Детская электронная библиотека

«Пескарь»

Александр ГИНЕВСКИЙ

Чистый гол

(Версия для распечатки текста)

За его спиной, над кроватью висели фотографии. На одной из них Дмитрий Евсеевич совсем молодой. С летящими к затылку, светлыми, как ветер, волосами. В высоком прыжке у самой штанги. Лицо искажено гримасой напряжения. Всё тело — словно выстреленное вслед мячу. Мяч направлен головой... Вратарь сделал всё, что мог, но в это, схваченное фотоаппаратом мгновение, он бессилен...

— Если когда-нибудь, кто-нибудь из вас будет играть в классной команде, вспомните: пить кефир систематически вас учил Дмитрий Евсеевич, — с этими словами физрук достал из тумбочки белую запотевшую бутылку. Широким большим пальцем он вдавил цветной колпачок, налил стакан. — Благословенный напиток. Не могу без него, — сказал он и потянул с круглого плеча полотенце. Вытер красное, мокрое от жары лицо. — Значит так, — голос физрука посвежел. — Какая установка на игру? На нашу последнюю. Играем в своей обычной манере. Медали у нас в кармане, так что психологического напряжения мы не испытываем...

При упоминании о медалях ребята переглянулись и заулыбались.

— Не уж-то опять шоколадные? — спросил кто-то шёпотом.

— Что ты?!. Говорили же — из металла. Почти настоящие!

— Вот здорово!

— Правда, — продолжал физрук, — играть придётся на ничью...

— Дмитрий Евсеевич?!.

— Да мы этих «факельщиков» в порошок сотрём!

— Что нам с ними?! В два счёта обштопаем!

— Ну вот... опять двадцать пять. Опять этот ваш детский максимализм, — Дмитрий Евсеевич протестующе вытянул руку с золотым кольцом, утонувшем в пухлой мякоти пальца. — Сколько можно объяснять? Независимо от исхода мы чемпионы — раз, — физрук загнул один палец. — «Красный факел» наши хорошие соседи — два. Игра на их поле. Я подчёркиваю: играем в гостях... Если мы их, как вы говорите, обштопаем, то они займут не второе, а третье место... Далее. У кого наш лагерь арендует купалку? У «Красного факела» — три. Этого нельзя забывать. Кто даёт нам для походов польские палатки и спальные мешки?..

Ребята, сидевшие на веранде, слушали Дмитрия Евсеевича внимательно. Только Пашка Коломенцев исподтишка водил травинкой за ухом вратаря Витьки Козликова. Козликов рассеянно хлопал себя по шее и это смешило Пашку.

— Коломенцев, — Дмитрий Евсеевич погрозил пальцем, — слышал о чём речь идёт?

— Слышал, слышал, — давясь от смеха, ответил Пашка. — Играем в обычной своей манере.

— И смотри у меня, Коломенцев, — напомнил физрук, не зафинтись со своими финтами... Подвожу итог. Играем в обычной расстановке. Ну и... на пропущенный мяч отвечаем забитым. Так?

— Так!

— Двумя забитыми!

— Я вам... — улыбнулся Дмитрий Евсеевич. — Капитан, формы постираны? Выглажены?

Озабоченный Коля Сутеев начал свой доклад о положении с амуницией.

Неожиданно из-за кустов у дорожки донеслось:

— Но так как вольный океан широк и с кораблём могучим наравне качает скромный маленький челнок, — дерзнул я появиться на волне...

Это мог быть только Леонид Михайлович Лапшин. Воспитатель малышового отряда. Весёлый, шумный, немного странноватый. В жизни над такими чаще посмеиваются, восхищаться такими не спешат. Шутка ли сказать, человек набит стихами, как стог сена пахучими травинками. Стихи кипели в нём, просились наружу, и потому воспитатель декламировал их с утра до вечера. Малышня полюбила своего Лапшина с первого дня. С первого дня она лазала по нему, как муравьи по кустистому дереву. Лазала и тоже декламировала. И кто из них получал большее удовольствие — сказать трудно.

Зато начальнику лагеря Лапшин пришёлся не по вкусу. Со второго дня, когда он увидел такую картину. Обступив натянутое одеяло, весь отряд во главе с воспитателем, стоял под крыльцом своей резиденции. Очередной «космонавт» прыгал с крыльца прямо на это одеяло. Космонавт визжал от восторга, испытывая «невесомость».

