Александр ГИНЕВСКИЙ
Слепая

— Сле–епа–ая! К нам слепая приехала!.. — орал Витька на всю улицу. Он бежал к нам, будто мы только его и ждали.

— Чего орёшь? — сказал Сенька–Бугай.

Мы как раз собирались поиграть в Куликовскую битву. У Сеньки на левой руке был щит, а в правой — длинный меч. Всё это он сделал сам, а меч его был даже лучше, чем у Вадьки, хотя Вадьке сделал отец.

Сенька дал мне подержать свой меч и щелбанул подбежавшего Витьку по лбу. Уж Сенька даст щелбана, так даст! У Витьки даже слёзы выкатились, и так и стояли в глазах. Я уже подумал, что он сейчас заревёт. Но нет.

— Да вот... к нам слепая приехала, — только промямлил.

— К тебе что ли? — сказал я, и все засмеялись.

— К нам в дом... Вчера приехала. Они теперь заместо Никитиных жить будут.

Мы знали, что Никитины уезжают в другой город. У них было десять клеток с канарейками, и мы помогали им грузить эти клетки. Канарейки во всю свистели, а мы их грузили. Но мы совсем не думали, что кто-то приедет на место Никитиных. И вот такая новость.

— Чего врёшь? — сказал Костя и хотел дать Витьке ещё один щелбан. Но Бугай сказал:

— Не надо. Он своё получил.

— Я вовсе не вру, — обрадовался Витька.

— Дай зуб.

Витька хотел дать зуб, но палец у него соскакивал, потому что зуб ещё не вырос, а только чуть виднелся.

Мы обступили Витьку. В нашем доме никогда не было слепых, и нам очень хотелось поскорее узнать что и как.

Витька забыл про щелбан, он смотрел на Сеньку и рассказывал:

— Вы когда все ещё в школе были, вот они и приехали. Вещей у них — целая гора! Всё в ящиках и много горшков. А в горшках всякие цветы какие-то. А слепая несла чайник. Её мать подвела к лестнице, а потом она сама пошла. Говорит: «Мама, я сама. Тут перила есть». Вот... А отец у неё лётчик. В такой синей фуражке и в таком синем лётческом пиджаке. Им помогали другие лётчики. Всё смеялись и курили. Вот...

— Ну, про лётчиков ты, положим, наврал, — сказал Костя.

— Может и наврал, — легко согласился Витька, потому что понял, что теперь ему не попадёт.

То, что мы узнали было для нас, конечно, большой новостью. И мы даже взяли Витьку поиграть с нами. Но игра у нас что-то всё не ладилась. Только переругались и разошлись.

Как-то вечером сидели мы все около дома.

— А я двойку получил по математике, — весло сказал я, хотя мне было совсем не до веселья. Про эту двойку дома ещё не знали.

— Ерунда, — сказал Сенька-Бугай, — я вот кол схлопотал. Степан Николаевич говорит: «Бугаев, поставил бы тебе единицу с минусом, да это почти что ноль. А ноль — это ничего, будто и отметки нет», — и Сенька сплюнул тоненькой струйкой далеко под ноги.

Я тоже хотел так сплюнуть, но попал на штаны.

Я дома тренируюсь плеваться как Бугай. Встану над раковиной и тренируюсь, пока мама не прогонит. Но у меня пока так и не получается толком.

— Ребя, а, может, она притворяется? — сказал Вадька.

— Кто? — не понял я.

— Да слепая эта...

Костя посмотрел на Сеньку, а потом сказал:

— Может, и притворяется. Вот бы она побежала, а я бы ей ножку подставил. Смеху-то было бы!..

— Нос бы расквасила, — сказал безразлично Бугай и опять сплюнул.

Тут Костя вскочил, отбежал немного, зажмурил глаза, вытянул вперёд руки, растопырил пальцы.

— Я слепой! Я слепой!.. Ничего не вижу, ничего не слышу. Помогите люди добрые, улицу перейти, а то машины задавят!..

Костя спотыкался на ровном месте. Шарахался то в одну сторону, то в другую. Мы помирали со смеху.

— Слепой, видишь? — сказал Вадька и показал фигу.

— Вижу.

Вадька не успел опомниться, как получил хороший щелбан.

Мы хохотали, а Костя продолжал разоряться.

— Отведите меня к маме, — канючил он. — Я заблудился...

