Peskarlib.ru > Зарубежные авторы > Ион КРЯНГЭ > Дэнилэ Препеляк

Ион КРЯНГЭ
Дэнилэ Препеляк

Распечатать текст Ион КРЯНГЭ - Дэнилэ Препеляк

Жили-были в одном селе два брата, оба женатые. Старший был трудолюбив, бережлив и богат и за какое дело ни брался, господь за него заступался, но детей у него не было. А младший брат был беден. Не раз бежал он от счастья, а счастье от него, потому что был он ленив, умом нерасчётлив и в делах неудачлив; да и детей имел целую кучу! Жена у бедняка была женщина работящая, добрая, а у богатого – скупая и злая-презлющая.

У бедного брата – был бы он беден грехами! – всё же пара волов имелась, да ещё каких: сизые, молодые, высоченные, рога острые, на лбах отметины, а сами ширококостные, сытые, лучше не сыщешь – хоть в телегу впрячь, хоть на люди показаться, хоть землю пахать. Зато ни плуга, ни бороны, ни телеги, ни саней, ни тынжалэ, ни косы, ни вил, ни граблей – ничего нужного в хозяйстве и в помине не было у этого непутёвого человека. Всякий раз, когда была в них нужда, шёл он к другим, особливо к брату, у которого всего было вдоволь. А потому жена покою не давала, поедом ела его, чтобы раз и навсегда от брата его отвадить.

– Брат-братом, – говорила она частенько, – а денежки счёт любят.

– Так-то оно так, жена, да ведь кровь не вода. Уж если не я, то кто и поможет?

Тут уж ей возразить было нечего, умолкала она, только губы себе кусала.

И всё бы ничего, кабы не телега. Двух дней, бывало, не пройдёт, как снова Дэнилэ на пороге, просит телегу ссудить: то дров из лесу привезти надо, то муку с мельницы, то копны с поля, то ещё невесть что.

– Слышь, брат, – сказал однажды старший меньшому. – Уже воротит меня от родства-то нашего! Есть у тебя волы, почему телегу не справишь? Мою ты вконец разбил. Трах сюда, тарарах туда – пропадает телега. И потом, знаешь, как говорится: «Отдай, поп, шпоры, кобылу пятками колоти».

– Так-то оно так, – отвечал меньшой, почёсывая голову, – но что же мне делать?

– Как что делать? Ты меня послушай. Волы у тебя рослые и красивые. Ступай на ярмарку, продай их и других возьми, поменьше и подешевле. На деньги, что останутся, телегу купишь, хозяйство своё заведёшь.

– А совет-то и впрямь неплох. Так и сделаю.

Побежал домой, вывел волов на верёвке и побрёл на базар. Но, как уже сказано, был он одним из тех, у кого собаки на ходу кусок из котомки тянут и все дела свои навыворот делает. Город был неблизко, ярмарка подходила к концу. Но Дэнилэ Препеляку сам чёрт не брат! Недаром же его Препеляком прозвали, только и было добра у него во дворе, что кол, сделанный его руками. Нахлобучил он шапку на голову, натянул на уши, и море ему по колено:


Нет к Василе

Уважения,

А к Никите –

Ещё менее!

Идёт он с волами Думаном и Телешманом на ярмарку; как стал подыматься по холму пологому, видит – шагает навстречу человек, перед собой новую телегу катит, только на ярмарке купленную: в гору толкает, под гору осаживает.

– Постой, приятель, – говорит Дэнилэ, у которого волы так и рвались с верёвки к сочной и пышной траве, что у самой дороги росла. – Придержи-ка свою телегу, словом с тобой перекинусь.

– Я бы постоял, да она стоять не хочет. А о чём речь-то?

– Телега у тебя словно сама идёт?

– Да ещё как! Разве сам не видишь?

– Знаешь что, приятель?

– Буду знать, коли скажешь.

– Давай меняться: ты мне телегу, я тебе волов, хватит мне с ними мороки: то сена им подавай, то загон ставь, то как бы волки не задрали, то ещё чего… Уж как-нибудь ухитрюсь телегу толкать, особливо если сама идёт.

– Шутишь, мил-человек, или правду говоришь?

– Не шучу, – отвечает Дэнилэ.

