Детская электронная библиотека

«Пескарь»

Александр ДЮМА

Снежная королева

(Версия для распечатки текста)

Белые пчелы

В одном из тех огромных городов, где домов и людей так много, что далеко не каждый может завести себе хотя бы крошечный сад и где, следовательно, большинство жителей вынуждены довольствоваться деревянным ящиком на окне или же горшком с цветами на камине, жили два бедных ребенка, каждый из которых имел свой садик в ящике. Они любили друг друга, как брат и сестра, хотя в родстве не были.

Родители их жили прямо друг против друга на пятых этажах двух старых деревянных домов из числа тех, чьи этажи громоздятся один на другом таким образом, что самые верхние сближаются между собой, едва не соприкасаясь.

Так что крыши этих двух домов разделяли только два водосточных желобка, и какой-нибудь великан вроде колосса Родосского, о котором вы наверняка слышали, дорогие мои дети, и который был одним из семи чудес света, — так вот, какой-нибудь великан мог бы поставить одну ступню на подоконник одного дома, а вторую — на подоконник другого, и внизу под его ногами могли бы двигаться по улице прохожие: кто по делам, а кто — в поисках удовольствий.

С внешней стороны окон обоих жилищ были подвешены ящики, наполненные землей; в них росла зелень, предназначенная для использования на кухне, — такая как лук-резанец, петрушка, кервель и, кроме того, по одному маленькому розовому кусту, по полгода усыпанному розами, которые, улыбаясь солнцу, наполняли комнаты своим ароматом.

Кусты роз принадлежали мальчику и девочке; дети поливали их, подрезали и заботились о них больше, чем о самих себе, настолько любили они свои цветы.

Родители детей, тоже дружившие между собой, однажды решили в еще большей степени сблизить свои жилища. Вместо того чтобы ставить ящики вдоль каждого из окон, они поставили их поперек таким образом, что те образовали своего рода мостик над улицей; там они посеяли душистый горошек и чудесные красные бобы, длинные стебли которых свисали над улицей или взбирались вверх по оконным переплетам, так что два ящика составили нечто вроде триумфальной арки из зелени и цветов.

Дети знали, что им запрещено проходить по этому цветочному мостику, но они получили разрешение раз вдень подниматься друг к другу в гости и сидеть на поставленных на подоконники маленьких скамеечках; мальчик играл там со своим полишинелем, а девочка — со своей куклой, но чаще всего они играли вместе игрушечным набором домашней посуды из фаянса и жести, подаренным девочке ее крестным на Новый год.

Зимой этому удовольствию, в котором Господь Бог принимал едва ли не самое большое участие, приходил конец. В эту пору окна покрывались инеем, и, чтобы видеть друг друга, дети нагревали медные монетки и сразу же прикладывали их к заиндевелым оконным стеклам. На них протаивал маленький прозрачный кружок, через который дети могли видеть друг друга. И тогда за таким кружочком в каждом окне можно было разглядеть приветливый ласковый глазик. Так мальчик и девочка приветствовали друг друга.

Мальчика звали Петерс, а девочку — Гердой.

Зимой, поскольку из-за холода окна открывать было невозможно, визиты детей друг к другу становились, естественно, более продолжительными, особенно когда на улице падал снег.

— Это роятся белые пчелы, — сказала бабушка.

— А у них тоже есть своя королева? — спросил мальчик, знавший, что у настоящих пчел есть королева.

— Да, у них есть королева, — отвечала бабушка, — ее зовут Снежная королева, и летает она там, где рой снежинок гуще всего. Она крупнее их всех и никогда не остается без дела. Стоит ей коснуться земли, как она вновь поднимается к черным облакам. Однако в полночь она летает по улицам города, заглядывая в окна, и тогда они покрываются ледяными узорами, напоминающими цветы.

— Да, да, мы это видели, — в один голос откликнулись дети.

И с этой минуты мальчик и девочка поверили, что это правда, ведь маленькие и даже повзрослевшие дети легко верят в достоверность того, что они сами видят, хотя то, что они видят, а вернее полагают, что видят, далеко не всегда является достоверным.

— А может ли Снежная королева, заглядывающая сквозь оконные стекла, заходить в дома? — не без страха спросила девочка.

— Ну пусть только она зайдет к нам! — воскликнул мальчик с тем бахвальством, какое присуще детям. — Я посажу ее на печь, и она сразу же растает.

Вечером, уже наполовину раздетый, Петерс забрался на стул и посмотрел через прозрачный кружочек стекла. За окном он увидел мириады падающих снежинок и посреди роя этих белых пчел — одну огромную снежинку, упавшую на край окна. Едва упав, она сразу же стала увеличиваться в размерах, расти, округляться, приняла человеческие очертания и в конце концов превратилась в прекрасную женщину, укутанную в сверкающую серебристую ткань, состоявшую из миллионов снежинок, одни из которых соединялись, образуя звезды, а другие — цветы. Что касается ее лица и ее рук, то они были из самого прозрачного и самого блестящего льда. Глаза ее сверкали словно бриллианты, а зубы походили на жемчуг. Ко всему прочему, она не ступала, а летела или же скользила.

Заметив разглядывающего ее сквозь кружочек мальчика, ледяная красавица поприветствовала его легким наклоном головы и взмахом руки.

Ребенок, страшно испуганный, вопреки тому что он сам сказал утром, спрыгнул со стула и обеими руками уперся в оконную раму, чтобы не пустить в комнату Снежную королеву.

Всю ночь ему казалось, что какая-то большая птица бьет крыльями в его окно.

То был ветер.

На другой день на улицах повсюду лежала великолепная изморозь; но вскоре пришла весна, небо засинело, засияло солнце, появилась зелень, ласточки начали вить свои гнезда, окна распахнулись, и оба ребенка снова сидели вместе — или друг против друга, или же рядом.

В том году розы, душистый горошек и красные бобы цвели как никогда роскошно.

Девочка выучила наизусть псальму, в которой речь шла о розах. Она пела ее мальчику, а тот вторил ей:

Увядшие розы опали с куста —

Скоро узрим мы младенца Христа.

Дети держали друг друга за руки, целовали розы, пытались накормить сахаром приоткрытые бутоны, рассудив, что если птицы носят в клювах корм своим птенчикам, то почему бы им, детям, не дать корм своим розам? Стояли чудные летние дни, и розы цвели почти до Рождества, то есть почти до той поры, когда, как говорилось в псальме, можно было увидеть младенца Иисуса.

Петерс и Герда сидели рядом и рассматривали книжку с картинками, на которых были изображены животные и птицы. И вдруг, в тот миг, когда городские часы прозвонили пять вечера, маленький Петерс вскрикнул:

— Ай-ай-ай! Что-то попало мне в глаз и проникло в самое сердце!

Герда приподняла его веко и подула в глаз.

— Спасибо! Кажется, вышло, — поблагодарил ее мальчик.

Но он ошибся: то, что попало ему в глаз и проникло в самое сердце, вовсе оттуда не вышло.

Теперь скажем, что же это было.

Дьявольское зеркало

Нет нужды говорить вам, дорогие мои дети, что существует на свете злой ангел по имени Сатана, который, после того как по его вине наши прародители были изгнаны из рая, только тем и занят, что проклинает людей и губит весь род людской. Когда вам исполнится восемнадцать или двадцать лет, вы прочтете в поэме великого поэта Мильтона, такого же слепого, как Гомер, что однажды Сатана восстал против Бога, а тот сразил его и сослал в земные глубины; и вот оттуда-то Сатана время от времени еще пытается бороться со своим победителем — если не силой, то хотя бы хитростью. Так вот, одним из тысячи способов, использованным им в этом вековечном противоборстве, было изготовление зеркала, в котором все прекрасное представлялось отвратительным, а доброе — злым, в то время как, напротив, уродство превращалось в нем в красоту, а порок принимал вид добродетели.

Как вы сами видите, цель, с какой было задумано это зеркало, состояла в том, чтобы искажать облик всего существующего в этом мире.

— Никто уже не сможет создать ничего подобного, — сказал Сатана, заканчивая изготовлять свое зеркало.

Все демоны, посещавшие его школу — а у Сатаны была своя школа, где обучались демоны, — рассказывали по кругу о свойствах дьявольского зеркала, которое они называли зеркалом правды, в то время как оно, напротив, было зеркалом лжи.

— Только отныне, — говорили демоны, — можно будет видеть, каково это чудо творения, которое именуется словом «человек»!

И ученики Сатаны стали обходить с этим дьявольским зеркалом весь свет, и уже невозможно определить, сколько зла было сотворено ими во всех местах, где они проходили.

Когда они посетили четыре континента — а в то время, дорогие мои дети, Океания еще совсем не была открыта, — итак, когда они посетили четыре континента, вздумалось им взобраться на небо, чтобы посеять среди ангелов такой же раздор, какой они породили среди людей.

И вот четыре демона взяли зеркало за четыре его угла и полетели выше Луны, находящейся в девяноста тысячах льё от нас, выше Солнца, находящегося в тридцати шести миллионах льё от Земли, и, наконец, выше Сатурна, находящегося в трехстах миллионах льё от Земли, и постучали в небесные врата.

Но едва эти алмазные врата повернулись на своих петлях, как один-единственный взгляд нашего Божественного Творца, коснувшись дьявольского зеркала, разбил его на бесчисленное множество частиц, таких же мелких, как пыль, поднятая ураганом с морского побережья.

И тогда пришла в мир великая беда: все осколочки проклятого зеркала распространились в атмосфере и носились по ветру. Так вот, поскольку каждая частичка зеркала сохранила свойства целого, случилось так, что любой, в чьи глаза залетел крошечный осколочек, начинал видеть мир так, как этого хотелось Сатане, то есть все на свете представлялось человеку уродливым.

Некоторым людям такая частичка зеркала попадала не только в глаз, но и в сердце, и для этих людей дело принимало роковой оборот, потому что их сердца каменели и становились похожими на кусок льда.

А дьявол при этом хохотал так неудержимо, что его живот подпрыгивал от колен до подбородка.