Директор нахмурился, подошёл к космодрому. Он попросил Леонида Михайловича на минутку. Отвёл в сторону.

— Что вы делаете?.. — сказал начальник, с трудом находя слова, чтобы выразить своё возмущение. — Сегодня — с крыльца, завтра — они полезут на крышу...

— Ну, зачем же, Аркадий Борисович, — улыбнулся воспитатель, пальцем подтолкнув дужку очков. — Они не такие дураки...

— Ну, знаете ли?!. Чтобы этого я больше не видел! — начальник в сердцах рубанул воздух, повернулся и пошёл своей дорогой. «Один такой Паганель мне всё лето испортит», — думал он о Лапшине, удаляясь.

В родительские дни к Леониду Михайловичу, как к пионеру, приезжала мама. Маленькая пожилая женщина с чёрной соломенной шляпкой на голове. Она доставала из сумки бесконечное количество баночек с угощением. При этом мама смотрела на Лапшина с таким обожанием и гордостью, словно это был не сын-студент второго курса Университета, воспитатель малышового отряда, а известный дипломат из посольства в какой-нибудь Мексике...

Леонид Михайлович подошёл к ступеням террасы.

— Салют олимпийцам! — сказал он, тряхнув своей густой шевелюрой. Сверкнули толстые стёкла очков.

— Привет восьмому отряду!

— Здравствуйте, Леонид Михайлови!

— Не надо оваций, — сказал воспитатель и вдруг тихо и таинственно спросил: — Готовитесь?..

— Готовимся.

— Желаю удачи!

— Приходите болеть!

— Польщён вашим приглашением. Непременно приведу своих цыплят, — Лапшин церемонно поклонился и заспешил своей семенящей походкой, повторяя: — Лелеет лето лучший свой цветок, хоть сам он по себе цветёт и вянет. Но если в нём приют нашёл порок, любой сорняк его достойней станет...

И как всегда вслед Лашину неслось:

— Во даёт!

— Чумовой.

— Так ребята, спохватился Дмитрий Евсеевич, прошу внимания. О сюрпризе-то я вам не сообщил.

— Сюрприз?!.

— Вот это да!

— Какой ещё сюрприз?

— После игры хозяева угощают нас обедом. Праздничным. Кроме всего прочего будут апельсины, грецкие орехи и бананы. Для победителей...

— Ур-ра!!

Когда ликование утихло, защитник Венька Царапин спросил:

— Дмитрий Евсеевич, а посколько?..

— Что «посколько»?

— Давать-то будут...

— Лично тебе, Царапин, по пуду того, другого и третьего.

На стадионе «Красного факела» собрались болельщики пяти лагерей. Ещё бы! Финальная игра. Всем командам, занявшим первое, второе и третье места будут вручать медали.

Леонид Михайлович привёл своих цыплят, как и обещал. Их было слышно издалека, ещё когда шли. Вместе со своим воспитателем они горланили на весь лес:

— Кто хвалится родством своим и знатью, кто силой, кто блестящим галуном, кто кошельком, кто пряжками на платье, кто соколом, собакой, скакуном...

— Лапшенята!

— Лапшенята идут! — оживлённо переговаривались в стане болельщиков «Маяка».

— Прозвучали позывные футбольного матча. Обе команды построились для приветствия.

Свисток. Игра началась.

Нападающие обеих команд сразу стали пасовать своим защитникам. Защитники, поразмыслив какое-то время, отправляли мяч вратарю. Делали они это с замиранием: как бы не закатить в свои ворота. Работа у вратарей, хоть и спокойная, но всё же была. Вскоре оба взмокли. Потому что нападающие отправляли им мяч уже минуя защитников. Защитники заскучали. На своих вратарей они посматривали равнодушно, без всякого сочувствия. Смущённые таким оборотом, капитаны подбегали к своим нападающим и шептали:

— Вы что, уже совсем спятили?..

— А про установку на игру забыл? — резонно отвечали им.

Так и шло. Если мяч опускался между двумя противниками, то один из них любезно отходил в сторону, мол, как-то неловко отбирать у хозяев. Или, мол, нехорошее это занятие — обижать гостей.

