Peskarlib.ru > Русские авторы > Ирина БАБИЧ > Мой сурок
Ирина БАБИЧ
Мой сурок
Распечатать текст Ирина БАБИЧ - Мой сурок
В школьный зоокружок я записалась очень рано — во втором классе. Вообще таких маленьких туда не брали, принимали только с пятого класса, но иногда делали исключение. Например, мой друг и сосед Петька-Петух бегал в этот кружок с первого класса, усердно чистил клетки и менял воду в поилках. Он-то и привёл меня в кружок, заверив ребят, что я тоже «буду стараться».
Я готова была стараться изо всех сил. Я знала, что в кружке каждый мальчик или девочка имеют своего подшефного — белку, например, или голубя. А я мечтала о сурке. Мечтала с тех пор, как прочитала книжку о французском мальчике — савояре и его ручном сурке. Со зверьком мальчик ходил по дворам, пел, а сурок танцевал на задних лапках. А потом сурка украли, и мальчик едва не погиб, но отыскал своего пушистого друга и спас его от злых людей.
Прежде, прочитав книгу о львице Кинули, я мечтала о львёнке, перед этим — о тигрёнке (после замечательной книги Ольги Перовской «Ребята и зверята», где есть рассказ о ручном тигре, по имени Васька), а ещё раньше я прямо-таки бредила обезьянкой — после книжки Бориса Житкова «Про обезьянку». Но, во-первых, достать в нашем городе львёнка, тигрёнка или обезьянку было невозможно, а во-вторых, я прекрасно понимала, что моя мама в одной комнате с тигром жить не будет — даже с самым ручным.
Сурок — совсем другое дело. В «Жизни животных» Брема я прочитала, что сурки величиною с кошку, что живут они не только во Франции, но и у нас, в России, и что это сообразительные и приятные зверьки. И тогда я стала мечтать о сурке. Я даже имя ему придумала — такое округлое, уютное слово «Кубрик».
Привлечь на свою сторону папу мне ничего не стоило: папа рад был держать дома какого угодно зверя, от слона до обычной серой мышки. Но мама... Она так любила чистоту...
Тогда была начата серьёзнейшая подготовка. Прежде всего я дождалась очередной ангины (ангины у меня бывали часто) и тогда самым «больным» голосом, каким только смогла, сказала:
— Мамочка, а когда я выздоровею, мы возьмём сурка?
— Возьмём, возьмём, — сказала мама. Под глазами у неё лежали тёмные круги: третий день у меня была высокая температура, три ночи мама не спала.
— А где будет спать мой сурок? — спросила я назавтра.
— Где хочешь, — ответила мама и озабоченно посмотрела на термометр. — Всё-таки тридцать семь и семь. Где хочешь, детка. Можно под твоим столиком. Или у дверей.
Разговоры о сурке продолжались каждый день. Болела я долго, и мама сама начинала говорить о сурке, когда надо было принимать лекарство, полоскать горло или — что хуже всего — делать уколы. И постепенно этот придуманный пушистый и ласковый Кубрик стал как бы заочным членом нашей семьи.
Крах наступил внезапно, когда я была уже совсем здорова. Мы обсуждали за обедом, когда пойти в зоомагазин, где, по слухам, бывали в продаже сурки, и я с упоением рассказывала, какие это чудесные зверьки: сидят на задних лапках, будто столбики, а еду берут передними — они похожи у сурков на маленькие ручки с чёрными когтистыми пальчиками. А во время сна посапывают, как крошечные медвежата.
И мама спросила:
— Кстати, на кого они похожи?
Тут я решила блеснуть своими познаниями и небрежно сказала:
— Они из отряда грызунов. Ну, в общем, такие большие крысы.
— Кры-сы? — медленно переспросила мама и побледнела. — И вы хотите, чтобы в моём доме жила крыса?