Вот и маленькому Петерсу попал не только в глаз, но и в сердце один из таких осколочков.

Поэтому, вместо того чтобы поблагодарить свою добрую подружку Герду, которая так старалась избавить его от соринки в глазу и которая так ему сочувствовала, что слезы выступили у нее на глазах, мальчик поинтересовался:

— А что это ты плачешь? Ох, если бы ты знала, как ты безобразна, когда плачешь! А уж эта роза, которую точит червь, еще безобразнее тебя, не говоря уже о том, что она пахнет так же дурно, как бархатцы!

И, сорвав розу, он выбросил ее на улицу.

— Петерс, что ты делаешь?! — воскликнула маленькая Герда. — О Господи, бедная моя роза! Она ведь была такой свежей и так хорошо пахла!

— А я тебе говорю, что она была уже увядшей и просто воняла, — стоял на своем Петерс.

И, сорвав вторую розу, он выбросил ее в окно точно так же, как первую.

Бедная Герда залилась слезами.

— Я же сказал тебе, что ты отвратительна, когда плачешь, — повторил Петерс.

И, несмотря на запрет родителей переходить по воздушному мостику, Петерс перепрыгнул из одного окна в другое, оставив Герду оплакивать внезапную перемену, происшедшую с ее маленьким другом.

На следующий день Петерс вернулся, и Герде захотелось показать ему свою книжку с картинками, но он вырвал книгу у нее из рук, заявив, что такие картинки годятся только для грудных детей, а он уже взрослый мальчик, и ему не пристало забавляться подобными пустяками.

Однако этим дело не ограничилось: когда бабушка рассказывала сказки, так занимавшие прежде Герду и самого Петерса, у него всегда находилось какое-нибудь «но», лишавшее бедную сказку всякой прелести.

Более того, его уже не только не занимали рассказываемые бабушкой сказки, но он еще при всяком удобном случае насмехался над старушкой, гримасничая у нее за спиной, напяливая себе на нос ее очки и подражая ее голосу.

Вскоре то, что Петерс проделывал с бабушкой, он стал проделывать со всеми: он передразнивал интонацию и походку всех обитателей улицы; все, что было у них смешного, он воспроизводил с такой невероятной точностью, что люди о нем говорили:

— И правда, у этого ребенка исключительный дар подражания; ему следовало бы стать актером.

А виной всему этому был маленький осколочек зеркала, попавший в глаз и сердце мальчика.

Наступила зима, и в воздухе замелькали белые пчелы.

В один из зимних дней, когда шел снег, Петерс пришел к Герде со своими санками и сказал ей:

— Ты еще не знаешь, Герда, что мне разрешили пойти поиграть на большую площадь с другими детьми.

И он ушел от подружки, даже не сказав ей «До свидания».

Вы спросите у меня, дорогие мои дети, была ли у Петерса лошадь, чтобы она повезла его санки, и если лошади у него не было, то зачем ему понадобились эти санки.

На это я вам отвечу так.

У Петерса, конечно же, не было лошади; но он рассчитывал поступить так, как в подобных обстоятельствах поступают мальчишки, у которых, как и у него, не было лошади.

Они привязывали с помощью веревки свои санки к проезжающей повозке, которая тащила их часть пути, и получалось это у них наилучшим образом.

Проехав достаточно большое расстояние в одну сторону, дети отвязывали веревку и привязывали ее к повозке, двигавшейся в обратном направлении, и таким образом возвращались туда, откуда уезжали.

Как только Петерс со своими санками добрался до площади, он увидел огромные великолепные сани, влекомые двумя белыми лошадьми в белой сбруе. В санях сидела красивая дама в шубе и шапочке из лебяжьего пуха; сани были выкрашены в белый цвет, а внутри обтянуты белым атласом.

«Отлично! — сказал себе Петерс. — Вот это мне подходит!»

И, привязав свои санки к огромным белым саням, он умчался вместе с ними.

Кто была дама в больших белых санях

Как только Петерс привязал свои санки к большим белым саням, те, сделав два круга по городской площади, помчались в направлении Северных ворот.

Покидая площадь, дама в санях обернулась и сделала Петерсу дружеский жест. Можно было подумать, что она его знает.

Затем в четверти льё от города, когда мальчика стала беспокоить мысль, найдет ли он какую-нибудь повозку, едущую в обратном направлении, и он попытался отвязать свои санки, дама вновь обернулась к Петерсу, повторила свой дружеский жест, и мальчик позволил везти себя дальше.

Белые сани все быстрее и быстрее неслись в сторону севера, а снег повалил такой густой, что со своих санок мальчик с трудом мог разглядеть мчавшиеся впереди огромные белые сани.

Наконец, Петерс сделал усилие и отвязал тянувшуюся к ним веревку; однако, к его великому удивлению, его уже ни к чему не прикрепленные санки продолжали со скоростью ветра нестись за большими санями.

Мальчик стал кричать во весь голос, но никто его не слышал. Ему с трудом удавалось вдохнуть воздух — с такой огромной скоростью летели сани.

Падал снег, и казалось, что у белых саней выросли крылья.

Время от времени Петерс ощущал сильную тряску, словно он проносился через рвы и изгороди. Мальчик был очень испуган; ему хотелось прочесть «Отче наш», но с того дня, когда он почувствовал боль в глазу и в сердце, он забыл все знакомые ему молитвы и мог вспомнить только общеизвестную арифметическую истину — «дважды два равняется четырем».

Белые пчелы — так, если помните, дети называли снежинки — становились все крупнее и крупнее, а вскоре появились хлопья такого размера, что Петерс никогда еще не видел подобных. Такие снежинки впору было назвать не белыми пчелами, а белыми курочками. Внезапно дама, правившая санями, остановила их и встала во весь рост; ее шуба и шапочка просто ослепляли своей белизной. И только теперь маленький Петерс узнал женщину.

То была Снежная королева!

Маленький Петерс онемел от страха: ведь здесь, в отличие от родного дома, у него не было печки, в которой он мог бы ее расплавить.

— Нам ни к чему двое саней, — сказала Снежная королева мальчику, — на одних мы поедем быстрее. Так что перебирайся в мои; я укутаю тебя в мою медвежью шубу и согрею.

И, не в силах сопротивляться ее повелению, маленький Петерс оставил свои санки и забрался в сани Снежной королевы.

Она усадила его рядом с собой и укутала в свою шубу.

Ему показалось, что он лег в ледяную постель.

— Ну что, — спросила маленького Петерса красавица, поцеловав его в лоб, — тебе все еще холодно?

И под воздействием этого поцелуя мальчик почувствовал, как застывает кровь в его жилах. Ему казалось, что он сейчас умрет; но это болезненное состояние продлилось не больше секунды, и почти тотчас он почувствовал себя очень хорошо, а ощущение холода полностью исчезло.

— Мои санки, сударыня! Не забудьте мои санки! — вскричал маленький Петерс.

Королева взяла пригоршню снега и подула на нее: снег этот тотчас превратился в маленького белого цыпленка; к его лапке привязали санки, и они полетели за большими санями.

Затем Снежная королева еще раз поцеловала маленького Петерса — и тотчас бабушка, Герда и все, что осталось в его родном доме, были забыты.

— Больше я не буду тебя целовать — сказала Снежная королева мальчику, — а не то я тебя умертвлю.

Петерс посмотрел на нее: никогда еще не видел он лица более умного и прелестного; женщина уже не казалась ему ледяной, как это было в прошлом году, когда она появилась у его окна и подала ему впервые тот знак, который очень его напугал. Теперь он вовсе не боялся Снежной королевы и она казалась ему самим совершенством.

Он рассказал ей, что умеет читать и считать, умеет проводить расчеты в уме, даже с дробями, и что ему известно, сколько квадратных миль составляет площадь его страны и сколько людей ее населяют.

Снежная королева поинтересовалась, знает ли он молитвы.

Мальчик ответил, что он их забыл.

— Но ты хотя бы помнишь, как делается крестное знамение? — задала еще один вопрос Снежная королева.

Маленький Петерс попытался перекреститься, но это ему не удалось.

Тут она расхохоталась и сказала ему:

— Хорошо, хорошо! Определенно, малыш, ты мой целиком и полностью.

Наконец, они подъехали к берегу какого-то огромного водного пространства, похожего на море.

— А каким образом мы поедем дальше? — обеспокоенно спросил маленький Петерс.

— О, не беспокойся, — отвечала Снежная королева, — до самого моего дворца нас ничто в пути не остановит.

— А где же ваш дворец? — полюбопытствовал мальчик.

— В полярных льдах, — последовал ответ королевы.

И она подула на море, которое тотчас заледенело.

Белые сани понеслись по ледяному полю, влекомые парой белых лошадей, хвосты и огромные гривы которых развевались по ветру.

Чем дальше они ехали, тем более смутными становились очертания лошадей. Взгляду невозможно было различить, то ли это были четвероногие, то ли птицы; вскоре они стали похожи на белые облака, подгоняемые крыльями метели.

Путники проехали край волков, и волки, до этого лежавшие в снегу, с воем вскочили и побежали вслед за санями.

Путники доехали до края белых медведей, и медведи, до этого лежавшие в снегу, с рычанием поднялись и побежали вслед за санями.

Затем Снежная королева и Петерс достигли того последнего края, где обитают тюлени, моржи и нерпы, которые, будучи не в состоянии бежать, довольствовались тем, что поволоклись за санями, издавая протяжные крики и мрачный рев, словно доносившиеся из мира призраков, к которому, казалось, и приближались белые сани.

Наконец они въехали в край вечной ночи, и там маленький Петерс, одолеваемый усталостью, заснул у ног Снежной королевы.

Маленькие красные башмачки

А теперь вернемся к маленькой Герде.

После того как Петерс не возвратился домой, а прошедшие затем два-три дня не принесли о нем никаких вестей, Герда глубоко опечалилась.

Бедная бабушка расспрашивала всех о Петерсе, но никто ничего не мог сказать ей о нем.

