Детская электронная библиотека
Александр ДЮМА
Человек, который не мог плакать
(Версия для распечатки текста)
В красивом доме, стоявшем недалеко от городка Хомбурга, жил очень богатый человек, которого звали графом Бальдриком.
Он владел несколькими домами во Франкфурте, замками во всех его окрестностях, и, по словам людей, можно было идти целый день и не выйти за пределы его поместий.
У него было огромное число слуг и охотничьих команд, притом что он никогда не охотился, а из-за стола, всегда ломившегося от яств, он нередко вставал, не притронувшись ни к одному блюду.
Его погреба были полны лучших вин Рейна, Франции и Венгрии; эти вина ему подавали в серебряных и позолоченных кубках, но он почти всегда отставлял эти кубки, едва пригубив из них.
Этому человеку, для кого фортуна, казалось, опорожнила все свои сокровищницы, не хватало только одного.
Он не мог плакать.
Ни радость, ни горе не могли вызвать в его глазах ни единой слезы.
Он потерял отца — и не смог заплакать; он потерял мать — и не смог заплакать; он потерял двух братьев — и не смог заплакать.
Наконец, когда после десяти лет бесплодного супружества его жена подарила ему дочь, о чем он всегда страстно мечтал, — он тоже не смог заплакать.
Его дочери было теперь четырнадцать лет; ее звали Лия.
Однажды, войдя в комнату отца, девочка увидела, что он сидит в самом темном углу и вздыхает.
— Что с тобой, отец? — спросила она. — Мне кажется, что ты очень опечален...
— Да, я в самом деле очень опечален, — ответил граф. — Я только что потерял последнего из своих братьев: умер твой дядя Карл.
Лия очень любила дядю Карла, всегда приносившего ей на Рождество чудесные подарки.
И потому, когда отец сообщил ей эту новость, у девочки брызнули из глаз слезы.
— О, мой бедный дядя! — восклицала она, рыдая.
— Счастливое дитя, ты можешь плакать! — прошептал граф, с завистью глядя на дочь.
— Но, коль скоро у тебя такое горе, почему же ты не плачешь? — спросила Лия.
— Увы! — отвечал отец. — Слезы — это небесный дар, в котором Господь отказал мне; бесконечное милосердие пребывает с тем, кому дано плакать, ведь тот, кто может плакать, вместе со слезами изливает свое горе, тогда как мое сердце должно разорваться.
— Но почему?!
— Потому что Господь отказал мне в том, что даровано им самому презренному из людей: он отказал мне в слезах!
— Если Господь отказал тебе в них, Господь может и даровать их тебе, и я буду молиться об этом так долго и так усердно, что он вернет тебе способность плакать.
Но граф покачал головой.
— Участь моя решена, — сказал он. — Мне предстоит умереть из-за того, что я не умею плакать. Когда мое сердце переполнится слезами, которые должны были бы излиться из моих глаз, оно разорвется, и все для меня будет кончено.
Лия встала на колени перед отцом и взяла его за руки.
— О нет! Нет, отец! — воскликнула она. — Ты не умрешь! Должно же быть на свете средство вернуть тебе способность плакать, утраченную тобой; назови мне это средство — остальное я сделаю сама.
Граф минуту пребывал в нерешительности, как если бы такое средство и в самом деле существовало, но, несомненно, таило в себе слишком большие трудности, чтобы их способна была преодолеть девушка столь юного возраста; затем, ничего ей не ответив, он поднялся и вышел из комнаты.
В тот день Лия не видела больше отца до самого вечера. На следующее утро она напрасно прождала его к завтраку: он не спустился к столу.
Однако граф велел передать дочери, чтобы, закончив трапезу, она поднялась к нему.
Она тотчас встала из-за стола и отправилась в комнату отца.
Как и накануне, он полулежал в кресле, а лицо его было таким бледным, как будто он уже умер.
— Дорогое мое дитя, — обратился к ней граф. — Мое сердце уже так полно и так обременено горем, что, как мне кажется, оно вот-вот разорвется: я чувствую, как слезы с глухим шумом поднимаются во мне, словно бурный поток, готовый снести плотину; и, поскольку, как мне кажется, смерть моя близка, я позвал тебя, чтобы ты узнала, что на мне лежит кара за преступление, совершенное не мною.
