Вначале было не страшно, а только непонятно.
Детская электронная библиотека
Юрий ТОМИН
Альберт Купша, Маркс Кротов, Коля Рыжов
(Версия для распечатки текста)
Вначале было не страшно, а только непонятно.
Когда немцы появились у околицы, всё ещё не верилось, что это — немцы.
Когда забелели на столбах и на стенах домов приказы, грозившие расстрелом за провинности большие и малые, то не верилось, что будут расстреливать.
В один из первых дней оккупации Коля и Маркс, стоя у окна, смотрели, как идёт немецкий патруль.
Двое солдат неторопливо шли серединой улицы. Они шагали в ногу, глядя прямо перед собой, положив ладони на автоматы, висящие на шеях. Они шли как окаменелые. И было непонятно, для чего они такие негнущиеся и жёсткие. Может, для самих себя, чтобы им было легко убивать?
Солдаты шли по улице.
Ребята смотрели.
Вдруг Маркс спросил:
— А в Испании тоже они воевали?
Коля недоуменно взглянул на друга. «Немцы на улице, у твоего дома, а ты думаешь об Испании», — вот что нужно было ответить Марксу. Но вдруг с удивлением Коля подумал, что и для него почему-то важно знать: эти или другие воевали в Испании?
* * *
Испания, Испания!
Голубое небо, голубые горы… И названия на карте звучные. Они хрустят, как сахар-рафинад на зубах: «Гвадалахара», «Сьерра-Морена».
В зелёных долинах, у рек, сверкающих солнцем, идут бои — республиканцы бьют мятежников.
Испания красива и разноцветна, как географическая карта.
Испания — это оранжевые апельсины.
Испания — это дети, заряжающие ружья для своих отцов.
Испания это линия красных флажков на карте.
Испания — республиканцы бьют фашистов!
Много часов проводили тогда ребята за картой.
Маркс лучше всех знал положение на фронтах Испании. Он вообще много знал об Испании.
Но главное — в Испании шла война. И если бы стать чуточку постарше, то можно удрать на эту войну. Там пушки карабкаются по склонам гор и республиканцы на конях преследуют мятежников. И на привалах бойцы пьют холодную ключевую воду из запотевших кувшинов и поют испанские песни.
Ребята ненавидели фашистов и играли в республиканцев. Они играли, и сама война, хотели они того или не хотели, казалась им игрой.
Республиканцы бьют фашистов?
Но линия фронта, извиваясь, медленно подползала к Мадриду. Зелёные долины перепаханы итальянскими танками.
В голубом небе — немецкие самолёты.
Да и всегда ли голубое небо в Испании?
Вот снимки в газетах: небо Мадрида чёрное от дыма.
Горят после бомбёжки дома.
Убитые дети лежат прямо на мостовой. Рядом — женщина. Она лежит, сжав кулаки. Она проклинает фашистов и после смерти.
И вот карта Испании уже перестаёт быть красивой, а война — игрой. Ребята понимают, что война — это страшно, что война — это смерть. Но всё же им хочется в Испанию.
* * *
Давно уже стихли шаги немецкого патруля.
Ребята всё стояли у окна. Они вспоминали каждый про себя Испанию.
Вспоминалось само по себе.
И когда пришёл Алик, Коля сказал, кивнув головой в сторону Маркса:
— Он говорит, что фашисты, которые здесь, были в Испании.
Алик, как ни странно, не удивился и спросил:
— Думаешь — правда?
И опять Коля должен был бы сказать Алику: «Как же так? Ведь фашисты здесь, в нашей деревне… Они могут убить тебя или меня. Они могут убить, кого захотят. У них есть такое право… Почему тебе неудивительно, что у них есть право убить тебя? Почему для тебя важно знать, были они в Испании или нет? Разве это главное сейчас?»
Но Коля ничего не говорил Алику. Ему так же, как и остальным, трудно, невероятно трудно было поверить в то, что вот сейчас под окнами прошли фашисты.
Зачем они здесь? Откуда пришли?
Из Испании?
Значит, и здесь они могут творить то же, что в Испании?!
* * *
Испания очень далеко. А фашисты уже здесь — в деревне Смердыня, недалеко от Ленинграда.
Всё это произошло так быстро, что поначалу было трудно поверить в случившееся.
Но поверить всё же пришлось.
Фашисты входили в любой дом и брали, что им нужно.