И тут Костя натолкнулся на прохожего с цветами в руках. Высокий такой, в синем костюме и в синей фуражке. Он подхватил Костю под локти, приподнял, строго посмотрел ему в лицо и поставил в сторону. Будто это не Костя был, а какой-нибудь ящик с ручками.

Мы видели как он вошёл в подъезд, в котором жила слепая.

— Наверно, её отец, — сказал Сенька. — Лётчик — Витька не врал. На фуражке пропеллер. Видали?

— Видели.

— Так что, Костакис, получишь теперь на орехи, — сказал Сенька и рассмеялся.

Как-то тут на днях мы не сразу узнали того лётчика. Он вышел из парадной, а за руку его держалась девчонка. Она шла прямо. Голова откинута немного назад. Глаза открыты, будто она всё видит, но мы сразу поняли, что это и есть слепая.

У неё были длинные пушистые волосы с красной лентой.

Они прошли мимо. Лётчик даже не посмотрел на нас. Лоб его морщился, он о чём-то всё думал.

— Куда это они? — спросил я, потому что если идти к трамвайной остановке, так это направо. А они пошли прямо. Там был пустырь, на котором только начинали строить дом. Там-то мы чаще всего и играли.

— Интересно, что им там надо? — тоже спросил Вадька.

— Айда, посмотрим, — сказал, поднимаясь, Сенька-Бугай.

Мы шли, немного отстав от них, чтоб только видеть куда они идут.

Они исчезли, и мы долго шарили по кустам и канавам, пока не увидели их. Они сидели на траве. Трава уже желтела и кололась, если положить на неё ладонь.

— О чём-то говорят, — сказал я.

— Тише ты!.. — прошипел Сенька, и больно двинул меня локтём в грудь.

Мы притаились.

— Вера, потрогай, — услышали мы голос лётчика, — чувствуешь какой тонкий и длинный стебель?

— А это — цветы?

— Да.

— Какие они маленькие, — засмеялась слепая.

Мы переглянулись. Как-то не верилось, чтобы слепая могла так смеяться... Ну, как любой здоровый человек. Да что там здоровый!.. От такого смеха, услышишь — и сам невольно улыбнёшься.

— Это — Пастушья Сумка, — сказал лётчик.

— Так и называется?

— Да. Капселла. Капса — по-латински означает сумка, мешок. Вот пощупай, на веточках треугольные кошелёчки. Посередине у них вмятинка. В этих-то кошелёчках и лежат семена Пастушьей Сумки. Раньше из этого растения делали приправу на подобии горчицы.

Слепая нащупала веточку с семенами. Растёрла в пальцах и понюхала.

— И запах горьковатый, сказала.

Она стала водить рукой по траве и сорвала одуванчик.

— Одуванчик, — сказала она, нечаянно смяв пушистую шапку цветка. Она поднесла его к губам и дунула, хотя на нём уже ни одной пушинки не было.

— Полетели, полетели... — обрадовалась.

— На свете больше тысячи видов одуванчика, — сказал лётчик.

— Их, наверно, здесь целое море.

Я сосчитал сколько одуванчиков было около слепой. Всего двенадцать.

— Одуванчик называют ещё подойничек, пустодуй, одуван, сдуванчик.

— Пустодуй?! Как смешно. А почему подойничек?

— Потому что цветок одуванчика похож на подойник, в который сцеживают молоко, когда доят коров. Кстати, из листьев одуванчика делают салат.

— Салат?!

Костя сорвал лист одуванчика и стал жевать. Жевал, жевал, да видно невкусно показалось — выплюнул.

Потом мы услышали много всякого про какую-то гречиху, василёк, пырей...

Когда они ушли, Сенька сорвал травинку с метёлочкой на конце и спросил меня:

— А это что за штука?

— Не знаю, — сказал я.

Костакис и Вадька тоже не знали.

— Эх, вы... — сердито сказал Сенька, будто он знал, а мы — нет.

Потом он сорвал Пастушью Сумку, и мы всё смотрели на неё, как в музее на какой-то экспонат.

— Из неё горчицу в древние времена делали, — сказал Вадька.

— Знаем. Без тебя уже...

Я растёр семена, сам понюхал и дал понюхать им.

— Да. Похоже, — сказал Сенька.

— А вот это — подорожник, — сказал Вадька, показывая нам широкий лист с толстыми прожилками, — его на рану кладут.