— О говорите, говорите, отец мой! — вскричала девочка. — Возможно, если вы будете рассказывать о своих горестях, слезы придут к вам!
Граф покачал головой с видом человека, потерявшего надежду, но, тем не менее, продолжил:
— Итак, я хочу рассказать тебе, дорогое дитя мое, как случилось, что Господь отказал мне в слезах.
Мой дед был бездушным человеком, который дожил до пятидесяти лет, никогда не пожалев ни одного несчастного. Он отличался крепким здоровьем и был очень богат, а потому, не испытав никогда ни болезней, ни бедности, говорил, что болезни всего лишь выдумка, а бедность — следствие беспутности. Если же его вынуждали признать, что болезнь не плод воображения, а в самом деле существует, он говорил, что больной навлек ее на себя своей беспорядочной жизнью или же неправильным питанием. Так что ни бедные, ни больные не находили у него ни сострадания, ни помощи.
Более того, один лишь облик несчастного человека был для него невыносим, а при виде слез на глазах людей он впадал в такую ярость, что полностью терял разум и становился способен на любую жестокость.
Однажды ему сообщили, что в окрестностях замка появился волк, наносящий огромный вред: он режет овец и лошадей и порой нападает даже на людей; и вот, скорее для того чтобы больше не слышать жалоб и не видеть слез несчастных жертв страшного зверя, а вовсе не из человеколюбия, мой дед решил очистить округу от разорявшего ее чудовища.
Он отправился на охоту вместе с несколькими соседями. Ночью искусный доезжачий сделал заломы на местах прохода волка, так что охотники направились прямо к логову зверя и начали его травить.
Через час бешеной гонки преследуемый собаками волк, вместо того чтобы покориться своей участи, как обычно ведут себя в таких случаях эти звери, укрылся в хижине угольщика.
К несчастью, у двери ее играл сынишка угольщика, трех или четырех лет от роду.
Разъяренный волк бросился на ребенка и загрыз его.
Мать, находившаяся внутри хижины, видела, что происходит, но прежде чем она успела прийти на помощь своему сыну, бедный малыш был уже мертв.
Она страшно закричала. Отец, рубивший дерево в двадцати шагах от своего дома, прибежал с топором и размозжил волку голову.
В эту минуту появился мой дед — верхом на взмыленной лошади, такой же разгоряченный, как и она, и с присущей ему грубостью.
Он увидел убитого зверя, крестьянина с окровавленным топором в руке и рыдающую женщину с мертвым ребенком на руках.
«Чего ты разревелась, женщина? — закричал он. — Ведь несчастье произошло по твоей вине! Если бы ты не позволяла своему сыну шляться где угодно, волк не встретил бы его на своем пути и не загрыз бы его. А ты? — обратился он к угольщику. — Как тебе достало наглости убить волка, на которого я охочусь?»
«Ах, господин, сжальтесь над нами!» — воскликнули угольщик и его жена, заливаясь горькими слезами.
«Клянусь рогами дьявола! Скоро вы прекратите свое нытье?» — вышел из себя дед.
И поскольку женщина, по-прежнему плача, протянула к нему тело своего ребенка, полагая что его вид смягчит сердце этого жестокого человека, он, напротив, еще более выведенный из себя этим зрелищем, обрушил на голову несчастной матери такой удар рукояткой кнута, что она упала навзничь и откатилась в одну сторону, в то время как труп ее ребенка откатился в другую.
Угольщик сделал было угрожающий жест, но почти тотчас отбросил топор подальше от себя и протянул свою безоружную руку в сторону моего деда.
«О каменное сердце! — сказал он ему. — Ты не можешь видеть слез матери и отца, оплакивающих своего ребенка; ну что ж, от имени Господа я говорю тебе: настанет для тебя час, когда ты сам захочешь заплакать, но не сможешь это сделать, и накопившиеся в тебе слезы разорвут твое сердце! Ступай же, и пусть кара за твою жестокость тяжким бременем ляжет на тебя и на твоих потомков вплоть до третьего колена!»
При всей своей малой впечатлительности дед был страшно испуган этим проклятием и, повернув лошадь спиной к несчастным людям, во весь опор умчался прочь.
У него было четыре сына.
Старший был игроком, он растратил состояние, данное ему отцом, отправился в Америку и погиб во время кораблекрушения.
Получив это известие, дед хотел было заплакать, но не смог.