Мальчишки, игравшие на городской площади в день исчезновения Петерса, видели, по их словам, как он привязал свои санки к большим белым саням, которые сделали два круга по площади, а затем помчались по улицам и выехали из города.

Стали ждать, все еще надеясь на внезапное появление маленького Петерса.

Но мало-помалу и сама эта надежда улетучилась.

Предполагали, что мальчик, вероятно, упал в реку, протекавшую близ города, и утонул в ней.

Об исчезновении Петерса без конца говорили на посиделках долгими зимними вечерами.

Затем пришла весна с ее живительными солнечными лучами.

— Мой бедный Петерс умер! — говорила маленькая Герда.

— Я в это не верю! — отвечало ей чудесное весеннее солнце.

— Мой бедный Петерс умер! — говорила маленькая Герда ласточкам.

— Мой бедный Петерс умер! — говорила маленькая Герда своим розам, душистому горошку и красным бобам.

— А мы в это не верим! — отвечали девочке красные бобы, душистый горошек и розы.

И поскольку цветы, ласточки и солнце в один голос повторяли, что они не верят в смерть маленького Петерса, перестала верить в это и маленькая Герда.

— Надену-ка я мои новенькие красные башмачки, — сказала она однажды утром, — те, какие Петерс еще не видел, а затем уйду из дома, буду повсюду спрашивать о нем и искать его, пока эти новенькие башмачки не износятся.

— Не будем ей мешать, — согласилась бабушка, — быть может, это внушено ей Господом Богом.

Маленькая Герда вышла на улицу и направилась прямо к реке.

— Это правда, — спросила она у нее, — что ты забрала у меня моего товарища по играм? Если ты вернешь мне его, я отдам тебе мои новенькие красивые красные башмачки.

И девочке почудилось, что река делает ей какие-то странные знаки; тогда Герда взяла свои красные башмачки, больше которых она любила только своего маленького друга, и бросила их в реку.

Но, наверное, девочка ошиблась, подумав, что река соблазнилась ими, ведь волна, вроде бы согласившаяся на необычную сделку, вытолкнула башмачки на берег.

Тогда Герда поняла: если река отказывается от такой ценной вещи, как ее красные башмачки, это означает, что не она забрала маленького Петерса.

Девочка сказала себе:

«Если он не утонул, будем искать дальше».

Она села в лодку, и та сразу же сама по себе отделилась от берега и поплыла по течению.

Когда маленькая Герда оказалась посреди реки равно далеко как от одного, так и от другого берега, ее обуял страх и она заплакала; но никто, кроме воробьев, не видел ее слез и не слышал ее рыданий, и, хотя воробьи жалели девочку, их крылья были слишком слабы, чтобы перенести ее на берег; но птички летали с щебетом вокруг Герды, словно говоря ей: «Не бойся, мы не щебетали бы так, если бы тебя ожидала беда!»

Лодка, как уже было сказано, плыла по течению реки; маленькая Герда тихо сидела в ней, и на ногах у нее были только чулки — свои красные башмачки она держала в руках.

Оба берега реки выглядели великолепно: там росли красивые цветы, там высились красивые деревья, там бродили стада великолепных овец, но девочка тщетно пыталась отыскать взглядом хотя бы одно человеческое существо.

«Быть может, река несет меня к моему маленькому Петерсу», — подумала Герда.

И от этой мысли ей стало веселее; она привстала и долго осматривала живописные зеленеющие берега.

Вскоре она заметила прекрасный вишневый сад, посреди которого стоял дом с красными и голубыми стеклами в окнах. Он был покрыт соломой, а на примыкающей к нему террасе стояли два деревянных солдата, которые отдавали честь проплывавшим мимо лодкам.

Герда, подумав, что эти солдаты живые, крикнула им:

— Не знаете ли вы, где маленький Петерс?

Но деревянные солдаты ничего ей не ответили; Герда подумала, что они не расслышали ее вопроса и дала себе слово расспросить их, когда подплывет к ним поближе. Так оно и получилось: течение подталкивало лодку Герды к террасе.

Приближаясь к ней, девочка принялась кричать еще громче, чем раньше, и на этот раз, похоже, ее услышали: из домика вышла, опираясь на клюку, маленькая старушка. Несмотря на то что на вид ей было не менее ста лет, она все еще была весьма кокетливой, поскольку на голове ее красовалась большая круглая шляпа из белого атласа, разукрашенная самыми яркими цветами.

— Ох, бедное мое дитя! — запричитала старушка. — Как это ты приплыла сюда одна в этой лодке, по большой и быстрой реке, да еще в такую даль?

И старушка, сойдя по лестнице с террасы, вошла в воду по колено, клюкой подтянула к себе лодку и высадила оттуда Герду.

Девочка была от всей души рада вновь стоять на твердой земле, хотя немножко побаивалась странной старухи.

— Сначала надень свои красные башмачки, чтобы камни не причинили боль твоим ножкам, — промолвила старушка, — и скажи мне, кто ты и как сюда попала.

Девочка надела свои красные башмачки и все рассказала старушке, а та слушала и время от времени покачивала головой, произнося: «Гм! Гм!» И когда Герда закончила свой рассказ и спросила старушку, не видела ли она маленького Петерса, та ответила, что нет, не видела, но не следует от этого впадать в уныние, поскольку и по ее мнению маленький Петерс жив.

Затем она взяла Герду за руку, обе они вошли в дом, и хозяйка заперла за собой дверь.

Окна дома поражали своей высотой, и стекла в них были красные, голубые и желтые, так что свет, заполнявший помещение, изумлял своей причудливостью. Среди множества фаянсовых горшочков пестрели редкостные цветы, а на столе стояла корзина спелых вишен, таких крупных, каких Герда никогда еще не видела, и по приглашению хозяйки юная гостья могла есть их сколько душе угодно. Пока девочка ела вишни, старушка причесывала ей волосы золотым гребнем, и, по мере того как их расчесывали, они стали завиваться и отливать золотисто-желтым блеском, обрамляя ее детски круглое повеселевшее личико, похожее на свежую розу.

— Уже очень давно мне хотелось, чтобы у меня была такая миленькая девочка, — заявила старуха. — Вот увидишь, дорогое мое дитя, как славно мы заживем вместе!

И чем дольше старая женщина расчесывала волосы Герды, тем больше забывала та своего друга маленького Петерса, ведь старуха была колдуньей; правда, она была вовсе не злой, а доброй феей и колдовала от случая к случаю, просто ради собственного удовольствия.

Увидев, как мила, как хороша, как доверчива маленькая Герда, фея захотела оставить ее при себе и сделать своей компаньонкой. Для этой цели нужно было сначала и прежде всего остального заставить ее забыть маленького Петерса. И, поскольку Герда много говорила ей о своих розах и розовых кустах, фея подумала: если Герда увидит в здешнем саду цветы, похожие на ее собственные, ей невольно на память придет тот, кого она разыскивает. Поэтому колдунья вышла в сад, простерла свою клюку над розовыми кустами — и тотчас же все розовые кусты исчезли, уйдя в землю так, словно они провалились в потайной люк.

После того как все розовые кусты исчезли, колдунья вернулась в дом за маленькой Гердой, которая все еще лакомилась вишнями, и повела ее к цветнику. Он представлял собой роскошнейшую клумбу. Все мыслимые и немыслимые цветы, расцветающие во все сезоны, но здесь распустившиеся одновременно, предстали перед Гердой во всем своем великолепии. Никакая книга с картинками и даже никакая живопись не могли бы сравниться с этой клумбой ни по красоте, ни по разнообразию красок.

Увидев такой великолепный цветник, Герда подпрыгнула от радости, стала играть и продолжала заниматься этим до тех пор, пока солнце не скрылось за высокими вишневыми деревьями.

Тогда старуха проводила девочку к превосходной постели, на которой лежали подушки из красного шелка, богато расшитые фиалками, и Герда уснула на этой постели, видя прекрасные сны, словно королева в день свадьбы.

На следующий день она снова могла играть на воздухе, при солнечном свете и среди цветов, и точно так же прошло еще много дней, не вызывая у девочки даже минутной скуки. Герда знала по названию каждый цветок, но среди этого огромного разнообразия ей не хватало одного цветка, самого прекрасного из всех. И вот однажды, взглянув на большую атласную шляпу колдуньи, она заметила среди цветов, украшавших этот головной убор, розу, которую старуха забыла снять.

— О! — радостно вскричала Герда. — Роза! Как же получилось, что в вашем цветнике нет роз?

И она бросилась в сад, осматривая грядку за грядкой, но поиски были тщетны — девочка не нашла ни одной розы.

Тогда она села и заплакала. Но, поскольку слезы ее падали как раз на то место, где прежде, до того как вследствие колдовства уйти под землю, рос розовый куст, случилось так, что слезы Герды увлажнили почву и оттуда стали пробиваться сначала листики розового куста, затем цветы и, наконец, появился весь розовый куст во всем своем великолепии, такой же цветущий, такой же душистый, каким он был до своего исчезновения.

Не обращая внимания на шипы, Герда взяла розовый куст, прижала его к груди и, целуя цветы, вспомнила розы на своем окне и маленького Петерса.

— О, что же это я так надолго здесь задержалась! — воскликнула девочка. — Как же это я так забыла моего маленького друга, на поиски которого я и отправилась в путь?

Затем, повернувшись лицом к розам, она спросила у них:

— Знаете ли вы, где он теперь? И верите ли вы, что он умер?

— Нет, он не умер, — ответили розы, — мы пребывали под землей, куда уходят все умершие, но мы не видели там маленького Петерса.

— А это значит, — сказала Герда, — что маленький Петерс жив.

И с этими словами она побежала к краю сада.

— Ах, Боже мой, — воскликнула она, глядя на свои ноги, — разве не я обещала искать его до тех пор, пока не износятся мои красные башмачки, а они еще совсем новые; я наверняка была заколдована старушкой!

Калитка была закрыта, но, нажав на щеколду, маленькая Герда открыла ее и снова вырвалась в широкий мир.

Она бросилась бежать, время от времени оглядываясь назад, но, к счастью, никто ее не преследовал.