Фашисты расстреливали людей, вышедших на улицу после девяти вечера. Расстреливали ни в чём неповинных людей. Ведь это проще — нажать спусковой крючок, чем выяснить, куда и зачем шёл человек.
В те дни ребята говорили мало.
Они смотрели, слушали, запоминали.
Запоминали на всю жизнь.
Можно ненавидеть и прятаться.
Можно ненавидеть и мстить.
— Ребята, нужно что-нибудь делать, — сказал Коля. — Мы должны мстить. Мстить за наших и за испанцев. Поклянёмся!
— Честное слово! — горячо подхватил Алик и добавил ещё раз, для верности: — Честное пионерское!
Маркс молча кивнул головой. Он всегда говорил мало, и ребята знали, что для Маркса достаточно и этого.
* * *
Начались поиски партизан.
Осторожно ребята расспрашивали знакомых.
Одни пожимали плечами, другие говорили: «Не лезьте не в своё дело», третьи спрашивали: «Зачем?»
На этот простой вопрос ответить было очень трудно.
Люди таились.
Люди скрывали свои чувства и мысли.
Ребята видели, что люди, к которым они обращались, ненавидели фашистов так же, как и они, но никто не отвечал прямо.
Одни улыбались, другие хмурились; ни те, ни другие ничего не говорили.
Ребята не теряли надежды. Где только они не искали партизан: в оврагах, в лесу, даже в заброшенных сараях.
Однажды, когда ребята сидели в кустах у околицы, им встретился странный человек.
* * *
Был ясный осенний день.
В чистом воздухе далеко разносился гул самолётов с немецкого аэродрома. Время от времени из-за леса вздымались тяжёлые машины-бомбардировщики. Развернувшись, они выстраивались и уходили в сторону Ленинграда. Через некоторое время они возвращались, облегчённые и как будто довольные оттого, что остались целы и могут убивать снова. Низко над лесом заходили на посадку.
Из-за гула моторов ребята и не услышали шагов человека. Он стоял перед ними и, чуть покачиваясь на длинных ногах, смотрел на них сверху. Он был в новом сером костюме, в белой рубашке и в галстуке. Он разглядывал ребят с любопытством и сначала показался не своим и не чужим, а просто странным.
— Хорошие самолёты? — спросил он, кивая в сторону аэродрома.
Ребята молча смотрели на незнакомца.
— Я понимают, понимаю… — засмеялся незнакомец. — Война!.. Я — подозрительный человек. Так?
Ребята молчали.
— Я понимаю, — продолжал незнакомец. — Война!.. Но я стою и улыбаюсь вам, а вы не улыбаетесь мне. Почему? Когда встречаются в первый раз, то сначала нужно хорошо разговаривать, как друзья. Когда встречаются враги, то нужно разговаривать, как враги. Но ведь вы и я — не враги. Так?
Было что-то странное в манере человека складывать слова.
Русские слова звучали совершенно правильно и всё же не по-русски.
— Я хотел поговорить с вами, как будто нет войны. Я понимаю, вам нравятся самолёты. Мне тоже нравятся самолёты. Я хотел раньше лётчиком сделаться. Летать — очень хорошо. Верно?
Никто из ребят не произнёс ни слова.
— Молчание — золото, — незнакомец засмеялся. — Когда я был мальчиком, я тоже мало разговаривал и много дрался. Все мальчишки любят драться. Потому из них и вырастают хорошие солдаты. Правильно я говорю?
Он говорил правильно. Пожалуй, слишком правильно. Чем больше он улыбался, тем угрюмее становились ребята. Никто и никогда не был так терпелив с ними. И всё же в дружелюбии человека в сером была непонятная им назойливость.
Теперь уже никто из мальчиков не хотел заговорить первым.
— Я понимаю. Вы не хотите говорить. Это нехорошо. Война скоро кончится, и мы будем разговаривать хорошо. Что будете вы после войны делать?
Ребята молчали.
Незнакомец не унимался, и никак нельзя было понять, чего же он хочет.
— Когда победит немецкая армия… — сказал незнакомец.
Ребята вздрогнули и подались назад.
Незнакомец засмеялся.
— Я понимаю. Вы хотите, чтобы победила русская армия?
Об этом можно было бы и не спрашивать. На лицах ребят ответ был написан достаточно ясно.
— Я понимаю. Вы не хотите, чтобы победила русская армия?