Никто ему на это ничего не ответил. Потому что про подорожник даже и Витька, наверное, знает.

Домой мы шли медленно, смотрели под ноги, будто боялись раздавить что-то живое.

Под нашими ногами было столько всякого жёлтого и зелёного, а мы совсем не знали что это и зачем...

— Я слышал, некоторых слепых вылечить можно, — сказал Бугай.

— Я тоже слыхал, — сказал Костя, но все поверили не ему, а Сеньке.

Лётчика мы теперь видели чаще. Может, потому, что нам хотелось его встретить. Мы с ним здоровались издалека. Он кивал нам головой, но рассеянно, будто и не замечал нас.

Как-то стоял я возле дома, ждал ребят. Вскоре они подошли.

— Экскаватор приехал, — сказал Вадька, — пошли смотреть как на пустыре яму копать будет.

— Не охота, - ответил я.

— А чего здесь так стоять? — сказал Костя.

— Мне мама сказала, что в городе Одессе живёт учёный Филатов. Он слепых лечит.

— Вон чего...

— Мама так сказала.

— Надо Веркиному отцу сказать про это, — буркнул Бугай.

— Я тоже, думаю, надо, — обрадовался я, хотя вида не подал. А обрадовался я потому, что никак не думал, что меня именно Сенька поддержит.

— Чего же стоишь, руки в брюки, — недовольно сказал он, — пошли. Я звонок нажму, а ты, как откроют, войдёшь и всё скажешь. Понял?

— Понял. Только, может, ты, Сенька, пойдёшь?.. — сказал я.

— Ты это дело выяснил, тебе и говорить, — отрезал Бугай.

Мы пошли.

Сенька нажал звонок. Дверь открылась. Я увидел лётчика. Он рукой показал, чтобы я вошёл.

— Ну? — спросил Сенька, когда я вышел к ним на лестницу. — Сказал?

— Сказал.

— А они?

— Анатолий Максимович сказал: «Спасибо, брат...»

— Что ещё за Анатолий Максимович? — влез Костя.

— Веркин отец. Он сказал: «Спасибо, брат, мы знаем. Только, — говорит, — профессор Филатов давно умер. Но люди, которые научились от него его делу, живут и работают. Мы, — говорит, — как раз через два месяца поедем в Одессу. Там её будут лечить. Правда, — говорит, — с учёбой отстанет...»

— Она и учится? — удивился Вадька.

— Я видел: она сидела на диване и читала очень толстую книгу, — сказал я.

— Да притворяется она! — махнул рукой Костя.

И тут Сенька-Бугай влепил ему такой щелбан, что мы все зажмурились.

— Ну, Бугай, я тебе ещё устрою... — сказал Костя и пошёл вниз по лестнице.

Сенька только хмыкнул и тоненько сплюнул.

Мы ещё стояли на лестничной площадке, но тут открылась дверь. Анатолий Максимович высунулся и сказал:

— Как?.. Вы ещё не ушли? Тогда заходите в гости.

Мы замялись.

— Заходите, заходите. Всем стадом заходите.

И когда он так сказал, нам сразу стало легче.

— А где ваш артист? Что-то я его не вижу.

— Ему спать пора, он и ушёл, — хмуро ответил Сенька.

— Вон оно что... Мать, Вера, принимайте гостей!

Мы вошли в комнату Веры, сели на диван и засопели, потому что не знали про что надо разговаривать с девчонками. Мы только смотрели на цветы. Они были кругом: в горшках и во всяких вазах. И все очень пахли.

Верина мама принесла в большой голубой тарелке целую гору яблок. Стали есть яблоки.

На столе, рядом с тарелкой лежала толстая книга. По длинному корешку, шариковой ручкой было написано: Марк Твен «Приключения Тома Сойера».

Мы всё жевали яблоки и молчали.

Сенька, молодец, нашёлся всё-таки.

— А что это у вас на окне в левом углу за цветок в вазе? На розу похож.

Вера даже головы не повернула, сказала:

— Это пионы.

— Интересные какие, — сказал Вадька и снова захрустел яблоком.

— А вы читали про Тома Сойера? — спросила Вера. Она взяла со стола книгу, раскрыла. И тут мы увидели вместо букв какие-то дырочки на толстых страницах. Пальцы Веры забегали по этим дырочкам и она заулыбалась.