– Однако вижу, что ты малый себе на уме… – говорит хозяин телеги. – Твоё счастье, что я сегодня покладистый; что ж, в добрый час! Счастливо тебе телегой владеть, а мне волами!

Оставил ему телегу, сам с волами к лесу свернул и быстренько пропал из виду. А Дэнилэ про себя думает:

– Здорово же я его подковал… Только бы он не передумал. Но вроде не цыган, не пойдёт на попятный.

Вцепился в телегу, под гору домой топает.

– Го, телега бешеная, го! Когда нагружу как следует мешками с мельницы или сеном с поля, вот так же катись!

А телега всё вперёд, вперёд, словно обогнать его хочет.

Но окончился спуск, подъём начинается. Толкай её в гору, кто может! Дэнилэ туда, Дэнилэ сюда – обратно телега катится.

– На! Вот и вышла мне боком телега!

С большим трудом подал он телегу в сторону, подпёр на месте, присел на дышло, думу думает:

«Вот так-так! Коли я Дэнилэ Препеляк, то волов загубил, а коли нет, то телегу нашёл. То ли я Препеляк, то ли нет…»

Глядь – человек мимо шагает, гонит козу на ярмарку продавать.

– Слушай, друг, – говорит Дэнилэ. – Не отдашь ли козу за телегу?

– Да видишь ли… Коза у меня смирная, да и молочная хоть куда.

– Что толковать впустую? Молочная – немолочная, бери телегу, отдавай козу!

Тот, конечно, спорить не стал: отдаёт козу, забирает телегу. Потом попутных телег дождался, к одной из них свою привязал и отправился восвояси, а Дэнилэ с разинутым ртом на месте остался.

– Ладно, – сказал себе Препеляк. – Его-то, по крайности, здорово я обставил…

Потащил он козу на ярмарку. Но коза козой остаётся! Так во все стороны дёргает, что вовсе ему опостылела.

– Поскорей бы до базара добраться, – думает Препеляк. – Отделаюсь от шелудивого чёрта.

Идёт он, идёт, а навстречу человек с базара возвращается с гусем под мышкой.

– Здорово, добрый человек! – говорит Дэнилэ.

– Дай боже здоровья!

– Не хочешь меняться? Бери у меня козу, давай взамен гусыню.

– Вот и не угадал. Не гусыня, а гусак. Я на семя его купил.

– Давай сюда! Я тебе тоже доброе семя дам…

– Коли добавишь чего, может, и уступлю. А нет, так счастье моим гусыням: такое потомство заведу через него, что только держись!

Словом, туда-сюда, один прибавляет, другой уступает – просватал-таки козу Препеляк! Хватает он гусака и дальше шагает, к городу. Приходит на ярмарку, а гусак у него в руках гогочет во всю глотку: га-га-га-га!!!

– Вот те на! От чёрта избавился, на батьку его напоролся! Оглохнуть можно. Ничего, сейчас и тебя поженю, негодник этакий!

Рядом человек кошелями торговал. Променял Дэнилэ гусака на кошель, что на длинных ремнях на шее носят. Берёт он кошель, крутит, вертит в руках, потом говорит:

– Фу ты, пропасть, чего ж я наделал! Была пара волов таких, что любо-дорого посмотреть, а остался с пустым кошелем, Ну и ну! Ведь не впервой я в дорогу пускаюсь! А сегодня словно чёрт разум отнял.

Походил, походил он ещё, глаза на ярмарку пяля, и домой побрёл. До села добрался, прямо к брату спешит, чтобы его порадовать:

– Здравствуй, брат!

– Добро пожаловать, Дэнилэ! Долго же ты на ярмарке пропадал!

– Да вот так, брат; туда поспешил, обратно людей насмешил.

– Ну, а вести какие из города несёшь!

– Не ахти какие. Волы мои, бедняжки, сгинули, словно их не бывало.

– А что, зверь какой напал или выкрали их тебя?

– Какое! Своей рукой их отдал, брат.

Рассказал Дэнилэ всё, как было, по порядку, с начала до конца.

– Словом, – говорит, – чего там долго болтать? Была пара волов, а теперь один кошель, да и в том ветер свищет.