Герда бежала так долго, насколько у нее хватило сил; наконец она стала так сильно задыхаться, что была вынуждена присесть, чтобы отдохнуть на обломке скалы.

Лето уже прошло, и, более того, наступили последние дни осени.

Герда не могла этого заметить в прекрасном саду волшебницы, где неизменно светило яркое солнце и в любую пору года цвели одновременно цветы всех сезонов.

— Ах, Боже мой, — воскликнула девочка, — как же я опоздала: вот уже и осень! Мне нельзя больше задерживаться, я должна во что бы то ни стало найти моего друга Петерса.

И она снова отправилась в путь. Однако, чем дальше она уходила, тем холоднее и безрадостнее становилось все вокруг. Высокие травы желтели, и роса стекала с них словно дождь. Листья срывались с деревьев и падали на землю один за другим. На одном только терновнике еще висели плоды, но они были так горьки, что их невозможно было есть.

О, как серо и холодно было в этом широком мире!

Принц и принцесса

Но вот Герде понадобилось снова отдохнуть, так как она почувствовала, что силы покидают ее и если она попытается идти дальше, то определенно упадет.

И девочка присела на первый попавшийся валун.

Как раз напротив того места, где она села, прыгал ворон.

Ворон долго смотрел на девочку и наконец каркнул:

— Крра! Крра!.. Здр-ра!.. Здр-ра!..

Бедная птица не умела объясняться лучше, но чувствовалось, что она желает девочке добра.

Поэтому Герда любезно кивнула ворону и ответила ему:

— Здравствуй, ворон!

Тогда, по-прежнему на своем языке, ворон спросил девочку, куда она идет и как оказалась здесь совсем одна.

Маленькая Герда поведала ему всю свою историю и закончила ее вопросом:

— Ворон, друг мой, не видел ли ты маленького Петерса?

Ворон долго размышлял, а потом заявил:

— Оч-чень даже может быть, оч-чень даже может быть.

Маленькая Герда схватила ворона и чуть не задушила

его в объятиях.

— Пр-редполагаю, пр-редполагаю... крра! — каркал ворон. — Оч-чень даже может быть... крра! Маленький Петерс жив... крра! Но теперь он должен забыть тебя ради принцессы... крра! крра! крра!

— Так что, он живет у какой-то принцессы? — спросила Герда.

— Да, — подтвердил ворон, — но я плохо говорю на твоем языке. А вот ты можешь говорить на моем?

— Нет, я его никогда не учила, — огорченно ответила девочка, — а ведь я могла бы это сделать, так как моя бабушка знает твой язык.

— Это не беда, — произнес ворон, — я постараюсь говорить как можно яснее; слушай!

Маленькая Герда заверила ворона, что, как бы плохо он ни изъяснялся, она наверняка его поймет; так что он может спокойно начать свой рассказ.

И ворон поведал девочке все, что было ему известно:

— В королевстве, где мы сейчас находимся, живет одна принцесса, невероятно образованная и мудрая. Но к этому надо добавить, что она подписывается на все газеты всех стран мира. Правда, она до того умна, что забывает их сразу по прочтении. Она взошла на трон в восемнадцатилетнем возрасте, и какое-то время спустя люди услышали, как она напевала песенку, начинавшуюся такими словами:

Пришла пора мне выйти замуж...

Но пропеть конец песенки было не так легко, как начало; дело в том, что принцесса не желала выйти замуж за обычного принца, каких на свете немало, то есть за такого, который умеет хорошо носить отлично сшитый мундир, вовремя улыбаться и всегда соглашаться с ее мнением. Нет, принцесса желала выйти замуж за настоящего принца, красивого, смелого и умного, способного покровительствовать искусствам в мирное время и стать во главе войск в случае войны, — короче говоря, она желала выйти замуж за принца, какого ей не довелось увидеть ни на одном из тронов мира. Но принцесса, ничуть не отчаиваясь найти такого супруга, как ей хотелось, решила не ограничиваться поиском среди особ знатного происхождения и выбрать себе в мужья достойного ее человека, какого бы звания он ни оказался. Поэтому она дала соответствующее указание генеральному директору ведомства печати, и на следующий день все газеты вышли с виньеткой из сплетающихся роз и с объявлением, что открыт конкурс на руку принцессы и любой молодой человек привлекательной внешности двадцати пяти лет от роду может явиться в замок и побеседовать там с принцессой, которая отдаст свою руку тому, в ком она увидит самое богатое сочетание умственных и душевных достоинств.

Все это казалось маловероятным, и маленькая Герда, похоже, усомнилась в достоверности рассказанного вороном, однако птица, прижав свою лапку к сердцу, заявила:

— Клянусь вам, я говорю чистую правду, ведь все эти подробности стали мне известны от ручной воронихи, живущей во дворце, — она моя невеста.

После того как ворон назвал столь достоверный источник сведений, больше не приходилось сомневаться в правдивости его рассказа.

— Те, кто притязал на руку принцессы, стекались со всех сторон королевства; толпа была невообразимая, а давка такая, что по улицам нельзя было ни проехать, ни пройти; и, тем не менее, ни один из претендентов не добился успеха ни в первый, ни во второй день. Все хорошо говорили и проявляли немало красноречия, пока стояли перед воротами замка; но, как только они ступали во двор, когда перед их глазами представала стража в мундирах с серебряными галунами; когда, поднимаясь по лестницам, они видели лакеев в расшитых золотом ливреях; когда, пройдя через огромные, ярко освещенные залы, они оказывались прямо перед троном принцессы, — о! тогда они, теряясь в поисках нужных выражений, могли лишь повторять последнее слово из только что произнесенной фразы принцессы, так что у той не было уже необходимости продолжать с ними беседу, и она сразу же понимала, чего стоят эти молодые люди. Можно было подумать, что все они наглотались дурмана, который усыпляет ум, и вновь обретали дар речи, только оказавшись за стенами дворца. Правда, здесь слова приходили на ум к несостоявшимся женихам просто в переизбытке; все говорили разом, одни отвечали другим то, что должны были ответить принцессе, и в этом гаме никто никого не мог понять. Перед дворцом стоял целый строй глупых горожан, которые ожидали их выхода и насмехались над их разочарованием. Я там был и тоже от души смеялся вместе с ними.

— Но причем тут маленький Петерс? Но причем тут маленький Петерс? — спросила Герда. — Ты ничего не говоришь мне о нем.

— Подожди, подожди, — ответил ворон, — мы еще подойдем к твоему маленькому Петерсу. Наступил третий день; и тут появился парнишка — без кареты, без коня, но излучавший радость, он шагал прямо к замку; глаза его сияли так же, как сияют твои; у него были красивые длинные волосы, но одет он был, надо сказать, довольно бедно.

— Это был Петерс! Это был Петерс! — в порыве радости вскричала Герда. — О, так я нашла его!

И, обнадеженная, забыв об усталости, она прыгала и хлопала в ладоши.

— На спине он нес маленькую котомку, — продолжал ворон, не позволявший так легко прерывать свою речь.

— Вы не упоминаете о его санках. Они должны были быть у него, ведь он ушел вместе с ними.

— Это возможно, — согласился ворон. — Может быть, на спине он нес не котомку, а санки — я ведь смотрел не с близкого расстояния. Но вот что я узнал от моей невесты, прирученной воронихи: когда юноша прошел через парадные двери замка и увидел стражников, блистающих серебром; когда он поднялся по лестнице и увидел лакеев, сверкающих золотом, это, похоже, нисколько его не смутило; он слегка кивнул им дружески и сказал:

«Это чересчур скучно — оставаться на лестнице и ждать; что же касается меня, то я войду».

Он вошел в ярко освещенные залы и там, где советники принцессы, облаченные в расшитые золотом мундиры, ходили на босу ногу, чтобы не шуметь, прошествовал в своих громко скрипящих башмаках, но это никоим образом не привело его в замешательство.

— Это был маленький Петерс! Это был маленький Петерс! — восклицала Герда. — Я знаю, на нем были новенькие башмаки, и я слышала, как они скрипели в комнате бабушки.

— Да, они в самом деле скрипели, — повторил ворон, — но он, ничуть этим не обеспокоенный, смело направился прямо к принцессе, сидевшей на жемчужине величиною с колесо прялки; а вокруг стояли все придворные дамы со своими горничными и горничные со своими служанками, а также все сеньоры со своими камердинерами и камердинеры со своими лакеями, каждый из которых, в свою очередь, имел прислужника; все эти люди выстроились рядами в тронном зале, и чем ближе к дверям они стояли, тем спесивее был их вид.

— О, должно быть, выглядело это величественно, — заметила маленькая Герда, — и однако, скажи мне, был ли Петерс хотя бы на мгновение смущен?

— Ни на мгновение, — ответил ворон. — По словам моей невесты, прирученной воронихи, он начал разговор на родном языке принцессы почти так же хорошо, как говорю я на своем вороньем языке.

— Ах, это явно мой дорогой маленький Петерс, — воскликнула Герда, — ведь он так умен! Он умеет считать в уме, даже с дробями. Не соблаговолишь ли ты, мой прекрасный ворон, проводить меня в замок?

— Сказать-то это легко, — ответил ворон, — но как нам такое устроить? Я поговорю с моей невестой; она может дать нам толковый совет, ведь, должен тебе сказать, еще не было случая, чтобы девочка твоего возраста ступила во дворец.

— О, тем не менее я войду туда, — решительно заявила маленькая Герда. — Как только Петерс узнает, что я тут, он выйдет и велит меня впустить.

— Что же, подожди меня здесь, — промолвил ворон, — я постараюсь вернуться как можно скорее.

И, кивнув, он улетел.

Вернулся ворон только поздно вечером.

— Крра! Крра! Крра! — каркнул он. — Трижды приветствую тебя от имени моей невесты. Возьми хлебец, который я прихватил для тебя на кухне, ведь ты, должно быть, голодна. Войти в замок ты не сможешь: гвардейцы в серебре и лакеи в золоте никогда не позволят тебе этого. Но не огорчайся: ты сможешь подняться по лестнице на чердак, и, когда ты там окажешься, моя невеста по потайной лесенке проведет тебя в спальню, и ей известно, где взять ключ.