Второй его сын вошел в политический заговор; заговор провалился, и молодому человеку отрубили голову как предателю.
При виде того как его сын всходит на эшафот, высоко держа голову, но уже бледный в ожидании близкой смерти, дед хотел было заплакать, но не смог.
Его третий сын, самый любимый, был таким же страстным охотником, как и он. Однажды, когда они вместе гнались за кабаном, лошадь, на которой ехал молодой человек, отскочила в сторону, сбросила всадника на дерево, и он разбил себе голову.
Дед видел, как все это произошло; он спрыгнул с коня, но успел лишь принять последний вздох своего сына. Дед возвел руки к Небу и полным отчаяния голосом вскричал:
«О Боже! Слезу! Одну слезу!»
Однако над ним тяготело проклятие, и, поскольку он не смог заплакать, сердце его разорвалось, и он умер.
Остался младший из его сыновей — мой отец.
Это был кроткий и добрый человек, но и его не пощадила судьба; невзирая на свою доброту, он тоже не мог плакать, когда к нему приходила беда, и умер молодым вскоре после того, как моя матушка произвела меня на свет.
Теперь я несу эту кару, потому что угольщик, проклиная моего деда, в согласии со словами Святого Писания, сказал: «Проклинаю тебя и твоих потомков вплоть до третьего колена!»
Стало быть, я скоро умру, потому что и я не могу плакать.
— Но, отец мой, — спросила Лия, — не знаете ли вы какое-нибудь средство освободиться от этого страшного проклятия?
— Да, — ответил граф, — есть одно средство; однако им так трудно воспользоваться, что у меня нет на него никакой надежды.
— Все равно! — воскликнула Лия. — Говорите скорее, что это за средство!
— Угольщик, произнесший проклятие, еще жив; теперь это восьмидесятилетний старик. После смерти жены и ребенка он ушел далеко в горы, в сторону Фалькенштейна. Этот человек, породивший зло, лишь один владеет тайной, как можно избавиться от него; уже давно он сам, видя к каким последствиям привело содеянное им, сожалеет о том, что когда-то произнес это проклятие, и снял бы его, будь это возможно; но это ему запрещено. Я нашел его и, встав на колени перед ним, умолял указать мне средство, как вновь обрести слезы. Но он только покачал головой. «Да, я знаю такое средство, — сказал он, — но мне не разрешено указывать его тебе; только дитя с невинным и чистым сердцем способно отыскать жемчужину, обладающую драгоценным свойством возвращать слезы тем, кто потерял их».
— А разве рядом с тобой, отец, — сказала Лия, с любовью глядя на графа, — разве рядом с тобой нет такого невинного и чистого сердца?
— Да, конечно, есть, — ответил он, — но я не знаю, сотворит ли Господь чудо ради меня?
— Зачем сомневаться? — возразила девочка. — Разве Бог не может сделать все, что захочет? Отец, укажи мне дорогу, ведущую к хижине старика, и я принесу тебе жемчужину, возвращающую способность плакать.
Граф посмотрел на Лию и, немного подумав, сказал:
— Что ж, ступай, бедное дитя, странница Господа Бога; Господь избрал тебя, чтобы принести мне помощь и утешение, и теперь я впервые обрел веру и надежду!
Затем он благословил дочь, и она отправилась в свое опасное путешествие.
Она переоделась в повседневный наряд крестьянки, чтобы люди не удивлялись, видя, что дочь графа идет пешком.
К концу четвертого дня пути, проходя ежедневно от пяти до шести льё, бедная малышка добралась до хижины угольщика.
Уже наступила ночь, когда она постучала в дверь. Угольщик отворил ее девочке.
Как и рассказывал ей граф, это был красивый восьмидесятилетний старик с седыми волосами и седой бородой; одиночество и печаль придали его лицу своего рода величие.
Старик долго смотрел на путницу, прежде чем заговорить с ней; он прекрасно видел, что тонкие изящные черты ее лица, матовая белизна кожи, маленькие ручки с розовыми ноготками никак не соответствуют ее наряду крестьянки.
Наконец он спросил ее, кто она такая и зачем пожаловала.
И тогда Лия рассказала ему все: как она обещала отцу пойти попросить у старика жемчужину, возвращающую способность плакать, как отец поверил в нее, и как она отправилась в путь.
— Ах! — воскликнул старик. — Непростое дело вы затеяли, бедное дитя, и, к несчастью, не все зависит только от меня; но я, по крайней мере, постараюсь сделать все, что смогу.