– Да, по правде сказать, большой ты простофиля!

– Так-то оно так, брат, зато теперь набрался я ума-разума. Хотя и то сказать, толк-то какой?


Коль есть умишко,

В мошне нет лишка.

Коль мёд есть сладкий,

То нету кадки.

На, бери себе кошель, мне, всё одно, нечего с ним делать. Но Христом богом тебя заклинаю, в последний раз ссуди мне телегу с волами: дровишек из лесу привезу жене и детям, а то у них, у бедняжек, огня развести нечем! А уж там будь что будет, не стану тебя больше тревожить.

– Тьфу! – сплюнул брат, выслушав его до конца. – Видать, господь населил эту землю кем смог. Ступай, бери телегу, только знай, что в последний раз.

Дэнилэ больше ничего и не надо. Сел в телегу, погнал волов. Приехал в лес, приглядел дерево потолще, вплотную подал телегу. Не выпряг волов и дерево стал рубить, чтобы сразу оно в телегу свалилось. Уж таков был Дэнилэ Препеляк! Тюкает он по дереву, тюкает и – пырр! Свалился тяжёлый ствол, телегу в щепки, волов насмерть!

– Ну вот! Тут я и брата подвёл! Что теперь делать-то? Я так думаю, что хорошо, то не худо: Дэнилэ напутал, Дэнилэ и распутывай. Может, уломаю брата, и даст мне кобылу. Ускачу на ней куда глаза глядят; жену с ребятишками оставлю на милость всевышнего.

Сказал и пустился в путь. И, по лесу идучи, заблудился. Долго плутал, пока наконец, не найдя дороги, набрёл на какой-то пруд; увидел лысух на воде; запустил в них колуном, чтобы хоть одну птицу убить, отнести брату в подарок… Лысухи, однако, не будучи ни слепыми, ни мёртвыми, улетели; колун пошёл ко дну, а Препеляк стоит на берегу, рот разинул.

– Эх! Не везёт мне сегодня! Вот так денёк! Видать, кто-то за мной по пятам ходит!

Пожал он плечами и дальше пошёл. Брёл, брёл, еле дорогу отыскал. Тут припустил он рысью. Топ-топ, топ-топ, приходит в деревню к брату и такую околесицу несёт – ни в какие ворота не лезет.

– Брат, пособи мне ещё и кобылой, верхом волов погонять! Ливень сильный прошёл по лесу, и такая теперь грязь да гололедь – на ногах не устоишь.

– Эх ты, – отвечает брат, – видать, в монастырь тебе идти надо было, а не среди людей жить, всем досаждать, жену и детей мучить. Вон отсюда! Ступай, куда глухой колесо отнёс, а немой кобылу погнал, чтоб духу твоего здесь больше не было!

Кобылу уж Дэнилэ-то знает куда гнать – волам поклониться и с телегой попрощаться. Вышел он во двор, схватил топор, вскочил на кобылу, и поминай как звали! Когда спохватился брат – ищи ветра в поле! Уже Препеляк у пруда, колун свой ищет, и тут-то припомнились ему слова брата, что, дескать, ему бы, Дэнилэ, монахом быть.

– Поставлю-ка я монастырь на этой лужайке, да такой, чтобы слава о нём по всему свету пошла, – сказал он. И тут же взялся за дело. Сперва крест смастерил и всадил в землю – место отметить. После в лес отправился, стволы подходящие высматривать: один для столба пригоден, другой для основания, третий на балку, четвёртый на сваю, пятый на било; а пока он про себя бормочет да бормочет, вылезает из пруда чёрт и прямо к нему:

– Ты чего тут строить собрался?

– Сам не видишь разве?

– Да ты погоди! Не валяй дурака. Пруд, и лес, и всё это место – наше.

– Может, скажешь, что и утки на воде тоже ваши, и колун мой, что на дне озера? Вот я вас научу всё на свете к рукам прибирать, отродье рогатое!

Что было чёрту делать? Бултых в воду, докладывает самому Скараоскому про человека божьего с норовом чёртовым. Испугались черти, совет меж собой держат и самый главный чёрт – Скараоский отправляет к отшельнику Дэнилэ одного из них с буйволовым бурдюком, полным золота, только бы этот отшельник убрался оттуда восвояси.