Уже судья начал грозить и жестами призывать обе команды к более активным действиям. А болельщики наконец дождались счастливой минуты, когда во всю можно было кричать:

— На мыло «Факел»!

— «Маяк» на мыло!

— Судью на мыло!

У Леонида Михайловича на коленях сидела Людочка. Самая младшая в отряде. Она даже не смотрела на поле, словно знала, что там ничего интересного не происходит. Людочка плела венок из из колокольчиков. Сплела один, водрузила на голову воспитателя и принялась за другой.

— Лёня, а как это на мыло? В стирку что ли? — спрашивала она, не отрываясь от своего занятия.

Но Леонид Михайлович молчал. Человек далёкий от спорта, с трудом понимая происходящее, он видел сейчас лишь как заливаются краской стыда щёки футбольного поля. Поле краснело за футболистов.

Но что это? Мяч у правого крайнего «Маяка». У Пашки Коломенцева. Перед ним в нерешительности нападающий противника. Пашка с мячом пошёл прямо на него. Как бы приглашая атаковать. «Ну, чего стал, как пень. Отбери, отбери... И всё будет в порядке...» — шептал Пашка. Противник словно услышал эту мольбу. Пошёл на него. Но Коломенцев качнулся влево и тут же, вместе с мячом рванулся вправо. Нападающий остался позади. А Пашка по своему краю перешёл на половину противника.

К Коле Сутееву подбежал капитан «Факела».

— Что это он, а?..

— Не знаю, — пожал плечами Сутеев. — Что ты меня спрашиваешь?

— Как что?.. Забыл, да?!.

— Беги лучше выручай команду, — огрызнулся Коля.

Наперерез Коломенцеву бросились все нападающие «Факела». Защитники остолбенело замерли в штрафной. Взвинченный вратарь покрикивал на них, как кучер на лошадей.

«А-а! Вон вас сколько, — с весёлым азартом подумал Пашка.— Вчетвером на одного. Годится. Теперь-то отберёте, конечно. Только не сразу... Только мы ещё посмотрим как это у вас получится... Давайте, давайте, голубчики. Вот он мяч. Он круглый. Ну?!.»

Пашка бросил взгляд влево. Своих — никого. «Тем лучше», — отчаянно подумал он, и решил окончательно, что за так мяча не отдаст.

Коломенцев шёл вдоль боковой линии, просто чудом не заваливаясь за пределы поля. То он плёл кружева коротких финтов, то проламывался сквозь теснивших его противников. Казалось, сам мяч не хотел расставаться с Пашкиными ногами, так они понимали друг друга. И только тогда, когда Коломенцев вышел к воротам, он вдруг заколебался: бить или не бить? Вот в чём вопрос... Как говорится...

Но тут сам вратарь «Факела» как бы подсказал Пашке что предпринять. «Нет, бить не буду...» — решил Коломенцев. Он замер на месте, поддел носком мяч и мягко перебросил его через далеко выбежавшего вратаря. Тот подпрыгнул, вытянув руки, но напрасно. Мяч упал за его спиной, и, всё ещё послушный Пашкиной воле, медленно, нехотя, вкатился в ворота.

…И тогда началась игра. Игра, ради которой собралось столько народу. Ради которой одевают спортивную форму и выходят на поле. Игра на победу...

Пашкин гол оказался для «Факела» роковым: «Красный факел» откатился на третье место.

Наступило торжество вручения медалей. И пока проходила эта процедура, Коломенцев видел как чуть в стороне разговаривали Дмитрий Евсеевич и физрук «Красного факела».

Дмитрий Евсеевич вытирал мокрое красное лицо полотенцем, бросая собеседнику что-то резкое. Он взмахивал рукой, отворачивался.

Команду «Маяка» пригласили в столову.

Дмитрий Евсеевич подошёл к Пашке.

— Эх, Коломенцев, что же ты?.. Ну и свинью подложил!..

Пашка поднял голову.

— Дмитрий Евсеевич, да не хотел я. Само как-то получилось... И их... вон сколько было. А я один... И не думал...

— Получилось... А с каким аппетитом апельсины есть будешь?..

Они уже шли строем.

Пашка остановился, дёрнул плечом.

— Да я... да мне... В гробу я видел ваши апельсины!

Он пошёл в сторону своего лагеря.