Он открыл устроенный в стене шкафчик, заполненный склянками разной величины. (Дело в том, что старик изготавливал настои целебных трав и даром раздавал их больным, обращавшимся к нему после того, как от них уже отказались врачи.)
Из всех этих склянок он выбрал одну такую маленькую, что объемом она была не больше ликерной рюмки. Старик протянул девочке эту склянку, в которой находилась жидкость пурпурного цвета.
— Возьми эту склянку, дитя мое, — сказал он, — и выпей ее содержимое перед тем как заснуть; то, что ты увидишь во сне, тебе придется сделать, чтобы оказать помощь отцу.
Лия от всего сердца поблагодарила старика.
— Но где же я проведу ночь? — спросила она с беспокойством. — Я не могу идти в темноте: я заблужусь; к тому же, в лесу очень холодно и на пути мне могут встретиться дикие звери или злые люди.
— Ты заночуешь здесь, дитя мое, — ответил старик. — В моей бедной хижине я часто даю приют заблудившимся путникам. Сам я обычно сплю в подвесной койке, а ты будешь спать в моей комнате — на постели из свежего папоротника и мха.
И в самом деле, он приготовил в углу комнаты постель для девочки, после чего подал ей на ужин хлеб, молоко и превосходную землянику.
У Лии никогда в жизни не было трапезы лучше этой; затем, удалившись в отведенную ей комнату, она выпила содержимое склянки и тут же рухнула на свою постель из мха и папоротника, одоленная сном.
И как только глаза ее сомкнулись, ей представилось чудесное зрелище.
Лия очутилась в огромном саду, усеянном такими прекрасными цветами, каких она никогда не видывала, и ей стало понятно, что она находится не на земле и если еще и не попала на Небо, то, должно быть, оказалась на какой-то планете, близкой к нему. Огромные восхитительные бабочки с золотыми и лазурными крыльями перелетали с цветка на цветок; из чашечек роз и лилий взметались вверх струи воды, цветом и благоуханием напоминавшей лепестки этих цветов; каждая из этих водяных струй создавала в воздухе яркую радугу, и в каждой из них отражалось солнце, причем Лия могла останавливать взгляд на всех этих солнцах, а они не слепили ее.
Но самым прекрасным и необыкновенным из всего, что она увидела, оказалась толпа ангелов в голубых одеждах и с серебряными крыльями: на одних были венки из цветов, на других — короны из звезд, а у нескольких надо лбом сиял огненный луч; именно эти ангелы — их было менее всего — казалось, повелевали остальными.
Все они были восхитительно красивы, а необычайное выражение их лиц носило на себе печать невыразимой кротости.
У каждого из них было свое собственное занятие.
Один рыхлил землю кончиками своих серебряных крыльев, и там, где земля была взрыхлена им, вырастали цветы и другие растения.
То был ангел весны.
Другой летал по небу, а за ним тянулось длинное темное покрывало, сплошь усыпанное звездами.
То был ангел ночи.
Вот этот взмывал, словно жаворонок, под самые небеса, кончиком пальца прикасался к востоку, и восток вспыхивал розовыми красками.
То был ангел утренней зари.
А тот, с печальной улыбкой, но с удивительной безмятежностью на лице, стремительно бросался в пустоту, словно в бездну, держа в руках крест.
То был ангел смерти.
Ангел, увенчанный цветами, объяснил девочке увиденное ею.
— О! Как это все красиво, величественно, необыкновенно! — воскликнула она. — Но скажите мне, добрый ангел: вон там я вижу одного из ваших братьев, который держит в руках золотые весы, полные жемчуга; что это он делает? У этого ангела такой серьезный вид, но в то же время он кажется мне очень добрым!
— Это ангел слёз, — ответил собеседник девочке.
— Ангел слёз! — вскричала Лия. — О! Это именно тот, кого я искала!
И она устремилась к прекрасному ангелу, молитвенно сложив ладони и приветливо улыбаясь ему.
— Я знаю, чего ты хочешь, — сказал ей ангел. — Но твердо ли ты веришь в то, что я могу помочь тебе? Одним словом, есть ли у тебя вера?
— Я уверена, что ты сможешь мне помочь, если только Бог тебе это позволит.