На, бери деньги! – говорит чёртов гонец Препеляку. – Сматывайся подобру-поздорову.

Глянул Препеляк на крест, глянул на чёрта, на золото… пожал плечами и говорит:

– Ваше счастье, нечисть поганая, что деньги мне дороже отшельничества, а то бы я вам показал!

Отвечает чёрт:

– Не противься, мил-человек, владыке ада; бери Лучше деньги и уходи восвояси.

Оставляет чёрт деньги и возвращается в пруд, а там Скараоский вне себя от злости – утратил он такие огромные деньги, за которые мог бы купить множество душ.

Препеляк между тем прикидывает, как бы деньги поскорее домой переправить.

– Ладно, – говорит Дэнилэ. – Как-никак, деньги такие на дороге не валяются. Монастыри надо строить, коли охота, чтобы черти тебя уважали, сами золото к ногам тебе клали.

Пока раскидывал он умом, как бы деньги домой свезти, заявляется перед ним другой чёрт и говорит:

– Слышь, дружище! Передумал мой хозяин: надо нам сперва силами помериться, а уж потом деньги возьмёшь.

«Вот так-так!» – вздохнул про себя Препеляк. Но как говорится: молодой красив, а богатый сметлив. Нахватался уже Дэнилэ ума-разума.

– Помериться? А как же нам меряться-то?

– А вот как: перво-наперво, кто из нас двоих кобылу твою на спину взвалит и трижды пруд обежит, не передохнув и на землю её не опустив, тому и деньги достанутся.

Сказал, кобылу себе на спину вскинул, мигом трижды пруд обежал. Стало Препеляку от чёртовой силы и прыти не по себе, однако взял он себя в руки и говорит:

– Ну, Микидуцэ, я думал, ты посильнее будешь. Ты кобылу себе на спину взвалил, а я её меж ног держать буду. – Вскочил на кобылу и сразу, без передышки, трижды пруд обскакал.

Подивился чёрт и – что было делать? – другое придумал:

– Наперегонки давай побежим.

– Микидуцэ, Микидуцэ! Ты с кем же это вздумал бежать наперегонки?

– А что?

– Иди-ка сюда, покажу тебе…

Пробрался он с чёртом в кустарник, а там заяц спит.

– Видишь, маленький такой, спит, в клубок свернулся?

– Вижу.

– Это мой сын меньшой. Ну, держись! Я его вспугну, а ты догоняй! – И как закричит: – У-лю-лю! На-на-на!

Вскинулся заяц, а чёрт за ним. Скачут, скачут, пока не потерял чёрт зайца из виду. Давно ли все над Препеляком смеялись, а теперь стал он над самим чёртом потешаться. Стоит Дэнилэ, за живот держится, хохочет над чёртовой глупостью, а тут и чёрт прибегает, весь запыхался:

– Ну и проворен же твой сынишка, правду сказать! Только его поймать изготовился, а он возьми да исчезни из виду, поминай как звали!

– В батьку своего пошёл, маленький, – говорит Дэнилэ. – Ну, так как же, не прошла охота наперегонки со мной бегать?

– Держи карман шире! Лучше давай в борьбе померяемся.

– В борьбе? Что ж, давай, коли жизнь надоела. Эх ты! Слыхал я от стариков, что, мол, черти себе на уме, а погляжу на тебя, чем не круглый дурак? Слушай! Есть у меня дядя, старенький-престаренький. Девятьсот девяносто девять лет ему и пятьдесят две недели. Сможешь его побороть, тогда и со мной потягаешься. Только я так считаю, что утрёт он тебе нос.

С этими словами пошёл он, сделав чёрту знак идти за ним.

Отшельником будучи, в поисках диких кореньев и малины, обнаружил как-то Дэнилэ в глубине леса, под большими камнями, медвежью берлогу. Вот приходят они к той берлоге, и говорит Дэнилэ:

– Здесь живёт мой дядюшка. Входи смело. Он там в золе дрыхнет, нос в головешки уткнул. Говорить только не может, зубы у него выпали тому назад лет тыщу с лишком.