Маленькая Герда последовала за вороном, прыгавшим перед ней, и так они добрались до ограды парка; две створки ворот удерживались в закрытом положении цепью; но, поскольку цепь немного провисала, а Герда была очень маленькой, ей удалось пролезть в образовавшуюся щель.

Что же касается ворона, то он спокойно прошел между прутьями ограды.

Проникнув в парк, они пошли по большой аллее, где под ногами шуршала палая листва. Дойдя до конца аллеи, они спрятались под купой деревьев и там дождались часа, когда в замке один за другим погасли все огни. После того как свет исчез в последнем окне, ворон провел Герду к маленькой дверце, спрятавшейся в плюще.

Вообразите только, как билось сердце девочки от страха и счастья; волнение ее было так велико, что можно было подумать, будто она собирается сделать что-то дурное; на самом же деле она хотела лишь одного — убедиться, что это маленький Петерс столь достойно держался во дворце.

Да, это, конечно, должен быть он, и Герда вспоминала друга таким, каким она видела его прежде, когда они вдвоем сидели под розами, вспоминала его умные глаза и очаровательную улыбку. Какая же радость встретить его снова! Наверное, ему будет приятно услышать ее рассказ о том длинном пути, который она проделала, чтобы вновь оказаться рядом с ним! Он будет доволен, узнав от нее, как всех домашних огорчило его исчезновение! Девочка так дрожала от радости, что можно было подумать, будто она дрожит от страха.

Итак, ворон и Герда оказались на лестничной площадке, где на шкафу горела маленькая лампа. Стоявшая на первой ступеньке лестницы прирученная ворониха повернула голову, чтобы получше разглядеть Герду, и Герда сделала воронихе реверанс так, как ее учила бабушка.

Наконец, ворониха заговорила:

— Дорогая барышня, мой жених говорил мне о вас столько хорошего, что я вам безгранично предана. Извольте взять со шкафа лампу, а я пойду впереди вас. Нам надо идти прямо, никуда не сворачивая; я уверена, что здесь мы никого не встретим.

— И все-таки, — заметила Герда, — похоже, мы здесь не одни. Неужели вы не видите тени, скользящие по стенам? Вот кони, которых ведут оруженосцы и пажи, вот псари, вот сеньоры и дамы верхами; а с другой стороны, посмотрите, какое печальное зрелище: красивая девушка, вся в белом, с венком из белых роз, лежащая в гробу, и вокруг нее рыдающие люди.

— Это сновидения, которые овладевают мыслями гостей, уснувших во дворце, и уносят их к печали или к радостям. Все к лучшему: это доказывает, что сон уже вступил во дворец, ведь только вслед за ним приходят сновидения.

Так они добрались до первого зала, затянутого розовым атласом с вышитыми на нем золотыми и серебряными букетами. Каждый из следующих друг за другом залов был великолепнее предшествующего. Их роскошь казалась воистину ослепительной. Наконец, ворониха и Герда вошли в спальню. Балдахин кровати был изготовлен в виде пальмы с листвой из изумрудов. К стволу пальмы были подвешены две кровати, имевшие форму лилий; одна кровать, белая, принадлежала принцессе, другая, красная, — принцу. Маленькая Герда поднялась на возвышение, покрытое дорогими коврами. И, увидев голову с черными кудрями, она воскликнула:

— О, это же мой маленький Петерс!

И она позвала его:

— Петерс! Петерс!

Принц проснулся и повернул голову в сторону девочки.

То был вовсе не маленький Петерс!

В то же мгновение лежавшая на белой кровати принцесса подняла голову и спросила, что случилось.

Тут маленькая Герда заплакала и, плача, поведала свою историю, не забыв рассказать и о том, как помогли ей ворон и ворониха.

— Бедная малышка! — вырвалось у принца и принцессы.

И они похвалили птиц за их помощь, заявив при этом, что вовсе не разгневаны, поскольку в итоге они познакомились со столь милой девочкой. Однако впредь птицам так действовать не следует, потому что не всегда подобные начинания заканчиваются столь же удачно.

В довершение всего птицы были вознаграждены.

— Вы хотели бы жить на свободе, — спросила у них принцесса, — или же предпочитаете должность королевских советников с жалованьем в виде всяческих остатков с королевского стола?

Птицы, склонив головы в знак признательности, попросили принца и принцессу даровать им твердо установленное обеспечение, ведь они уже подумывали о старости, поскольку ворону исполнилось сто пятьдесят лет, а воронихе — сто сорок. И птицы единодушно заявили:

— Если мы проживем триста лет, а такова обычная продолжительность жизни воронов, хорошо бы иметь обеспеченную старость.

Таким образом, была достигнута договоренность, что со следующего дня ворон и ворониха войдут в состав Государственного совета.

Пока решался вопрос, где будет спальня Герды, принц пожелал уступить ей свою кровать, но принцесса предложила девочке место рядом с собой, пожелала ей спокойной ночи и поцеловала ее.

Большего она сделать не могла.

Герда соединила две свои маленькие ладони, сотворила молитву и уснула со словами:

— О, как же добры и люди, и животные в этом широком мире!

И тотчас пришедшие к маленькой Герде сновидения закружились вокруг ее постели: они тянули санки, на которых сидел маленький Петерс, кивком приветствующий Герду; но все это было не более чем сном, и, следовательно, все это исчезло, когда девочка проснулась.

На следующий день принцесса одела ее с головы до ног в шелк и бархат ; она хотела обуть гостью в прелестные туфельки из золотой парчи с вышитыми на ней цветами вишни, но Герда объяснила принцессе, что она дала обет износить свои красные башмачки в поисках Петерса и не может нарушить этот обет.

Принцесса хотела сделать ее своей фрейлиной и предоставить ей в замке прекрасную спальню, но Герда отказалась от этой чести и попросила лишь дать ей маленькую карету с маленькой лошадкой, так как она намеревалась безотлагательно возобновить поиски своего друга Петерса.

Поскольку девочка хотела отправиться в путь немедленно, принцесса отдала необходимые распоряжения, и у дверей замка тотчас же остановилась небольшая позолоченная карета, запряженная двумя лошадьми, на одной из которых сидел форейтор. Гербы принца и принцессы сияли на ее дверцах, словно две звезды. Принц и принцесса самолично посадили свою гостью в карету и пожелали ей всяческих удач и счастья. Лесной ворон, который в то же самое утро сочетался браком со своей невестой, провожал Герду на протяжении трех первых миль пути. Он сидел рядом с Гердой, так как терпеть не мог ехать спиною к лошадям. Что касается новобрачной, то она, оставшись на дворцовых воротах, на прощание махала Герде крыльями. Она не стала провожать ни Герду, ни своего мужа, сославшись на сильную мигрень, появившуюся у нее вследствие переедания, после того как ей была предоставлена должность при дворе.

Вóроны и даже ворóны, давно знавшие супругов, утверждали, и не без основания, что почести вскружили голову новобрачным.

Карета была битком набита сластями, а ящик под сиденьем наполнен фруктами и сухариками.

— Прощайте и — в добрый путь! — напутствовали девочку принц и принцесса, вытирая невольные слезы.

Маленькая Герда тоже заплакала, и даже ворониха, широко раскрывая клюв, с опечаленным сердцем закаркала ей вслед.

Карета проехала первые три мили, и тогда ворон в свою очередь тоже попрощался с девочкой, и расставание с ним было для Герды особенно тяжелым.

Что касается ворона, то он взлетел на верхушку самого высокого дерева и оттуда махал крыльями до тех пор, пока мог видеть карету, так и сиявшую позолотой в солнечных лучах.

Маленькая разбойница

Когда наступила ночь, маленькая Герда оказалась на въезде в темный лес, с уходом дневного света казавшийся еще более сумрачным.

Форейтор сошел с лошади, зажег фонари кареты, и отсветы их огней заиграли на ее позолоте.

Заметив этот яркий блеск, прятавшиеся в лесу разбойники обрадовались:

— Быть такого не может! Эта коляска из чистого золота!

И они устремились к карете, остановили лошадей, убили форейтора и вытащили из кареты до смерти перепуганную маленькую Герду.

— Да она славненькая и упитанная, — обрадовалась предводительница разбойников, старуха с длинной седеющей бородой и нависшими над глазами бровями.

На спине она носила свою дочь, девочку примерно того же возраста, что и Герда.

И поскольку женщина была не только разбойницей, но еще и людоедкой, она, ощупав руки и бедра Герды, добавила:

— Это, должно быть, так же вкусно, как откормленный ягненок!

И разбойница вытащила из-за пояса длинный нож, от блеска которого становилось страшно.

— Ай! — в то же мгновение вскрикнула людоедка.

А вскрикнула она потому, что сидевшая на ее спине дочка проявила любезность и до крови укусила ухо матери.

— Ах ты злобная тварь! — вскричала мать. — Недаром же ты дочь людоедки!

— Я не хочу, чтобы ее убили, — заявила дочь разбойницы. — Я буду с ней играть, она отдаст мне свои красивые одежды и красные башмачки и будет спать в моей постели вместе со мной.

— Как бы не так, — возразила людоедка, — как бы не так: я ее приберегу, чтобы зажарить и съесть.

Но не успела она закончить фразу, как дочь укусила ее за другое ухо, да так, что старуха подпрыгнула от боли.

И тут вся банда расхохоталась и стала насмехаться над разбойницей.

— Я хочу сесть в карету! — потребовала маленькая разбойница.

И ее требование было исполнено, так как в своих желаниях она всегда стояла на своем.

— А теперь, — сказала упрямица, — я хочу, чтобы эту девочку посадили рядом со мной.

И Герду пришлось посадить около нее.

Так Герда и маленькая разбойница оказались рядом в одной карете, катившей через корни деревьев и рытвины все дальше в глубину леса.