Напрасно и я, и папа объясняли маме, что это не крыса, что у сурков нет ни хищного острого рыльца, ни тонких жилистых ног, ни длинного голого хвоста. С ручным домашним сурком, который будет спать у меня под кроватью и есть, сидя в уголочке и прижимая к груди морковку, было покончено. И тогда Петька, по кличке Петух, привёл меня в зоологический кружок.
Живой уголок в нашей школе помещался на первом этаже в небольшой, очень высокой комнате, тесно заставленной клетками, аквариумами и горшками со всевозможными растениями. Здесь всегда было шумно: пели птицы, посвистывали морские свинки, пищали белые мыши, скрипело большое колесо, в котором так любила вертеться белка, ворковали голуби. Мы забегали сюда на переменке — поглазеть на разноцветных рыбок, послушать, как розовый какаду Зоя внятно говорит «Попке — кашки» и «Зоя — ур-ра!», бросить печенья или горсть семечек совершенно ручной галочке Фомке. Но на занятиях зоологического кружка я не была ещё ни разу.
— Младшие классы на занятия не пускают, — авторитетно объяснил мне Петька. — Вот будем зоологию проходить — тогда можно. А пока мы клетки чистим, рыбкам корм даём и вообще... ухаживаем, чтобы чисто было. И у каждого — свой зверёк. У меня, например, Шушара, я тебе её покажу. А сейчас пошли — тебя принимать будут.
Я очень готовилась к приёму. Толстенную книгу Брема я выучила чуть ли не наизусть. Но меня не спрашивали ни о повадках кенгуру, ни о том, чем питается страус... В комнате на стульях, скамейках и перевёрнутых ящиках сидели старшеклассники, и под их внимательными взглядами мне стало ужасно неуютно. Очевидно, так же чувствовал себя и Петух. Он ткнул в меня пальцем, сказал «вот», покраснел, как помидор, и быстро улизнул в угол. У столика сидела молоденькая учительница в очках, а прямо передо мной восседал на ящике Юрка, тот самый Юрка-восьмиклассник из нашего двора, на дверях которого этим летом я аккуратно мелом написала: «ЮРА + ГАЛЯ». Председательствовал лохматый очкарик, которого все уважительно называли Георгием.
— Ну, — сказал он и важно протёр очки, — докладывай: что привело тебя в наш кружок?
Наверное, надо было сказать, что я очень люблю животных и мечтаю быть звероводом: эту прекрасную фразу я приготовила заранее. Но напротив сидел Юрка, он прямо-таки гипнотизировал меня, поэтому я совершенно растерялась и сказала:
— Сурок.
Все засмеялись, а кто-то даже сказал, что это, наверное, Петькино прозвище, но лохматый Георгий постучал карандашом и спросил:
— Что значит — сурок? Объясни.
Тогда я сказала, что мечтаю ухаживать за сурком, таким пушистым и сообразительным. Что мне вообще нравятся все животные, даже ужи и жабы, но сурки, по-моему, лучше всего. Меня спросили — почему, и я стала рассказывать, какие это славные зверьки, как умеют они ходить и сидеть на задних лапках, их легко дрессировать, и сурок под музыку может даже танцевать. Я так увлеклась, что рассказала им про мальчика-савояра и его ручного сурка и даже запела песенку о сурке, песенку, где всё время повторяются слова: «Сурок всегда со мною». Я бы допела её до конца, но вдруг заметила, что Петька смотрит на меня и крутит пальцем у виска, намекая тем самым, что я просто сошла с ума: пою на заседании зоологического кружка. Я замолчала на полуслове. Но никто не засмеялся.
— Забыла? — сказал Георгий. — Ну, ничего, выучишь как следует, тогда споёшь. Примем её, ребята?
Все сказали — «примем», даже Юрка, которого я так боялась, сказал:
— Надо принять, она у нас во дворе вечно с собаками и кошками возится.
— Только учти, — сказал Георгий, — сурка у нас пока нет. И денег, чтобы купить, тоже нет. Но ты... слушай, хочешь сама заработать на сурка? Тогда смотри.