Чёрт, когда делать ему нечего, известно, что делает… входит в берлогу, хвостиком закрученным перед носом у дядюшки водит. Этого не хватало Топтыгину! Как взъярится, как выскочит из берлоги, хвать чертёнка под мышку и так зажал, что из бедного чёрта едва дух не вылетел, глаза на лоб вылезли, словно две луковицы.

– Ну, вот! Не искал беды, а нашёл, – говорит Дэнилэ, поглядывая издали и давясь со смеху.

Извернулся чертёнок, изловчился невесть как – выскочил из лап Топтыгина. Как увидел Дэнилэ чёрта живым-невредимым… кинулся будто вызволять его.

– Оставь, оставь, не прикидывайся! Знал ведь, какой грубиян твой дядя, зачем послал меня с ним бороться?

– А что? Не понравилось? Теперь со мной давай!

– С тобой, и только с тобой, в гиканье будем тягаться. Кто громче гикнет, тому и деньги достанутся.

«Ладно, – думает Дэнилэ, – ужо я тебе гикну!..»

А сам говорит:

– Ну, Микидуцэ, гикни-ка ты сперва, послушаю, как у тебя получается.

Раскорячил чертяка ноги, одну на восток упёр, другую на запад, руками намертво за хляби небесные ухватился, разинул рот шире ворот и как гикнет – содрогнулась земля, ахнули долины, заклокотали моря, и рыбы в них переполошились; чертей из пруда высыпало видимо-невидимо, и ещё немного – раскололся бы свод небесный. А Дэнилэ сидит себе верхом на бурдюке, набитом деньгами, и в ус не дует.

– Ишь ты! Неужто громче не можешь? Вроде тебя и не слышно. А ну, гикни ещё разок!

Гикнул чертяка ещё страшнее.

– Теперь ещё меньше тебя слышу.

Гикнул чёрт в третий раз, да так, что едва не надорвался.

– А теперь и вовсе не слышно… Мой, что ли, черёд гикать?

– Вроде твой…

– Так вот, Микидуцэ! Теперь, когда гикну я, непременно оглохнешь, мозги из башки вылетят. Понятно? Но поскольку я тебе друг, послушай моего совета.

– Какого совета?

– Дай-ка завяжу тебе полотенцем глаза и уши, коли ещё пожить охота…

– Как хочешь и чем хочешь вяжи, только бы не умереть мне!

Стянул Дэнилэ чёрту накрепко глаза и уши полотенцем, будто в жмурки играть, схватил дубину Дубовую (потому что, хоть он и отшельник, Дэнилэ, а всё-таки больше в дубину верил, чем в святой крест) и бац его, чёрта, по правому виску!

– Ой, хватит, больше не гикай!

– Нет, чертяка, шалишь! Ты разве не трижды гикал?

И трах его по левому.

– Ой, ой, довольно!

– Нет, не довольно! – и ещё разок во имя отца даёт.

– Ай, ой! – завопил чёрт. И как был, с завязанными глазами, жалобно стеная, извиваясь змеёй, кинулся в пруд, а там уж поведал самому Скараоскому обо всём происшедшем и что, мол, с этим колдуном шутки плохи.

А Дэнилэ сидит у бурдюка и тяжко вздыхает. Ума не приложит, как бурдюк тот домой доставить. Но вот к нему третий чёрт является. В руках у него булава огромная; грохнул он булавой оземь и говорит:

– Ну, дружище! Теперь погляжу на тебя, каков ты есть. Кто из нас булаву эту выше запустит, тому и деньги достанутся.

– Эх, Дэнилэ, – говорит Препеляк сам себе, – тут тебе крышка. – Но, как говорится, нужда возчика учит.

– Что же, бросай ты первый, чертяка!

Взял чёрт булаву и так высоко подбросил, что и не видать её; лишь через три дня и три ночи упала она со страшным гулом и вошла в землю до самых недр, сотрясая опоры вселенной.

– Теперь ты бросай, – хвастливо сказал чёрт.

– Брошу небось, только вытащи её сперва наверх, чтоб и я кидал, как ты кинул.

Послушался чёрт и вытащил.

– Ну, теперь живее давай, некогда мне ждать.

– А ты потерпи, сатана, маленько, детишки тебя за полу не тянут.