Как мы уже говорили, дочь людоедки была ровесницей Герды и почти такого же роста, но шире в плечах; у нее были большие черные глаза, а ее рот, тоже большой, казался, тем не менее, красивым благодаря двум ровным рядам острых белых зубок.

При всем том девочка выглядела грустной.

Она обняла Герду за талию и сказала ей:

— Будь спокойна, пока ты меня не разозлишь, тебя не убьют. Ты, должно быть, никак не меньше, чем принцесса?

— Нет, — ответила Герда, — напротив, я бедная девочка и только по воле случая оказалась в такой красивой карете.

И она рассказала нежданной спутнице о своей жизни и о своей любви к маленькому Петерсу.

Когда Герда закончила свой рассказ, маленькая разбойница отерла слезы, которые потекли из ее глаз, и промолвила:

— Поживем — увидим! Поживем — увидим!

Карета остановилась. Девочки оказались во дворе разбойничьего замка. Он представлял собой огромное здание, стены которого растрескались сверху донизу; из щелей вылетали вóроны и вóроны, но то были дикие вóроны и вóроны, вовсе не похожие на воронов принца и принцессы; и тут же со всех углов двора к девочкам беззвучно бросились огромные бульдоги, способные растерзать человека.

Языки у всех собак были вырезаны из опасения, что они могли бы лаем выдать местонахождение разбойничьего замка.

— Ты когда-нибудь ела собачьи языки, приготовленные с пряными травами? — спросила у Герды юная разбойница.

— Никогда, — ответила Герда с невольным жестом отвращения.

— Ну и напрасно, — откликнулась маленькая разбойница, — это очень вкусно.

Они вошли в замок.

Посреди огромного низкого зала, пол которого был выложен каменными плитами, пылал огромный костер. Дым поднимался к потолку и выходил сквозь его щели. В огромном котле варился суп, а на трех вертелах жарились, во-первых, дикий кабан, во-вторых, целиком туша косули, и, наконец, десять—двенадцать зайцев и полтора-два десятка кроликов.

Это готовился ужин для разбойников.

— Сегодня ночью ты будешь спать со мной в моей постели, среди всех моих животных, — объявила дочь людоедки.

Старуха поставила перед девочками еду и питье; после ужина они уединились в углу, где была постлана солома, накрытая коврами.

Это и была постель маленькой разбойницы.

Над этой постелью сидели на шестках около сотни голубей, которых дочь людоедки откармливала и безжалостно съедала, хотя знала, ласкала и кормила каждого из них. Казалось, что голуби спали, однако они слегка зашевелились, когда девочки стали укладываться спать.

— А вот верховое животное, каким я обычно пользуюсь, — сказала маленькая хозяйка Герды.

И она ударила ногой по сквозной деревянной ограде небольшого загона.

Герда ожидала, что от звука этого удара встанет на ноги или маленькая лошадка, или маленький мул, или маленький ослик, однако на ноги вскочило какое-то незнакомое ей животное, которое походило бы на оленя, если бы только не рога, слишком большие для его роста и к тому же имевшие другую форму.

— О, какое необыкновенное животное! — воскликнула маленькая Герда. — Как же оно называется?

— Это северный олень, — объяснила ей новая подружка. — Он из того края, где нет лошадей, и потому местные жители запрягают в свои сани таких вот оленей. Нам приходится все время держать их на цепи, иначе они сбегут и вернутся в Снежное королевство. Но я каждый вечер щекочу ему горло моим ножом, и, поскольку его предупредили, что при первой же его попытке бежать я перережу ему горло и выпью его горячую кровь, он ведет себя довольно спокойно.

И маленькая разбойница извлекла из щели в стене, словно из ножен, длинный нож и приставила его к шее оленя; бедное животное тотчас задрожало всем своим телом, издав при этом печальный трубный звук, но девчонку ужас оленя только развеселил.

Затем она наконец-то улеглась на своем ложе рядом с Гердой.

— Неужели ты и спать ложишься, держа при себе этот длинный нож? — спросила маленькая Герда, бросая на клинок беспокойный взгляд.

— Всегда, — отвечала маленькая разбойница, — ведь никогда не знаешь, что может случиться в любую минуту.

Маленькая разбойница одной рукой обвила шею Герды и, держа нож в другой, уснула и захрапела так, что это было слышно, наверное, даже во дворе.

А бедная Герда никак не могла уснуть и спросила у двух целующихся голубей:

— Вы случайно не видели маленького Петерса с его санками?

— Курру! Курру! Курруку! — проворковали голуби. — Да, мы его видели.

— О, тогда, дорогие мои голубочки, — воскликнула Герда и, словно умоляя их, сложила ладони, — скажите мне, что он делал и куда держал путь?

— Мы его видели в санях Снежной королевы, которые совсем близко от нас пронеслись над лесом в то время, когда мы еще сидели в нашем гнезде. Снежная королева дохнула на маленьких диких голубей, и кроме нас двоих, — продолжил голубь, указывая на свою подругу, — все они тут же умерли. Курру! Курру! Курруку!

— И куда же направилась Снежная королева? — спросила Герда.

— Наверное, в Лапландию, где всегда лежит снег и никогда не тают льды. В его санки был впряжен большой белый цыпленок, и они летели вслед за санями королевы.

— А у кого же я смогу узнать, действительно ли он отправился в Лапландию? — задала еще один вопрос маленькая Герда.

— У северного оленя, — в один голос ответили голуби, — ведь он из тех самых краев. Курру! Курру! Курруку!

— Твой друг там, где всегда лежит снег и никогда не тают льды, — со вздохом подтвердил северный олень. — Там прекрасно; там по сияющим белизной бескрайним равнинам вольно и радостно скачут мои сородичи; там Снежная королева поставила свой летний шатер. Ну а ее зимний замок расположен совсем недалеко от полюса, на ледяном острове, который называется Шпицберген.

— О Петерс, бедный Петерс! — вздохнула Герда. — Как ему должно быть холодно!

— Лежи спокойно, — прервала разговор маленькая разбойница. — Не болтай и не шевелись, иначе, чтобы тебя успокоить, мне придется вонзить нож в твое сердце.

Герда страшно испугалась; она умолкла и лежала не шевелясь.

Утром маленькая разбойница спросила у Герды:

— О чем это ты говорила сегодня ночью с моими голубями и моим оленем?

Тогда Герда рассказала ей о том, что голуби видели, как Снежная королева в своих санях повезла маленького Петерса в Лапландию.

Маленькая разбойница задумалась. Затем, тряхнув головой, она заявила:

— Это не беда.

И, повернувшись к оленю, она спросила у него:

— Ты знаешь, где находится Лапландия?

— Кто может знать это лучше, чем я?! — отозвался олень. — Ведь это моя родина! Там я родился, там я вырос и там я скакал по ее снежным равнинам.

И глаза его заблестели, словно он увидел наяву свою родину.

— Послушай, — обратилась к Герде маленькая разбойница, — как ты сама видишь, все наши отправились на дело. Здесь осталась только моя мать, чтобы приготовить обед, но к полудню она опустошит флягу спиртного, вмещающую шесть бутылок, и уснет, а как только она уснет, я кое-что сделаю для тебя.

Маленькая Герда с нетерпением ждала полудня; в полдень, как это и предсказывала маленькая разбойница, людоедка залпом осушила свою флягу и уснула.

Тогда ее дочь подошла к северному оленю и сказала ему:

— Я могла бы долго еще доставлять себе удовольствие, проводя ножом по твоему горлу, ведь это так сильно пугает тебя, что я лопаюсь от смеха. Ну да ладно! Сейчас я тебя отвяжу и отпущу на волю для того, чтобы ты мог возвратиться в Лапландию, но при условии, что ты привезешь эту девочку в замок Снежной королевы, где теперь находится ее маленький друг.

Олень подпрыгнул от радости.

— Так ты точно берешься это сделать?

— Честное оленье слово! Я высажу ее прямо во дворе замка.

Маленькая разбойница укрепила на спине оленя подушку, усадила на нее Герду, привязала ее ремнями, затем поверх навощенных красных башмачков обула ее в высокие ботинки из заячьего меха, на руки девочки натянула принадлежавшие людоедке рукавицы из такого же меха, в которые руки Герды вошли по локоть, и затем поцеловала ее.

На глазах у той выступили слезы радости.

— Ой, я терпеть не могу, когда ты так хнычешь, — сказала Герде ее подружка, — ты теперь должна радоваться, ведь скоро ты вновь увидишь своего друга.

Затем маленькая разбойница добавила:

— Держи-ка два хлеба и окорок, чтобы тебе не умереть с голоду.

И она прикрепила провизию к спине оленя.

Затем она первой вышла во двор, загнала бульдогов в их конуры, вернулась за Гердой и, перерезав ножом привязь оленя, сказала ему:

— Теперь отправляйся в путь, да смотри береги девчонку!

Герда на прощание помахала рукой маленькой разбойнице, и олень рванулся вон из замка, выскочил со двора, а затем помчался лесом. Взгляд едва ли смог бы уследить за ним: он несся через долины, реки, степи, будто у него выросли крылья; волки выли ему вслед, вороны каркали над ним. Олень словно не скакал, а летел; из ноздрей его вырывалось пламя.

— Ах, вот они, мои полярные звезды! — воскликнул олень. — Посмотри, как они сияют!

И при виде родных звезд олень побежал еще быстрее.

Так он мчался восемь дней и восемь ночей, и за это время были съедены и хлебы, и окорок.

Но путники были уже в Лапландии!

Лапландка и финка

Остановился олень только перед маленьким домиком; вернее было бы сказать — перед хижиной, и притом одной из самых убогих: края крыши касались земли, а дверь была такой низкой, что обитатели этого унылого убежища могли войти туда и выйти оттуда только ползком.

В этой хижине старая лапландка жарила рыбу при свете коптилки, огонек которой питался ворванью.

Кроме старухи, в доме никого не было.

Олень рассказал лапландке историю Герды, правда предварив ее своей собственной, которая представлялась ему куда более занимательной; что касается Герды, она так замерзла, что не могла вымолвить ни слова.