Коля мотнул головой и посмотрел на друзей, как бы спрашивая их согласия.
— А вот хотим! — неожиданно сказал он и снова взглянул на друзей. — Хотим! Верно, ребята?
Алик и Маркс молча кивнули.
— Ты говоришь правду. Это хорошо, — сказал незнакомец весело. — Я тебя уважаю. Ты — рыжий, а рыжие счастливые. Может быть, действительно победит русская армия!
Незнакомец ещё раз внимательно оглядел ребят и, резко повернувшись, зашагал к деревне.
— Чего он пристал? — спросил Алик.
— Фашист, — буркнул Коля. — Разве непонятно! Смотри, у него пистолет в заднем кармане…
* * *
В школе стояли немцы.
Занятий не было.
Иногда ребята доставали старые учебники, что хранились в погребе, и читали вслух.
Это было опасно.
Даже в учебнике по арифметике встречались слова: «СССР», «красноармеец», «советский».
Расстрелять могли и за учебник по арифметике.
Через деревню на фронт проходили колонны немцев.
Гул на земле, и гул в небе…
По-прежнему гудели, распаляя себя злобой, моторы над аэродромом.
По-прежнему поднимались самолёты с русской земли и шли бомбить русскую землю.
Казалось, не было силы, которая преградит им путь.
Вдруг в небе грянули пулемётные очереди.
Вихрем через палисадники, огородами помчались ребята к околице. Они прятались в кустах и оттуда смотрели в небо.
Смотреть было запрещено, за это полагался расстрел.
Наверху шёл бой. Медлительные бомбардировщики с чёрными крестами на крыльях, завывая, улепётывали в разные стороны: откуда-то сверху, из-за облаков, свалился на них зелёный «ястребок».
Он был один.
Короткой трелью он прошёлся по спине «юнкерса», и тот вспыхнул сразу, как ватный. Огненным комом «юнкере» врезался в землю где-то за лесом. Спустя некоторое время долетел грохот взрыва.
«Ястребок» снова взмыл вверх и, кувыркнувшись через крыло, стал падать на спину следующему «юнкерсу».
С аэродрома поднялись немецкие истребители.
«Ястребок», словно ликуя, заплясал в небе, огрызаясь короткими очередями. Он пикировал, петлял, переворачивался и делал это так легко, так весело, что всё это было похоже не на бой, а скорее на игру в пятнашки. Немецкие истребители то зажимали его сверху и снизу, то, блокируя по сторонам, кружились с остервенением, боясь расстреливать его, чтобы не попасть друг в друга.
И вдруг «ястребок» задымил и стал снижаться.
Вся свора метнулась За ним, теперь уже впрямую поливая из пулемётов беспомощную машину.
* * *
Ребята вскочили на ноги, забыв о том, что их могут увидеть.
«Ястребок», косо прочертив по макушкам деревьев, исчез.
Ребята стояли прислушиваясь. Взрыва не было.
Они бросились к лесу. Никогда в жизни им не приходилось бегать так быстро. Они оступались, проваливались в колдобины, цеплялись за сучья, но не чувствовали боли ни от царапин, ни от ушибов.
«Ястребок» лежал на прогалине, уткнувшись крылом в землю. На бортах пузырилась горящая краска. Жирный тяжёлый дым стлался по поляне.
Лётчик сидел в кабине, склонив набок голову. Руки его, залитые кровью, повисли вдоль спинки кресла.
Коля прыгнул на крыло, подполз к кабине, с трудом открыл её и потряс лётчика за плечо. Голова лётчика чуть качнулась.
— Скорее! Живой! — задыхаясь от дыма, крикнул Коля.
Алик и Маркс были уже рядом. Отстегнув ремни, они с трудом вытащили лётчика из кабины. Осторожно спустили на траву тяжёлое тело.
Чтобы лётчику было удобнее лежать, Алик подстелил ему под голову свою телогрейку.
Маркс принёс в шапке воды!..
И только тут ребята заметили на комбинезоне лётчика дырки, много дырок, возле которых расплылись тёмные пятна.
Первый человек, который прилетел к ним с нашей земли, прилетел мёртвым. Его убили ещё в воздухе.
Когда Алик понял это, он заплакал.
И, глядя на него, заплакали Маркс и Коля.
Они плакали молча, не всхлипывая, не утирая слёз. Они плакали как мужчины.