— Вера, ведущая свое начало от Господа, истинна, — сказал ангел. — Видишь эти чистые и прозрачные, как хрусталь, жемчужины? Это слезы любви, пролитые людьми, которые потеряли своих возлюбленных; а вот темные жемчужины — это слезы, пролитые жертвами несправедливости и гонений; эти розовые жемчужины — слезы жалости, пролитые теми, кто добр и сочувствует страданиям других людей; а вот, наконец, золотистые жемчужины — это слезы раскаяния, в глазах Господа самые драгоценные из всех. Это по его повелению я собрал все эти слезы: однажды, когда придет час возмездия, их поместят на весы вечности, одна из чаш которых называется «справедливость», а другая — «милосердие».
— О прекрасный и добрый ангел, тебе известно все, и ты знаешь, зачем я пришла; ты, ангел слёз, должно быть, лучший из ангелов; сделай же, умоляю тебя, так, чтобы мой отец, невиновный в грехах своего предка, смог плакать, дабы его сердце не разорвалось!
— Это будет трудно, — ответил ангел, — но Бог поможет нам.
— А чем Бог может помочь? — спросила девочка.
— Он поможет тебе отыскать жемчужину, в которой соединились две слезы — слеза раскаяния и слеза любви, — пролитые двумя разными людьми; эти две слившиеся воедино слезы представляют собой жемчужину самую драгоценную из всех, и только она одна способна спасти твоего отца.
— О, укажи мне, где я могу отыскать ее! — воскликнула Лия.
— Проси Бога, и он направит тебя, — ответил ангел.
Лия, все еще во сне, встала на колени и принялась молиться.
Едва закончив молитву, она проснулась; видение рассеялось.
Утром она рассказала угольщику о том, что она видела во сне, и спросила, что ей теперь следует делать.
— Возвращайся к себе домой, дитя мое, — ответил старик. — Ангел обещал, что Господь придет к тебе на помощь; верь же в это и жди: ангелы не лгут!
Лия поблагодарила старика и после завтрака отправилась в дорогу.
Но к середине второго дня неожиданно пал густой туман, не только мало-помалу застилавший Лие горы, среди которых она шла и двойная вершина которых служила ей своего рода ориентиром, но и опустившийся вскоре на саму дорогу.
Внезапно дорога оказалась перерезана пропастью.
На дне пропасти гремел бурный поток.
Лия остановилась; было очевидно, что она сбилась с дороги, ибо на пути к дому угольщика эта пропасть ей не попадалась.
Она осмотрелась, но разглядеть что-либо в тумане было невозможно.
Она закричала, и ей ответил чей-то голос.
Она пошла на этот голос.
Вскоре Лия увидела старуху, собиравшую в лесу хворост. Туман прервал ее работу, но, поскольку ей удалось собрать почти полную связку сучьев, она приготовилась возвращаться домой, как вдруг послышался крик Лии; старуха отозвалась, понимая, что это был зов попавшего в беду человека.
Лия, стремившаяся скорее продолжить свой путь, спросила у старухи, есть ли возможность спуститься в пропасть и перебраться через нее.
— О, ради Бога, дитя мое, не делайте этого! — воскликнула старуха. — У этой пропасти отвесные стены, и с каждым годом она становится все глубже. Для того чтобы перепрыгнуть через нее, нужны крылья птицы, а для того чтобы перебраться через нее, нужны ноги серны.
— Тогда, добрая женщина, — сказала Лия, — укажите мне другую дорогу, которая приведет меня в дом к моему отцу.
И она упомянула Хомбург, говоря, что именно туда ей нужно вернуться.
— О, как далеко вы отклонились от вашей дороги, бедное мое дитя! — посочувствовала ей старуха.
— Пусть даже так, — ответила девочка, — только скажите, где она: у меня хватит упорства найти ее!
— В этом ужасном тумане вам никогда не найти дорогу, милая крошка, — продолжала старуха. — Лучше подождать, пока он рассеется; он никогда не длится дольше суток.
— Но где мне переждать, пока этот туман рассеется? Есть здесь неподалеку хоть один постоялый двор?
— Нет ни одного на четыре льё в округе, — ответила женщина. — Но я охотно дам вам приют в своем доме, дорогое дитя, если вас устроит моя бедная хижина.
Лия с признательностью приняла приглашение и пошла следом за старухой, и та, несмотря на густой туман, привела ее прямо к своему дому.