Терпит чертяка, что ему делать? Немного времени прошло, вот и день погас. Небо стоит ясное, звезда со звездой переглядывается; высунул голову из-за холмов месяц, качается в воздухе, озаряя землю.

– Ты чего ж не бросаешь, дружище?

– Сейчас брешу, только заранее тебе говорю, попрощайся с булавой.

– Как так?

– Видишь пятна вон там, на луне?

– Вижу.

– Это братья мои, что на том свете. До зарезу им железо требуется, лошадей подковать. Видишь, как мне руками машут, булаву подкинуть просят.

Сказал и берётся за булаву.

– Стой, голова безмозглая! Булава-то нами от прадедов в наследство получена, не отдадим её ни за что на свете!

Выхватил чёрт булаву из Даниловых рук и во весь дух – к пруду. Бухнулся в воду, рассказал Скараоскому, как едва булаву не загубил. Разгневался Скараоский, вызвал к себе всё сатаньё, топнул ногой.

– Сейчас же, – кричит, – пусть отправляется один из вас и одолеет проклятиями врага нашего!

Предстал перед ним один из чертей, весь дрожит.

– Слушаюсь, ваша низость! Иду выполнять нечистый ваш приказ!

– Ступай! И знай, если справишься, в должности повышу.

Понёсся чёрт сломя голову, в один миг к отшельнику Дэнилэ примчался.

– Слышишь, дружище, – говорит чёрт. – Ты своими бесчестными штуками всё сатаньё растревожил, но уж теперь от расправы не уйдёшь. Давай проклинать друг друга, и кто из нас в проклятьях искусней окажется, тому и достанутся деньги.

И как начал чёрт бормотать, заклинать да клясть, тут же лопнул глаз у Дэнилэ. Бедный Препеляк! Видно, на роду ему было написано искупить грехи и кобылы братниной, и козы, и гусака-жениха, и волов, в лесу загубленных. Отозвались бедняге слёзы гусынь обездоленных!

Господи, немало приходится выстрадать отшельнику праведному, когда удаляется он от суеты мирской, о божественном помышляя. Препеляк-отшельник вовсе теперь рассорился с чёртом… И то сказать, есть ли что на свете чувствительней глаза? Скривился Дэнилэ от боли! Но как ни страдал, а взял себя в руки и говорит:

– Не запугаешь такими уловками, сатанинская нечисть! Будешь пальцы себе кусать, всю жизнь меня поминать.

– Ладно, хватит тебе языком трепать; проклинай скорей, увидим, каков ты мастер.

– А ты взвали-ка бурдюк с деньгами на спину и ступай ко мне домой: не захватил я с собой отцовских проклятий. Понятно?

Сказал и уселся верхом на бурдюк; взвалил его чёрт вместе с бурдюком на плечи, быстрее мысли примчался к дому Дэнилэ Препеляка.

Видят жена и дети Дэнилэ – буйвол летит по воздуху. В страхе пустились наутёк. Стал их Дэнилэ по имени окликать, и они, узнав его голос, остановились.

– Сынки мои милые, бегите скорее, несите сюда проклятия отцовские: чесалку да гребни для пакли!

Стали ребятишки со всех сторон сбегаться, проклятья отцовские несут. Пришёл и на Данилову улицу праздник.

– Хватайте, ребятки, сударика этого, кляните его, сколько влезет, чтоб и ему по вкусу пришлось!

А с детьми, сами знаете, и чёрту не сладить. Навалились всем скопом и давай его драть. Завопил чёрт во всё горло. Еле-еле из их рук вырвался. И как был избитый, изувеченный, о деньгах и думать забыв, наутёк пустился.

А Дэнилэ Препеляк, ни от кого больше обид не видя, распростившись с нуждой, ел да пил, да горя не знал до глубокой старости, за одним столом с сынами сынов своих.

Ион КРЯНГЭ

Сказка о поросёнке

Сказывают, жили когда-то дед да баба; деду сто лет исполнилось, а бабе девяносто. И оба были белее зимы и пасмурнее ненастья оттого, что детей не имели.
Ион КРЯНГЭ

Сказка про Белого Арапа

В некотором царстве, в некотором государстве жил, говорят, король, и было у него три сына.