Если бы в эту минуту пришли фашисты, то мальчики дрались бы с ними до последнего вздоха. Руками, ногами, зубами — насмерть.
Но фашисты не пришли.
У лётчика в карманах были документы и письмо.
Письмо начиналось так: «Дорогой Лёшенька! Мы все уже в Новосибирске. Холодина стоит такой, что сил нет. Намёрзнусь за день на работе, приду домой и думаю: как же тебе, наверное, наверху холодно. Каждое воскресенье хожу на базар, ищу тебе шерсти на варежки. Теперь, слава богу, нашла козий пух. Тёплый. Теперь такого нигде не достанешь…»
Лётчика Лёшу похоронили в лесу.
Хоронили тайком, без памятника, чтобы не нашли немцы. Его положили в могилу в полной форме, и никто из мальчиков даже не подумал взять пистолет — героев всегда хоронят с оружием…
* * *
Зима в тот год была жестокой, морозной.
Гитлеровцы стали ещё подозрительнее и злее.
Промёрзшие патрули для храбрости палили в ночь. Стреляли на шорох, на огонёк цигарки, стреляли чуть ли не в собственную тень.
Они смертельно боялись партизан.
Выходить из деревни становилось всё труднее. А выходить было нужно.
Ребятам, наконец, удалось связаться с партизанами.
Это сделал Коля.
Он пропадал целыми днями. Возвращался усталый, с посиневшим от холода лицом. На расспросы отвечал неопределённо или отмалчивался.
Напрасно пытались Алик и Маркс узнать у него хоть что-нибудь. Коля ничего не говорил. Тогда Алик и Маркс замолчали. Они дулись, бросали на Колю сердитые взгляды, но это не помогало. Наконец даже Маркс, всегда молчаливый, тихий Маркс, не выдержал.
— Ты думаешь, что мы ничего не знаем? — сказал он Коле. — Пожалуйста, думай… Мы всё знаем — ты ходишь к партизанам. Верно, Алик?
— Правильно, — сказал Алик, — пусть он не врёт.
— Я вру?! — крикнул Коля. — Чего я вам наврал?
— Ничего, — ответил Маркс. — Раз не говоришь правду — значит, врёшь. Мы же поклялись, чтобы вместе…
— Ничего я не вру… — буркнул Коля. — Мне командир сказал: если попадёшься один, то это — один, а если трое, то это — трое. Будут одного мучить или троих — есть разница? Я про вас говорил. Он сказал: «До времени…»
— Тогда мы сами найдём, — спокойно сказал Маркс.
— Не нужно искать! — зашептал Коля. — Я должен вам сказать и скажу: завтра повезём партизанам продукты…
— Здорово, рыжик! Молодец, рыжик! — Алик, мгновенно забывший все обиды, сильно хлопнул Маркса по плечу. — Это годится, верно, Марик?
Маркс молча кивнул в ответ.
С этого дня ребята начали постоянно помогать партизанам.
Оказалось, что в деревне не так уж мало людей, которые связаны с партизанами. Они передавали ребятам продукты и одежду, а Коля, Алик и Маркс отвозили всё в лес и оставляли в условленных местах.
Это было уже настоящее дело.
И всё же… Продукты… Горбушкой хлеба фашиста не убьёшь. Их убивают из автоматов. А мальчики пока могли только мечтать об оружии.
Но вот они получили, наконец, первое боевое задание.
* * *
Как звонко поют лыжи на мёрзлом снегу! Но песня эта — предатель. Надо двигаться бесшумно.
Как хороши голубые дороги в зимнем лесу! Свежая, морозная луна серебрит ели… Но свет луны — только помеха. Лучше всего, если пасмурное небо, если метель, если темно. Немцы боятся темноты.
Давно ли даже в летний день лес казался мальчикам загадочным, таинственным?
Но теперь война.
Всё стало иметь другой смысл. Привидения и колдуны, которыми когда-то пугал ребят Алик, не интересовали больше их.
Сейчас лес — надёжный друг, и в нём безопаснее, чем в собственном доме.
По притихшему, ночному лесу пробираются ребята поближе к аэродрому. Сейчас очень важно не нарваться на засаду.
Впереди Маркс. Он — дозорный. За ним Коля и Алик. В руках у одного — ведро. С ним надо поосторожней, чтобы не громыхало. В руках у другого — керосиновая лампа.