И он показал на узкую высокую клетку, стоящую вплотную к стене. Она напоминала пенал, поставленный вертикально на шкафчик. В ней по бесчисленным лестничкам и переходам бегали белые мыши с алыми, как клюквинки, глазами. На каждом повороте лестнички стоял крохотный деревянный домик.
— Смотри сюда, — повторил Георгий. — Ты будешь ухаживать за белыми мышами. Так много мышей нам не нужно, но мы выращиваем их и продаём. А за эти деньги покупаем разных животных. Смекаешь? Если ты вырастишь много мышек, мы купим тебе сурка.
— А можно, чтобы его звали Кубрик? — спросила я.
— Можно, — сказал Георгий, и все засмеялись. — Но сначала вырасти мышек. Тут, в вольере, десять самочек ожидают прибавления семейства. На сурка вполне хватит.
Так началась моя новая жизнь. Впервые я не просто мечтала, а работала, чтобы приблизить осуществление этой мечты. Молоденькая учительница в очках — Нина Васильевна — объяснила, как нужно ухаживать за мышами. Во-первых, надо следить, чтобы в поилках всегда была свежая вода: неряхи-мыши то и дело замусоривали её, влезая в поилки лапками. Раз в день надо давать корм: сухари, семечки, зерно. Чтобы мышата родились крупными и здоровыми, хорошо было бы мамашам давать яблоки и даже крутые рубленые яйца, — так сказала Нина Васильевна и тут же добавила, что, к сожалению, на эти деликатесы денег у кружка нет. И, наконец, необходимо аккуратно каждый день менять солому в домиках и на полу клетки.
— Только будь осторожнее, — сказала Нина Васильевна, — в домиках они устроят себе гнёзда с мышатами.
Наверное, никогда в жизни я не трудилась с таким рвением. Утром, ещё до занятий, я наливала воду в поилки, после уроков меняла подстилку и давала корм, а вечером обязательно снова бежала в школу, — благо жили мы совсем рядом, — чтобы проверить, всё ли в порядке у этих маленьких бестолковых существ с красными глазами и голыми розовыми хвостами. И снова приходилось наливать воду и перетряхивать подстилку. А мыши носились по клетке, как угорелые, пищали, дрались и не обращали на меня никакого внимания. Вот Петькина Шушара — большая белая крыса с задумчивым выражением на усатой морде — при виде своего «шефа» обязательно подходила к дверце клетки и даже становилась на задние лапки. Петька открывал дверцу и клал на порожек руку. Шушара взбегала по его руке и удобно устраивалась на плече под Петькиным ухом — такой белый пушистый шар со свисающей ниткой хвоста.
— Знает хозяина, — важно говорил Петька и почёсывал Шушару под горлышком.
Но я не завидовала ни Петьке, ни Оле из девятого — «хозяйке» галочки Фомки, ни Юрке, который ухаживал за морскими свинками Пифом и Пафом, ни даже шефам говорящего попугая Зои и хлопотливой белочки Рыжика. Ведь у меня будет сурок Кубрик; я достану для него просторную клетку, а вместо поилки поставлю пластмассовую ванночку, в которой папа проявляет фотографии; она большая, и Кубрик сможет в ней купаться, а воду я буду менять три раза в день. Потом я выучу его ходить на поводке и однажды приведу домой, и мама увидит, что это вовсе не крыса, и разрешит приводить его на воскресенье. Вот будет потеха, когда он сядет на стул у стола и с важным видом возьмёт своими чёрными пальчиками песочное печенье и будет есть — деликатно, как все сурки, откусывая понемножку. Под моим столиком я положу ему тёплую мягкую подстилку, Кубрик поест и кивнёт головкой — я обязательно выучу его кивать головой, все прямо завизжат от восторга, а я скажу: «Хорошее воспитание». И Кубрик уйдёт под столик, и заснёт на подстилке, и будет сладко посапывать, как маленький смешной медвежонок. Ну, можно ли всё это даже сравнивать с попугаем, который говорит несколько заученных слов, или с белкой, которая всё время крутится в своём колесе?