— Ах, бедные мои детки, — вздохнула старушка, не видя никакой разницы между животным и ребенком, — бежать вам еще далеко. Вам нужно еще одолеть не менее трех сотен миль в Финляндии. Там-то и живет Снежная королева. Я сейчас вам нацарапаю пару слов на сухой копченой селедке, ведь у меня нет ни бумаги, ни пера, ни чернил. Вы передадите эту селедку одной финской колдунье, моей подруге. Она сумеет рассказать вам куда больше, чем я.

Лапландка взяла нож за лезвие и его кончиком нацарапала на селедке пару слов.

После того как маленькая Герда отогрелась, поела и попила, хозяйка хижины снова привязала ее к спине оленя, который сразу же отправился в путь и всю ночь бежал при свете северного сияния, превратившего небо в настоящий огненный покров.

На следующее утро они, наконец, достигли Финляндии; и поскольку олень получил все необходимые сведения, чтобы не заблудиться, он остановился прямо у хижины колдуньи.

Постучали к ней в дверь: финка открыла ее, пригласила войти оленя и девочку, которая передала женщине селедку от лапландки. Финка трижды перечитала нацарапанные на рыбине слова и, когда они как следует запомнились ей, положила селедку на раскаленные угли, поскольку колдунья была весьма бережливой и у нее ничего не пропадало напрасно.

Затем она занялась маленькой Гердой, отвязала ее от спины оленя и, так как в хижине было страшно жарко, сняла с девочки рукавицы и меховые ботинки.

После этого волшебница спросила у животного и девочки, о которой так тепло написала ее подруга, кто же они такие.

И тогда олень, так же как у лапландки, рассказал сначала свою собственную историю, а уж потом историю маленькой Герды, и финка, моргая, смотрела на нее своими умными глазами, но ничего не говорила.

— Я знаю, что ты колдунья, — продолжил олень, — причем такая искусная, что можешь одной нитью связать все четыре ветра. Если опытный кормчий развяжет один узел — подует Зефир, если он развяжет и второй — задуют вместе Зефир и Борей, но если он по неосторожности развяжет еще два узла — засвистят вместе Нот и Аквилон, то есть разгуляется настоящий ураган, подлинная буря. Так не хочешь ли ты сделать что-нибудь для маленькой Герды, ну, например, предложить ей питье, которое придало бы ей силу дюжины мужчин и дыхание более могучее, чем у Снежной королевы.

— А зачем ей это? — спросила финка.

— Для того чтобы маленькая Герда смогла освободить своего друга Петерса от власти Снежной королевы.

— Сначала надо узнать, — заметила колдунья, — действительно ли он находится у нее.

— Но каким образом можно это узнать? — спросила Герда.

— Благодаря силе моего искусства, — ответила ей колдунья.

И она начертала своей клюкой круговую линию вокруг оленя и девочки; после этого она направилась прямо к полке, сняла оттуда большой кожаный свиток и развернула его.

Свиток был покрыт странными письменами, однако финка стала читать его и читала так долго, так усердно, что по лицу ее струился пот, стекавший на пол.

Затем она ступила в круг, посредине которого стояли олень и Герда, и, склонившись к уху оленя, прошептала:

— Маленький Петерс действительно находится у Снежной королевы, где ему все нравится, и он воображает, что оказался в самом чудесном месте на свете; причина этих заблуждений кроется в крошечном осколке дьявольского зеркала, который попал в глаз мальчика и проник до самого его сердца. Прежде всего необходимо извлечь оттуда этот осколочек, иначе Снежная королева сохранит свою власть над ним навсегда.

— Однако, — спросил олень, — не можешь ли ты дать Герде какой-то талисман, благодаря которому она взяла бы власть и над Снежной королевой, и над маленьким Петерсом?

— Я не смогу дать Герде власть большую, чем та, которой она уже обладает, — ответила колдунья. — Разве ты не видишь, сколь велика эта власть? Разве ты не видишь, как люди и животные повинуются маленькой Герде? Ведь в своих простеньких красных башмачках она проделала такой же длинный путь, как Вечный Жид. Нет, не от нас Герда может получить такую власть. Она у девочки есть, даровал ей эту власть сам Господь, и находится эта власть в сердце Герды; сила ее в том, что она ребенок кроткий и набожный. Если уж Герда сама не сможет добраться до Снежной королевы и извлечь осколочек стекла из сердца Петерса, то мы тем более не сумеем это сделать. Так вот, в двух милях отсюда начинается сад Снежной королевы; отвези туда маленькую Герду, поставь ее у большого куста с красными ягодами. Там не теряй время на болтовню и возвращайся сюда как можно скорее!

И финская колдунья посадила маленькую Герду на спину оленя, который что было сил понесся на север.

— О! — вскричала Герда, как только она оказалась за стенами хижины и сразу же ощутила холод. — У меня ведь теперь нет ни моих рукавиц, ни моих меховых ботинок, а остались только мои бедные красные башмачки, которые совсем порвались и подошвы которых не держатся больше на заднике. Остановись, мой добрый олень, остановись!

Но олень следовал полученному им наказу; он не рискнул остановиться и повернуть назад к финской колдунье; он бежал до тех пор, пока не домчал девочку до куста с красными ягодами; тут олень ссадил с себя Герду, лизнул ее в обе щечки и уже на бегу оглянулся, роняя крупные слезы.

И бедная маленькая Герда осталась одна, без рукавиц, в истоптанных до дыр башмачках, на краю Финляндии, посреди неумолимых льдов и мертвенных снегов.

Она шла вперед быстро, как только могла, но вдруг на нее налетело целое полчище снежных хлопьев, не только не давая девочке идти, но и словно пеленая ее и нагоняя на нее страх. Но совсем необычным здесь было то, что хлопья снега не падали с неба, по-прежнему остававшегося ясным и усыпанным сверкающими звездами, хотя было светло как днем; нет, снежные хлопья двигались, а точнее, катились по земле, и чем дальше они катились, тем больше становились размером, как это бывает с движущимся снежным комом, а увеличившись, снежные хлопья оживали и приобретали какие-то устрашающие, невообразимо причудливые формы, оставаясь при этом белыми и ледяными. Одни были похожи на дикобразов, другие — на многоглавых змей, третьи — на медведей, а четвертые — на собак и волков; эти ожившие хлопья снега были передовыми отрядами Снежной королевы!

Тогда маленькая Герда, опасаясь, что ее вот-вот растерзают все эти чудовища, о которых она никогда и не слышала и даже представления не имела об их существовании, стала читать «Отче наш»; при этом мороз стоял такой крепкий, что, творя молитву, она видела, как ее дыхание превращается в пар; пар этот сгущался и сгущался, и вот, к великому удивлению девочки, из него стали возникать один за другим маленькие ангелы, которые, стоило им коснуться земли, сразу же вырастали; все они имели шлем на голове, копье в левой руке и щит — в правой. Шлем, копье и щит были изготовлены из чистого золота, и число вооруженных ангелов увеличивалось с каждым словом молитвы, произнесенным Гердой, так что, когда молитва завершилась, девочка оказалась в окружении целого легиона ангелов.

Теснясь вокруг Герды, ангелы разили своими золотыми копьями снежных чудовищ, и те рассыпались в прах при первом же прикосновении божественного оружия. При виде этого Герда вновь обрела мужество и двинулась вперед, окруженная ангелами, которые кончиками своих крыльев ласкали и согревали ее руки и ноги.

Вскоре Герда заметила какую-то белую громаду: это и был, как она догадалась, дворец Снежной королевы.

А теперь покинем маленькую Герду, насчет участи которой мы немного успокоились, и посмотрим, что происходило с Петерсом. Быть может, он и думал о своей подруге, но наверняка не подозревал, как близко от него она находится.

О замке снежной королевы и о том, что там происходило

Стены замка были сотворены метелями, а двери и окна пробиты ветрами. Замок состоял из сотни залов, возведенных из снега, который падал, словно белый занавес, но никогда не накапливался. Самый обширный из этих залов имел в длину более трех миль; их освещал бледный северный свет, и все они были так велики, так пустынны, так белы и так холодны, что один их вид навевал смертельную тоску. Никогда этот дворец не знал ни малейшего оживления, ни малейшей радости. Никогда там не устраивалось ни одного даже самого скромного бала, на котором белые медведицы, покачиваясь на задних лапах, могли бы под звук бури в качестве оркестра показать свою природную грацию, никогда не было там ни одного хотя бы самого короткого вечера карточных игр между волками и барсуками; никогда не рассылалось ни одного приглашения на чай или кофе для голубых песцов и куниц — как замужних, так и барышень. Нет, залы замка Снежной королевы всегда оставались огромными, пустынными и безмолвными. Посреди этих бесконечных залов, в самом обширном из всех, находилось замерзшее озеро, посреди которого возвышался ледяной трон; на нем-то и восседала Снежная королева, когда бывала дома, и в таких случаях она утверждала, что сидит на зеркале разума, самом величественном и самом прекрасном в мире.

Маленький Петерс весь посинел от холода, но он ничего не замечал, потому что Снежная королева своими поцелуями лишила его способности бояться холода и потому что из-за осколочка стекла, проникшего в его сердце, оно уподобилось куску льда. Целые дни он проводил, складывая плоские кусочки льда, на каждом из которых была начертана буква — так, как это делается в хорошо знакомой вам игре под названием «китайская головоломка», задача которой — составить из пластиночек какую-нибудь фигуру или слово; но Петерсу ни разу не удалось выложить то, что он хотел, а именно солнечный круг; ни разу не удалось ему составить слово «вечность», а он страстно этого желал, ибо Снежная королева заявила ему:

— Когда из всех этих льдинок, каждая из которых имеет особую форму и на каждой из которых стоит та или иная буква, ты выложишь солнечный круг, и посреди него составится по буквам слово «вечность», ты вновь станешь хозяином своей судьбы, а я подарю тебе целый мир и в придачу к нему пару новеньких коньков.

Но у него никак не получалось выполнить до конца это задание — выложить из льдинок солнечный круг и вписать в него слово «вечность».