— Коломенцев, вернись! Сейчас же вернись в строй!..

Он отошёл уже далеко, когда услышал топот бегущих ног. Кто-то его обогнал, звук шагов оборвался.

Пашка поднял голову. Перед ним стоял Лапшин. Улыбаясь, он протягивал руку.

— Вы знаете, — сказал уважительно, — я не сразу всё понял. А вы молодец. Вы... Я хотел бы пожать вашу руку. И не надо расстраиваться. На это вы даже права не имеете! Только послушайте...

Пашка хмуро посмотрел в лицо Лапшина. Он сделал шаг в сторону, чтобы обойти его, но тот схватил Пашку за руку.

— Вы только послушайте. Футбол не миг, не зрелище благое... — Лапшин чуть задумался. — Я находил в нём маленькое сходство с тем в жизни человеческой, когда идёт борьба прекрасного с уродством и мыслящего здраво — с сумасбродством. Борьба меня волнует, как всегда. Она живёт настойчиво и грубо в полёте птиц, — голос Лапшина звенел, — в журчании ручья, определённа, как в игре на кубок, где никогда не может быть ничья. Вы слышите, — сказал Лапшин и повторил: — Где никогда не может быть ничья...

Пашка рванул руку.

— Отстаньте! Чего пристали?! Нужны мне ваши стихи, как петуху трость... — буркнул он.

Лапшин озадаченно развёл руками и так и остался стоять на месте.

— Даже сам Владим Владимыч Маяковский назвал одну из своих книг «Взял!» Таким футбольным словом... — тихо произнёс Лапшин, но это было сказано скорее самому себе.

После ужина Коломенцеву передали, что физрук просит его зайти к нему.

— Не пойду, — с досадой мотнул головой Пашка.

Но физрук разыскал его сам, и чуть ли не за шиворот притащил к себе.

Они сидели на скрипящей койке Дмитрия Евсеевича.

Физрук тяжело дышал. Долго ерошил редкие седые волосы.

— Вот, — сказал он резко, неожиданно. Придвинул табуретку, стукнул рукой по лежащей на ней старой потёртой газете.

Пашка посмотрел. Какая-то статья. Стал читать подчёркнутые строчки:

«Я никогда не уставал играть в футбол. Напротив, если можно так выразиться, я всегда «загораюсь» появляясь на поле».

« И нет для меня ничего более грустного, чем опустошённый мяч, из которого выпущен воздух...»

Слова эти принадлежали Эдсону Арантесу до Нассменту Пеле.

— Прочёл? — глухо спросил Дмитрий Евсеевич.

— Прочёл.

— Он бы на твоём месте, — Дмитрий Евсеевич ткнул пальцем в подпись, — тоже бы... забил. И вот он... — физрук резко обернулся и зло взглянул на свои фотографии. — Тьфу, стыдно! Учу называется... систематически пить кефир... — он отвернулся и после долгого молчания сказал: — А это, брат... это хорошо, Коломенцев, что у тебя само получилось...

Пашка смотрел в раскрытое окно. Из темноты в комнату на свет летели мелкие бабочки. Их маленькие крылья вспыхивали продолговатыми искрами. Сквозь чёрную гущу кустарника виднелся далёкий неподвижный огонёк уличного фонаря.

— Нужна защита, но, однако, был с приснопамятных времён футбол задуман, как атака, и быть атакой должен он. И если, дышащие веком, вы, как в одной из лучших школ, в футболе стали человеком, то это — самый чистый гол!

— Слыхал? — Дмитрий Евсеевич поднялся с кровати, шепнул Пашке: — Ай, да студент! Прямо в девятку, пушечным...

— Дмитрий Евсеевич, — раздался голос Лапшина с улицы, — вы у себя?

— Да.

— Иду на Вы для разговора...

— Ну сейчас, чую, даст он мне жару-пару. Ступай, Коломенцев, к себе, ступай.

Лапшин, увидев Пашку, спускавшегося ему навстречу по ступеням террасы, остановился.

— А-а?!. Бомбардир, — не сразу узнал он. — Сейчас темно, никто не увидит. Может, позволишь пожать твою руку?

Потную ладонь Пашка сначала вытер о штаны.

Текст рапечатан с сайта https://peskarlib.ru

Детская электронная библиотека

«Пескарь»