Женщина жила в маленькой лачужке у подножия горы.
В этой лачужке была только одна комната, весьма жалкая на вид.
Лия поискала глазами, где бы она могла устроиться на отдых.
— Садитесь на эту циновку, — предложила ей старуха, протягивая девочке чашку молока и кусок черного хлеба, а затем со вздохом добавила: — Вот и все, чем я могу угостить вас, а ведь я не всегда была такой бедной. В деревне, что по другую сторону этой горы, у меня были прежде дома и сады, поля и луга, овцы и коровы — словом, меня считали богатой. У меня был единственный сын, который растратил все это богатство. Но, — продолжала она, — Бог мне свидетель, я сожалею вовсе не о своем добре, и слезы, что я проливаю, — это слезы любви.
— Но это значит, что ваш сын — дурной человек? — спросила Лия.
— О нет, нет! — воскликнула несчастная мать. — Никто никогда не заставит меня осуждать мое дитя! Нет, напротив, у него доброе сердце, однако он легкомыслен, а это скорее моя вина, чем его. Когда, будучи ребенком, он совершал какую-нибудь провинность, я забывала наказать его. Господь дал мне доброе поле, и только из-за моей великой слабости оно оказалось засеянным плевелами.
И она разразилась рыданиями.
Лия пожалела добрую женщину и попыталась утешить ее, а сама с удовольствием ела при этом хлеб с молоком.
Утерев слезы, женщина стала готовить девочке постель из сухих листьев, приговаривая при этом:
— На то была воля Божья, а что Бог ни делает, все к лучшему!
Лия уже легла в постель и была готова уснуть, как вдруг кто-то постучал в дверь хижины.
— Кто там? — спросила старуха.
— Путник, который ищет крова, — послышался из-за двери мужской голос.
— О дорогая моя хозяйка, во имя Неба, не открывайте ему! — взмолилась Лия. — Может быть, это грабитель, пришедший нас убить!
— Успокойтесь, бедное дитя, — отвечала добрая женщина. — Что искать грабителю в такой убогой лачуге? А что касается убийства, то кто захочет совершать бесполезное преступление, лишая жизни ребенка и старуху? Нет, это какой-то несчастный путник, заблудившийся в лесу; он может свалиться в пропасть, если я не впущу его; стало быть, не впустить его будет поступком не очень-то христианским.
И добрая женщина открыла дверь.
Путник вошел; он был закутан в широкий плащ, почти полностью скрывавший его лицо; старуха подбросила хвороста в очаг, принесла для нового гостя, как прежде сделала это для девочки, молока и хлеба, и пригласила его отужинать.
Но он покачал головой в знак отказа, вглядываясь при этом в старуху, чье лицо было освещено огнем, пылавшим в очаге.
— Почему же вы не хотите поесть? — спросила добрая женщина. — Вы, должно быть, голодны, а то, что я предлагаю вам, я предлагаю от чистого сердца. Так что ешьте.
— Не раньше, чем вы простите меня! — воскликнул незнакомец, срывая плащ и открывая свое залитое слезами лицо.
— Сын мой! — вскричала добрая женщина.
— Матушка! Матушка! — отозвался путник.
И они бросились друг другу в объятия.
Это и в самом деле был так долго пропадавший сын хозяйки, блудный сын, вернувшийся в материнский дом.
Первые минуты были сплошь радость, волнение и слезы.
Потом сын рассказал матери, что с ним произошло.
В двух словах перескажем его историю.
Пока у молодого человека оставалось немного денег, взятых у матери, он вел жизнь беззаботную и расточительную; вслед за расточительностью пришла нищета, а за ней, наконец, и болезнь, которая чуть не свела его в могилу.
И тогда он ощутил раскаяние, тогда он понял, как согрешил перед Богом и перед своей матерью. Он стал молить Бога простить его и поклялся вернуться к матери, если выздоровеет.
Господь внял его мольбе и вернул ему здоровье.
И тогда молодой человек решил исполнить свой обет и вернуться к матери; но он растратил все, что имел, и ему было стыдно возвращаться бедным и лишенным всего, словно нищий.
И вот однажды он стоял на берегу Дуная, размышляя о том, как бы ему заработать немного денег, чтобы осуществить задуманное, и при этом машинально следил глазами за юношей, развлекавшимся купанием.
Отец юноши стоял на берегу, восхищаясь силой и ловкостью своего сына.