Стараясь довести дело до успешного завершения, Петерс составлял самые причудливые и хаотичные фигуры, которые казались ему великолепными, хотя они безрезультатно пожирали его время, а он даже не замечал, как оно ускользает.

Однажды Снежная королева сказала ему:

— Скоро я отправлюсь в теплые края. Я хочу посмотреть, что происходит внутри огромных черных котлов, которые разогреваются до кипения вечным огнем (так называла Снежная королева Этну, Везувий, Стромболи и другие вулканы); я намерена слегка присыпать их белым снежком: это пойдет на пользу лимонным деревьям и виноградникам.

И Снежная королева улетела, а Петерс остался один в огромном промерзшем зале, чтобы складывать вновь и вновь свои льдинки. И вдруг в нем что-то надломилось и он застыл, закоченелый и недвижный. Можно было подумать, что он оледенел.

Как раз в эту минуту в замок вошла маленькая Герда. Огромные ворота его были захлопнуты резким порывом ветра, но, стоило ей произнести «Ave», как ветер затих, словно улегся спать. Тогда Герда пересекла двор, оставив там свои протертые до дыр красные башмачки, ступила в огромные, пустынные и холодные залы и наконец подошла к тому из них, где находилось замерзшее озеро и где сидел закоченевший Петерс.

Девочка сразу же узнала друга, побежала к нему, бросилась ему на шею, крепко обняла и воскликнула:

— Петерс, мой милый Петерс, наконец-то я тебя нашла!

Но Петерс оставался недвижимым, застывшим и холодным.

Маленькая Герда заплакала, и, точно так же как некогда в цветнике старой феи ее слезы упали в землю и там сразу же выросли розовые кусты, на этот раз слезы девочки проникли в грудь Петерса и растопили его сердце.

Он еще не говорил, но уже открыл глаза, и взгляд его все больше и больше оживлялся.

Тогда Герда стала напевать песенку, которую когда-то они вместе пели у окна незадолго до наступления Рождества:

Увядшие розы упали с куста —

Скоро узрим мы младенца Христа.

И тут к Петерсу полностью вернулась способность ощущать. Он разрыдался, и слезы его лились так обильно, что осколочек дьявольского зеркала, застрявший в его сердце, вышел из глаза вместе с самой крупной его слезой.

Мальчик тотчас же узнал Герду и воскликнул в порыве радости, уже давно ему неведомой:

— Герда, моя добрая маленькая Герда, где же ты пропадала так долго?

Петерс забыл, что это он п ро п ад ал так долго, а не Герда.

И он с удивлением осматривал все, что его окружало.

— Ах, как же здесь холодно! — продолжал он. — Как здесь неуютно и пустынно!

Петерс ухватился за Герду, улыбавшуюся и плакавшую от радости, — так ему было страшно, что Герда уйдет и оставит его одного во дворце Снежной королевы.

И его душевное довольство и его опасение, смешавшиеся друг с другом, были так искренни и так трогательны, что льдинки принялись плясать от счастья, а снежные стены — плакать от радости.

В это время ледяные пластинки, которыми так долго и безуспешно играл Петерс, в свою очередь зашевелились и, передвигаясь, сами составили солнечный круг, посреди которого было написано слово «вечность».

В ту же минуту все двери дворца распахнулись: у каждой двери, через которую должны были пройти Герда и Петерс, стояли на страже два ангела.

Герда поцеловала в обе щеки Петерса, и его посиневшее лицо сразу же порозовело.

Она поцеловала его глаза, и они засияли так же ярко, как ее собственные глаза.

Она поцеловала руки и ноги Петерса, и оцепенение, лишившее их подвижности, тут же прошло.

Теперь Снежная королева, если бы ей захотелось, могла бы возвратиться: ледяное солнышко поблескивало на земле, а посреди солнечного круга сияло слово «вечность».

Дети взялись за руки и в сопровождении ангелов вышли из замка, беседуя о бабушке и о розах, расцветавших у окна, и повсюду, где они проходили, ветры стихали и солнце сияло.

Когда дети приблизились к кусту с красными ягодами, они увидели поджидавшего их там северного оленя.

Он стоял рядом с оленихой, вымя которой было полно молока. Дети насытились ее молоком и почувствовали, что им стало теплее.

Теперь, поскольку Герда и Петерс уже не нуждались в помощи ангелов, те простились с детьми, напомнив им, что когда-нибудь увидятся с ними на Небесах; и ангелы исчезли, овеяв Герду и Петерса теплым и благоухающим воздухом.

Герда села верхом на оленя, Петерс — на олениху, и животные домчали их до хижины финской колдуньи, где они отогрелись и Герда, до дыр износившая в поисках друга свои красные башмачки и оставшаяся без обуви, вновь обрела свои меховые ботинки и рукавицы.

Здесь же оставались санки Петерса.

Олени впряглись в санки, и дети сели на них рядом, согревая друг друга. Старушка-финка укрыла их шкурой белого медведя, и олени понеслись к лачуге лапландки.

За время их отсутствия добрая волшебница сшила им шубы из меха голубого песца, в чем они очень нуждались, поскольку их одежды понесли утраты ничуть не меньшие, чем красные башмачки Герды.

У лапландки дети наскоро перекусили и надели новые шубы, после чего, не задерживаясь в гостях ни на минуту и от всего сердца поблагодарив добрую женщину, отправились в путь.

Через три дня дети были уже у границы Снежного королевства; южнее ее начинали появляться мхи и первые лишайники.

Там олени покинули Герду и Петерса.

Расставание было грустным, и от слез не удержались ни дети, ни животные, но олени не отважились подвергать себя опасности, отправляясь в другую страну. Правда, олениха готова была бы пойти дальше, но олень, побывавший в неволе, удержал от этого свою по-другу, рассказав ей о своих страданиях, перенесенных в плену.

Детям пришлось бросить санки и пойти дальше пешком, держась за руки. Мало-помалу мхи и лишайники сменились вереском и рододендронами; за вереском и рододендронами последовали колючие кустарники, за колючими кустарниками — чахлые малорослые ели, за ними — уже более красивые ели, потом — каменные дубы, затем они услышали пение птичек, увидели первые цветы, и наконец их взору предстала большая роща из буков и каштанов.

Из этой рощи верхом на великолепной лошади, в которой Герда сразу узнала одну из тех двух лошадей, что были запряжены в ее золоченую карету, выехала красивая девочка в алой шапочке и с двумя пистолетами за поясом.

Это была не кто иная, как маленькая разбойница.

Герда узнала ее, а та узнала Герду; они побежали друг другу навстречу и нежно обнялись.

Гордой амазонке наскучила жизнь, которую она вела в лесном замке. Она взяла там целую кучу золотых монет, набила ими свои карманы, отвязала одну из лошадей, подаренных Герде принцессой, прыгнула ей на круп и умчалась прочь

Эта встреча была большой радостью для обеих девочек.

— А кто этот мальчик? — поинтересовалась маленькая разбойница, указывая на Петерса.

Герда объяснила, что это и есть тот ее маленький друг, которого она с таким чувством тревоги разыскивала, когда ее остановили разбойники.

Тогда, повернувшись к Петерсу, дочь людоедки спросила его:

— Бродяга ты эдакий, хотела бы я знать, действительно ли ты стоишь того, чтобы тебя разыскивали на краю света?

Герда ласково похлопала ее по щеке и поинтересовалась, как поживают принц и принцесса.

— Они путешествуют за границей, — сообщила маленькая разбойница.

— А ворон и ворониха?

— Ворон умер от несварения желудка, так что прирученная ворониха стала вдовой. Она носит на левой лапке траурную ленточку и горько жалуется на свою печальную участь. Это все, что мне известно. А теперь, Герда, расскажи мне, что с тобой происходило и как ты все-таки нашла своего беглеца.

Герда и Петерс обо всем поведали маленькой разбойнице, и та откликнулась:

— Что же, теперь все будет по-другому, возвращайтесь в большой город, и если я когда-нибудь там окажусь, то нанесу вам короткий визит.

И, не спрыгивая на землю, маленькая разбойница поцеловала Герду и Петерса, а затем погнала свою лошадь вскачь и скрылась из виду.

Петерс и Герда, рука об руку, продолжили свой путь, прошли через местности, поросшие травами и цветами, при виде которых они забыли эту ужасную Лапландию, которую так расхваливают русские, а затем, наконец, услышали звон колоколов и увидели на горизонте тот большой город, где они родились и выросли.

Маленький Петерс узнал те городские ворота, через которые он выехал, улицы, по которым его влекла Снежная королева, и, наконец, дети оказались у своих двух родных домов.

Они поднялись по лестнице в доме Герды и вошли в комнату бабушки. Здесь все оставалось на своих местах, все было таким же, как прежде. Настенные часы мерно стучали и отбивали время; однако, остановившись перед зеркалом, дети с удивлением увидели, что Петерс стал красивым юношей, а Герда — красивой девушкой. Розы по-прежнему цвели в своих ящиках, а у окна все еще стояли детские стульчики.

Петерс и Герда сели на них. Прошлое исчезло из их памяти, как дурное сновидение, и им казалось, что они никогда и не покидали родной дом.

В это время после церковной службы вернулась домой старенькая бабушка, держа в руке молитвенник. Не узнав повзрослевших Герду и Петерса, она поздоровалась с красивым юношей и красивой девушкой и спросила, как их зовут.

И тогда они дуэтом запели ту духовную песню, которой она сама некогда их научила:

Увядшие розы упали с куста —

Скоро узрим мы младенца Христа.

Тут у старенькой бабушки вырвался крик радости: в красивом юноше и красивой девушке она теперь узнала Петерса и Герду.

Месяц спустя колокола, звон которых они расслышали раньше, чем увидели родной город, зазвонили в честь их бракосочетания.

А еще через десять месяцев те же колокола звонили в честь крещения двух премилых младенцев-близнецов, одного из которых назвали Петерсом, как их отца, а второго — Гердой, как их мать.

Текст рапечатан с сайта https://peskarlib.ru

Детская электронная библиотека

«Пескарь»