Вот и опушка. Здесь рядом — аэродром: впереди расстилается тёмное поле. Оно кажется мёртвым. Но вот порыв ветра приносит какой-то металлический звук… Вспыхнул и сразу погас крошечный светлячок… Чуть слышно тарахтит не то танк, не то трактор.
Мальчики, сидя в кустах, трут одеревеневшие щёки, суют руки под мышки и снова трут. Хуже всего ногам: от ступней чуть не до колен разбежались мёртвые иголки. Хорошо бы побороться или просто встать да попрыгать… Но этого делать нельзя — могут услышать.
Алик осторожно снимает стекло с лампы, слегка подкручивает фитиль.
Маркс достаёт спички и зажигает фитиль у лампы. Узенький язычок пламени выравнивается.
Накрыв лампу стеклом, ребята плотно устанавливают её в ведре.
Теперь нужно неслышно забраться на сосну и на её верхушке повесить ведро.
Коля лезет вверх по сосне, Алик и Маркс за ним. Передают по цепочке ведро с зажжённой лампой.
Всё выше и выше поднимается ведро с лампой.
Руки коченеют. Дрожь от морозного ветра пробивается по всему телу: поднимаются ребята медленно, боясь оступиться, боясь уронить сигнальный «факел».
Передышка… Ведро подвешено на самой верхушке сосны.
Коля выкручивает фитиль так, что лампа теперь горит в полную силу. Её пламя увидят только сверху наши бомбардировщики. Скоро их время.
Ребята спускаются вниз на землю. Пытаются как-то согреться. Теперь надо обязательно согреться…
Издалека доносится басовитый гул.
Гул приближается.
Гул опускается всё ниже и ниже и плотно обволакивает всё вокруг.
А поле притаилось — молчит.
Уже чётко слышно, как ревут моторы.
Вот они уже над опушкой леса…
Где-то наверху начинает петь сирена. Она набирает силу, вот уже она не поёт, а визжит всё громче и громче, всё пронзительнее, и тогда становится понятно, что это не сирена. Это бомба.
На середине поля взметнулся вверх огненный язык, осветив присмиревшие самолёты с крестами на крыльях. И внезапно поле оживает. Огненные трассы пулемётов взмывают вверх. Вспыхивают прожекторы. Сухо и деловито стреляют зенитки. В небе мигают огоньки разрывов. А сирены вверху визжат не переставая, и на поле пачками рвутся бомбы. Где-то на краю аэродрома вздымается в небо огненный столб и повисает в воздухе. Горит бензохранилище.
На лицах ребят пляшут багровые отсветы. Снег, сбитый воздушной волной с дерева, осыпается на них целыми сугробами. Но они ничего не замечают. Задание выполнено!
* * *
Трудно быть матерью партизана.
Он ещё не взрослый, этот партизан, но уже и не ребёнок. Он умеет ненавидеть, как большой, и может заиграться, как маленький. Он надувает губы, хмурится, отмалчивается — хранит свою военную тайну. Да разве от матери скроешься! И если отпускает она его по ночам, то вовсе не потому, что хочет, а потому, что знает — всё равно уйдёт.
В избе темно.
Дружно посапывают у стенки малыши.
Спит и Маркс.
Вернулся под утро. Промёрзший. Зуб на зуб не попадал. Отогрела.
Хорошо, что живой вернулся. Поплакала на радостях. Вот ведь радости теперь какие — только плакать. Лежит мать в темноте, не спит и думает: как уберечь мальчика? Что сказать? Что сделать? Он говорит: нужно! Она и сама знает, что нужно. А если убьют, тогда как…
Утром кто-то осторожно постучал в дверь. Маркс соскочил с кровати.
Снова стук — тихий, скребущийся: «Немцы так не стучат».
— Кто там?
— Отворяйте скорее. Свой…
Маркс приоткрыл дверь. На пороге, озираясь стоял человек в старой шинели без хлястика, в потрёпанной ушанке со звёздочкой.
— Хозяин, спрячь на часок. Фашисты…
Маркс молча посторонился. Человек вбежал в избу и остановился посреди комнаты озираясь. Только сейчас Маркс разглядел два кубика в петлицах: лейтенант.
— Хоть до вечера… — жалобно сказал лейтенант.
Лейтенант подошёл к окну, осторожно выглянул на улицу из-за занавески.