— Мы не читали ещё, — сказал я. Если бы кто из нас прочёл эту книгу, то рассказал бы другим. А я от ребят про неё не слышал.

— Жаль, — сказала Вера. Она закрыла книгу и положила опять на стол. А мы ещё пуще навалились на яблоки, будто нам надо было поскорее их съесть и уйти.

Когда мы вышли на лестницу, Вадька сказал:

— Мне мама читала эту книгу. Правда, очень давно.

— Что же ты молчал? — спросил Сенька.

— Да вот... за нас за всех знает, — и он кивнул на меня.

— Ну и цветов у них!.. — сказал я, чтобы замять это дело. Но Вадька и Сенька промолчали...

Раньше, когда я проходил мимо цветочных лотков, то всё понять не мог: зачем это люди тратят деньги на такую ерунду. Ведь всё равно завянут и придётся выкинуть на помойку. Были и — нет. А тут...

Какой-то толстяк в огромной фуражке, плоской, как доска, суёт всем в нос свои букетики. Подошёл и я, понюхал и вот... Выложил все свои деньги, которые копил на дело, и даже как называются цветы эти, забыл спросить. Так с цветами и пришёл к Бугаю. Он понюхал, тоненько сплюнул в раковину, сказал:

— Дельно пахнут. Айда, к Вадьке с Костей.

Кости не оказалось дома, и мы втроём направились к Вере.

И только-только цветы поставили в воду, как кто-то позвонил. Верина мама открыла. Это оказался Костя. Прямо непонятно: каким ветром его занесло.

В руках он держал что-то такое из проволоки. Костя поздоровался, как ни в чём не бывало, и говорит:

— Это головоломка. Вот. Надо снять кольцо так, чтобы фигура из проволоки осталась сама по себе, а кольцо — само по себе.

Мы с Вадькой толкаем Костю в бок, мол, чего лезешь со своим железом к людям. Ведь это рассмотреть надо сначала как следует. «Вот, — думаю, — влипли с этим дураком». А ему хоть бы что.

— Ну, вот ты, Сенька, — говорит, — попробуй, сними кольцо.

Бугай сердито вырвал из рук Кости проволоку, как только не смял. Давай вертеть её и так, и сяк. От натуги он пыхтел, как паровоз, а кольцо не снималось.

Что делать?

— Ну, никак? — спросил я. — Дай-ка попробовать мне.

Но тут Вера сказала:

— Дайте мне.

Она долго щупала головоломку пальцами, а потом раз — и сняла кольцо. Мы все удивились, будто фокус увидели. А я подумал: «Как же так, девчонка может, а я? Смогу или нет?» И когда Вера отвернулась от нас, надела кольцо и подала мне головоломку, я стал пытаться. Но кольцо не снималось. У Вадьки тоже. А Сенька наконец сумел.

Костя, Сенька и Вера хохотали над нами с Вадькой: уж как мы ни старались — у нас не получалось. Я даже вспотел, и только ругал про себя Костакиса вместе с его проволочной затеей.

А потом мы все смеялись над Вериным папой, у него тоже долго не получалось. Костя, то ли от гордости, то ли от удовольствия даже хлопал в ладоши.

Когда мы собрались уходить, Вадька достал из кармана кучу каких-то мелких камней и протянул их Вере.

— Вера, вот всякие камушки, — говорит.

Вера трогала их пальцами, будто запоминала.

— А что это за камушки? — спросила она.

— Вот этот серый, с блестящими точками. А этот коричневый. А вот этот — гладкий такой — весь чёрный.

— А как они называются? Из чего они?

— Не знаю, — сказал Вадька и посмотрел на нас. Но чем мы могли ему помочь? Стоим, только плечами пожимаем.

Пошли по домам. По дороге Костя напал на Вадьку.

— И чего ты какие-то камни притащил?! Додумался!.. Их видеть надо, а ты... Вот я принёс то, что надо — головоломку. И ей смешно было и вам.

— Ерунду говоришь, — сказал Сенька-Бугай. — Она вылечится и будет видеть не хуже тебя. А пока нам про камни надо книгу раскопать, чтобы узнать какие они и из чего происходят. Не зря же она спрашивала.

— Точно! — сказал Вадька.

А Сенька нахмурился, отвернулся и сплюнул тонкой струйкой.

Я тоже сказал:

— Точно! — и сплюнул себе на ботинок.