Вдруг юный пловец принялся звать на помощь: ему свело судорогой ноги и он стал тонуть.
Отец бросился в воду, но, вместо того чтобы спасти сына, он, не умея плавать сам, потянул его ко дну.
Франц — так звали сына доброй женщины, — напротив, был прекрасным пловцом, потому что с детства купался в Рейне.
Минуту спустя отец и сын были спасены.
На следующий день Франц получил двенадцать тысяч франков от неизвестного лица. Первым его побуждением было вернуть их, ибо он не считал для себя позволительным получать плату за доброе дело.
Но оказалось, что отец и сын уже покинули здешние края: это были два путешественника, находившиеся там проездом, и никто не знал, откуда они прибыли и куда уехали.
И тогда Франц перестал испытывать угрызения совести; обладая богатством в двенадцать тысяч франков и еще большим богатством — своим раскаянием, — он смог вернуться домой.
Мать и сын еще долго беседовали у огня — им было о чем поведать друг другу, и они не помышляли о сне.
С Лией же все обстояло иначе. Как только молодой человек закончил свой рассказ, она сразу же заснула.
И приснился ей тот же сон, что и прежде: она увидела тот же сад, те же цветы, тех же бабочек и тех же ангелов.
Однако на этот раз ангел слёз дал ей знак подойти к нему.
Она подошла.
Ангел слёз протянул ей жемчужину.
— Возьми, — сказал он, — это и есть драгоценная жемчужина, о которой я тебе говорил; в ней слились две слезы: слеза материнской любви и слеза сыновнего раскаяния. Положи эту жемчужину на сердце твоего отца, и твой отец сможет плакать и излечится.
Девочка почувствовала такую радость, что сразу же проснулась.
Видение исчезло.
Лия подумала, что это был всего лишь пустой сон, как все сны, и с грустью стала ждать рассвета.
Наступило утро, и поднявшееся солнце рассеяло туман.
Лия собралась покинуть хижину в ту же минуту.
— Нет, — сказала ей добрая женщина, — вам надо поесть, дитя мое; теперь мы можем угостить вас завтраком и охотно сделаем это, ведь отныне мы уже не так бедны. А после завтрака Франц выведет вас на дорогу к вашему дому.
Пока Лия завтракала, старуха устраивала для сына, не спавшего всю ночь, постель на том месте, где только что спала девочка.
Среди листьев она нашла жемчужину.
— Смотрите-ка, дитя мое, — промолвила она, — это вы обронили; какое счастье, что я нашла эту жемчужину: мне кажется, она очень дорого стоит!
— Ах! — воскликнула Лия. — Это же жемчужина ангела!
И, упав на колени, она возблагодарила Бога.
Помолившись, Лия настояла на том, чтобы отправиться в путь немедленно. Франц вывел ее на дорогу, как и обещала его мать, и уже на следующий день она стояла на пороге отчего дома.
Навстречу ей, вся в слезах, вышла старуха-служанка, которая когда-то была кормилицей ее отца.
— О Господи! — вскричала Лия. — Неужели мой отец умер?
— Нет, однако он при смерти. Он ждал вас вчера, но вы не вернулись, и он стал думать, что вас разорвали дикие звери или что вы упали в какую-нибудь пропасть. Его горе было безмерно, и, поскольку он не мог заплакать, невыплаканные слезы едва не задушили его.
— Где он? — спросила Лия.
— У себя в спальне, — ответила старуха-служанка. — Господу было угодно, чтобы вы пришли вовремя и успели получить последнее благословение и последний поцелуй отца!
Но Лия, не дослушав ее, уже бежала по лестнице. Она распахнула дверь в спальню графа, крича:
— Отец, я здесь!
Умирающий сделал усилие и протянул дочери руку, шепча:
— Господи, помилуй меня! Я умираю!..
Но в ту самую минуту, когда он произносил эти слова, Лия положила ему на грудь жемчужину.
Он вскрикнул, и из глаз у него хлынули два потока слез.
И затем с неописуемой радостью в голосе он воскликнул:
— Сколь же благотворны слезы! Благодарю тебя, Господи! И тебя, дитя мое!
Граф Бальдрик прожил еще долгие-долгие годы, проливая с тех пор обильные слезы как в горе, так и в радости.
Текст рапечатан с сайта https://peskarlib.ru
Детская электронная библиотека