С такими мыслями работалось легко и весело. Одно меня мучило: а вдруг мышата родятся слабыми или некрасивыми и их никто не захочет купить? Каждый день мама давала мне в школу завтрак: бутерброд с колбасой и яблоко. Яблоко с первого же дня я стала отдавать мышам, а бутерброд попросила заменить на крутое яйцо.
— Ты же не любишь яиц! — удивлялась мама.
— Раньше не любила, а теперь ужас как полюбила, — говорила я, запихивая яйцо в портфель. — Я даже два могу съесть.
Но мышей в вольере было тридцать, а деликатесы предназначались лишь будущим мамам. Отличить их от остальных, отловить и отдельно накормить — вот это была задача! На руках моих не заживали царапины и ссадины от острых мышиных коготков и зубов. Чтобы отличить мамаш, я поставила им на загривки пятнышки той самой зелёнкой, которой смазывала несчастные свои руки. Теперь кормить мышей было легче, и я всё чаще забегала в зоомагазин. Правда, сурка я там не видела ни разу, но заведующая говорила, что займётся поисками зверька, как только у нас будут деньги. А для этого нужны были мышата — крупные, здоровые. И я с ещё большим усердием чистила клетку и подсыпала мышкам корм.
В тот злосчастный день было занятие кружка, которое начиналось после шестого урока. Значит, в моём распоряжении на чистку клетки и кормёжку мышей оставалось лишь сорок пять минут. Ничего, решила я, клетку вычищу, кормушку наполню, а самочек накормлю отдельно, вечером. Если бы я кормила своих питомцев, как всегда, и начала с отлова — я бы обязательно заметила, что мои меченые мышки заметно похудели. Но я так торопилась... Рывком я открыла клетку, рывком выдернула солому, устилавшую пол. Я уже говорила, что узкая и высокая клетка с мышами стояла на шкафчике — пол клетки был на уровне моих глаз. И вот с этой-то метровой высоты вперемешку с соломой посыпались вниз крохотные розовые комочки. Проклятые мыши! Вместо того чтобы устроить себе гнёзда в домиках, где я так тщательно, так любовно подготовила им мягкую подстилку, они спрятали своих мышат в соломе, прямо на полу клетки. И теперь все новорождённые мышата попадали на пол и расшиблись. А тут, словно в насмешку, розовая попугаиха Зоя перевернулась вниз головой на жёрдочке и затрещала своим деревянным голосом: «Урра! Зоя — урра!»
Слезы хлынули из моих глаз. И я — солидная второклассница, член зоологического кружка — заревела во весь голос. Всё пропало, всё, всё! Не будет теперь у меня сурка — тёплого, пушистого, с чёрными пальчиками и задумчивой мордочкой. Прощай, мой Кубрик!
Вот так — на коленях и в слезах — застали меня члены кружка, явившиеся на очередное занятие. Горе моё было так велико, что меня даже никто не ругал. Меня стали утешать, уверяя, что мыши очень быстро размножаются и скоро у нас снова будут мышата. Но я рыдала, будто чувствовала, что моей мечте никогда не сбыться... Пришло лето, и Великая Отечественная война навсегда разделила нашу жизнь на «ДО» и «ПОСЛЕ». Так и не было у меня сурка, но песенку о нём и о мальчике-савояре я помню до сих пор. Музыку к ней написал великий композитор Людвиг ван Бетховен, и вы, конечно, слышали не раз эту милую грустную песенку. Вот её слова:
Из края в край всегда брожу,
Сурок всегда со мною,
Под вечер кров я нахожу,
И мой сурок со мною.
Подайте грошик нам, друзья,
Сурок всегда со мною,
Обедать, право, должен я,
И мой сурок со мною.
Кусочки хлеба нам дарят,
Сурок всегда со мною.
И вот я сыт, и вот я рад,
И мой сурок со мною.
Мы здесь пробудем до утра,
Сурок всегда со мною,
А завтра снова в путь пора,
И мой сурок со мною.
Также читайте: