожно, прислушавшись к каждому звуку и шороху, разведчики, как тени, скользили в высоких травах и кустарниках.

До переправы оставалось версты две, а может быть, и того меньше. Вдруг ветер, пробегавший по верхушкам трав, донёс какие-то неясные звуки, похожие на топот копыт.

Бойцы замерли.

— Слышишь? — шепнул Миша.

— Слышу… Едут.

Топот приближался. Было ясно, скачут всадники и держат направление к Чагану — прямо на разведчиков.

— Давай вон туда, — показал чапаевец на бугорок, над которым темнели кусты полыни. Бугорок оказался развалиной — здесь когда-то была рыбачья землянка.

Разведчики залегли.

Топот нарастал. Вот на тёмном фоне неба вырисовывались два силуэта. Всадники торопились. Когда до развалины осталось не более двадцати шагов, кони вдруг стали. Теперь всадники были видны отчётливо: один, видно, молодой, тонкий, подтянутый; другой — лохматый, приземистый. Кони храпели, чуя опасность.

— Стой ты, чёрт! — нервно дёрнул коня за повод молодой всадник. — Куда мы попали?

— Не могу знать, ваше благородие! Вижу — Чаган, а какое место — не пойму.

Сомнений не было — офицер и казак.

«Пора, пора», — молнией пронеслось в голове чапаевца. Он толкнул локтем Нуртая и спустил курок. Рядом раздался второй выстрел.

Разведчики, перезарядив ружья, побежали к темневшим на траве телам. Офицер был мёртв, а казак тихо стонал.

На переправе, а может быть, на хуторе Макарово началась стрельба. Это всполошились белоказаки…

Бойцы обыскали трупы врагов, забрали пакет, который был при офицере, оружие и бросились к посёлку Новенькому. Бежали изо всех сил. Временами, чтобы перевести дух, останавливались, прислушивались. И не могли понять, слышат ли шум погони или так гулко стучат сердца.

Вот явственно послышались топот, крики. «Казаки!» Разведчики бросились под берег — он здесь был на всём протяжении низкий, пологий, заросший кустарником, лопухами, конским щавелем. Залегли, притаились.

Казаки — их было человек десять — проскакали мимо по направлению к Новенькому.

Бойцы с облегчением вздохнули. Вскочили и, прижимаясь к самой воде, снова помчались. Они старались выиграть время, сократить расстояние — там ведь были свои, они могли услышать, прийти на помощь. Надо бежать, бежать…

Фырканье лошадей, хруст кустарника, глухие шаги опять заставили их припасть к земле.

На них двигалось несколько расплывчатых теней. Казаки, ведя за поводья коней, шли цепочкой, прощупывая берег.

— Ползём дальше, — шепнул Нуртаю Миша.

Они полезли в шиповник, на котором темнели гнёзда.

Вдруг захлопали крыльями птицы — нарушили тишину ночи криком:

— Ка-р-р! Кар-р-р!

Всё пропало: чёрные птицы выдали их. Разведчики подняли ружья. Грянули выстрелы.

Бойцы отстреливались, сползли к воде. Нуртай шепнул на ухо другу:

— Миша… ты плыви, а я останусь…

— Нет, лучше ты плыви, вот пакет… там, наверное, важные сведения… доставь командиру…

За кустом поднялся бородатый казак — Миша выстрелил, и казак упал. В этот момент на том берегу послышались крики, грянуло несколько выстрелов.

Белые ускакали. С того берега стали кричать:

— Гаврилов! Атанов! Вы это?

— Мы-ы! — узнав товарищей по роте, обрадовались разведчики.

— Сюда-а! Плыви-и-и! Скорее-ей!

Бойцы сбросили с себя одежду, прикрепили её обмотками к голове и поплыли…

Помощь, высланная Красниковым, подоспела вовремя. Разведчиков ввели в блиндаж. Они были мокрые, в крови.

— Ранены? — встревожился Арсений.

— Никак нет, товарищ командир! Только чуть белякам в лапы не попали!

Миша шагнул к ящику и поспешно выложил содержимое своих карманов: пухлый бумажник, револьвер иностранного образца, офицерский погон. Нуртай, следуя примеру друга, вынимал из карманов вещи, взятые у казака.

— А вот это особо, — сказал чапаевец, подавая командиру пакет.

Пакет был немного помятый, подмоченный, в правом углу стоял гриф: «Хутор Макарово. В собственные руки командиру пехотного казачьего полка полковнику Шадрину». Под чертой: «Ставка командующего уральской армией…»

* * *

В посёлок Невольное прискакал комполка Иноков. Он обходил окопы. И старые бойцы-новоузенцы, знавшие своего командира по прежним боям, говорили:

— Иноков здесь, значит, дело будет серьёзное.

А шум нарастал. То и дело снова появлялись разведчики. Докладывали:

— Товарищ комполка! Казаки идут. Прошли уже половину пути. Идут смело, даже не выслали вперёд разведку.

— Пусть идут. Встретим, как надо. Верно, товарищи?

— Верно!..

Вот и третья рота, примыкающая к берегу Чагана. Арсений Красников, прихрамывая, вышел навстречу, хотел отрапортовать — Иноков взял его за руку:

— Не надо. Где ваши самые молодые разведчики?

Миша и Нуртай дремали в темноте на выступе окопа, прижавшись друг к другу. Комполка остановился перед ними: и надо разбудить, и жаль нарушать крепкий сон. Но они, точно почуяв, вдруг вскочили.

— Здравствуйте, ребята! — мягко поздоровался Иноков. — Вы знаете, что красный Уральск дважды вам обязан? Вчера вы по-могли узнать о передвижении войск белой армии, сегодня добыли пакет о планах врага. Спасибо вам за службу, за преданность революции! Ревком и штаб обороны представили вас к награде…

Иноков откинул полу своей чёрной тужурки, вынул часы и при свете ручного фонарика взглянул на циферблат. Минутная стрелка подходила к трём. Он выпрямился и стал чего-то ждать.

К орудийной канонаде, которая гремела за Ханской рощей, вдруг примешались густые крякающие голоса гаубиц, расположенных на Железновской площади; к ним тотчас же присоединился гул орудий. Наступление началось точно в установленное время.

* * *

Встало солнце, мутное от дыма и пыли. Над Макаровым полем, над древней яицкой землёй стало тихо. И если бы не истерзанное, заваленное трупами, влажное от крови ковыльное поле, нельзя было бы и подумать, что здесь кипела страшная битва.

В посёлке Новеньком на вытоптанной, израненной, забросанной осколками снарядов и всё же зелёной траве лежали раненые. Врачи и сёстры в белых халатах делали перевязки, отправляли в госпитали, в дома горожан тех, кого ещё можно было вернуть к жизни.

Возле подбитой пушки на разостланной шинели лежал Миша Гаврилов.

Полчаса назад его принесли санитары. Нашли на берегу Чагана, против того места, где стояла тачанка с пулемётом и где лежало в луже крови тело красного казака-героя Арсения Красникова. Нуртай Атанов держал за руку друга и плакал.

Здесь же, в камышах, распластался старый казак со страшными глазами. Это он выстрелил в спину чапаевца, но пуля Нуртая отомстила врагу за друга.

Миша открыл глаза. Узнал тех, кто стоял над ним, слабо, одними губами улыбнулся и попросил пить.

Поднесли флягу с водой. Он хлебнул глоток, другой — вода порозовела, потекла изо рта по бледным, впалым щекам. Карие, глубокие глаза на миг засветились радостью.

— Значит, чиков… разбили? Нуртай, а где мой карабин? Возьми его себе… — с трудом произнёс Миша, вытянулся и затих…

Тело Миши и других отличившихся в этом бою воинов привезли в штаб обороны. Защитники города прощались с героями.