— Не бойтесь, товарищ лейтенант, — сказал Маркс. — К нам ещё ни разу не заходили. Вы, наверное, голодный…
— Я не боюсь, — ответил лейтенант. — Понятно, что свои. — Он сел за стол. Маркс поставил перед ним чашку с картошкой.
— Спасибо, хозяин, — сказал лейтенант.
Под окном послышались шаги. Маркс подбежал к окну.
— Немцы! К нам идут! Прячьтесь вон туда!
Лейтенант улыбнулся и направился к двери.
«Наверное, он сошёл с ума от страха».
— Немцы же, немцы! Прячьтесь скорее, товарищ лейтенант!
Маркс бросился к двери, оттолкнул лейтенанта в глубь комнаты. «Надо во что бы то ни стало спасти этого человека, своего, русского командира».
Маркс выскочил на крыльцо и захлопнул дверь, прислонился к ней спиной.
Четверо солдат шли от калитки к дому.
Толчок в спину сшиб его с крыльца. Маркс упал на землю. На пороге стоял лейтенант. Солдаты взяли автоматы на изготовку.
— Взять его! — сказал лейтенант. — Отвести в комендатуру.
В тот же день арестовали Колю и Алика. Все трое сидели в комендатуре, прижавшись спинами к стене, в маленькой грязной комнате, когда грохнул засов и на пороге появился длинноногий офицер. Щурясь, он оглядывал полутёмное помещение.
Вдруг ребята услышали знакомый голос: «Очень рад буду поговорить со своими старыми знакомыми».
На пороге стоял человек в сером. Только теперь он был не в костюме, а в кителе с витыми погонами.
Тощий солдат в очках привёл ребят в комнату с зарешечёнными окнами. Их усадили на скамью рядом. Улыбчивый офицер сел за стол.
— Как это так? — сказал офицер. — Я теряю много времени. Я знакомлюсь с русскими мальчиками. Но эти мальчики оказываются врагами немецкой армии. Они укрывают коммунистов.
Ребята, отвернувшись от офицера, смотрели в стену.
— Но я всегда хотел с вами хорошо разговаривать. Вы скажете, кто из вашей деревни с партизанами связан. Откуда пришли вы сегодня утром, и я прощу вам вашу вину.
Ребята молчали.
— Я понимаю. Вы и я — не очень большие друзья. Но нужно разговаривать. Иначе будет очень плохо.
— Ничего мы не скажем… Всё равно вас всех поубивают. Лучше бей, фашист! — крикнул Коля.
Офицер поморщился.
— Ты грубый мальчик. Тебя надо выпороть. Но я совсем не бью детей. Ганс!.. — он кивнул солдату.
— Слушаюсь, господин штурмбаннфюрер!
Тощий солдат подошёл к ребятам, наотмашь хлестнул Колю по лицу и снова сел. Коля зашатался.
Алик и Маркс, поддерживая Колю, поднялись с места. Они стояли, прислонившись, спиной к стене, и молча смотрели на офицера. Офицер откинулся на спинку стула.
— Взгляни, как они смотрят, Ганс. Только русские умеют так смотреть. Бог мой, до чего мне надоели эти фанатики!
— Они, кажется, намерены молчать, господин штурмбаннфюрер.
— Скажут. Не сегодня, так завтра. Они ведь всего лишь дети! Принеси кофе, Ганс. Я сегодня чувствую некоторую усталость.
Господин штурмбаннфюрер ошибся. Они не сказали ничего. И после жестоких пыток 7 февраля 1942 года вблизи деревни Костуя, на берегу Белого озера, Альберта Купшу, Колю Рыжова и Маркса Кротова фашисты расстреляли.
* * *
Имена юных героев — Коли Рыжова, Маркса Кротова, Альберта Купим — занесены в Книгу почёта Всесоюзной пионерской организации имени В. И. Ленина.
Для этой книжки есть портреты Маркса Кротова, Альберта Купши, но, к сожалению, нет портрета Коли Рыжова. Готовя к выпуску это переиздание, нам пока не удалось найти портрет юного героя.
Обращаемся к красным следопытам: разыщите портрет Коли Рыжова, найдите тех, кто знает или знал героя, может быть, у кого-нибудь сохранилась фотография пионера. Если нам удастся разыскать фотографию Коли Рыжова, то его портрет будет представлен в новом издании.
Текст рапечатан с сайта https://peskarlib.ru
Детская электронная библиотека