Детская электронная библиотека
Марк ГРОССМАН
(Версия для распечатки текста)
— Что у вас там, в чемоданчике, дядя? — спрашивает меня маленькая девочка с большими чёрными глазами и тугими косичками, смешно, как рожки, торчащими над головой.
— Телеграмма, Галочка, — отвечаю я. — Там у меня телеграмма.
Девочка забавно надувает щёки, косит глазами и широко разводит свои короткие ручки:
— Телеграмма? А зачем она курлычет?
— Это живая телеграмма, — говорю я. — У неё крылья.
— Птичка? — догадывается девочка. — Покажи!
Галочкин папа, читающий газету, поднимает очки на лоб, с ласковой укоризной косится на дочь и говорит:
— Синица! Отстань от дяди. Как тебе не стыдно!
— Не синица, — отвечает Галочка, — и не стыдно. Хочу птичку.
Папа пожимает плечами, опускает очки на глаза и углубляется в газету.
Тогда я придвигаю к себе маленький чемоданчик, в котором отправилась в долгую и незнакомую дорогу лучшая птица моей голубятни — Ранняя Весна.
У Ранней Весны и вправду есть что-то общее с этим замечательным временем года. У неё белые с еле заметным желтовато-серым отливом перья. На груди и боках чёрные и синеватые пятна. Так и кажется, что на снегу, который уже начал пропитываться весенней сыростью, появились первые тёмные прогалинки и на ранних этих прогалинках зацвели фиалки.
Я вынимаю Раннюю Весну из чемоданчика и показываю девочке.
— Ой, как интересно! — всплёскивает руками Галочка. — Дай мне!
Я передаю ей голубку, и Галочка, неловко взяв в обе руки птицу, прижимается к ней щекой.
Наш поезд мчится к Москве, редко останавливаясь на больших станциях, запушённых лёгким лохматым снегом. Стоит ноябрь, на удивление спокойный и безветренный, и за окнами вагона кто-то очень добрый и бесконечно щедрый разбросал миллионы маленьких драгоценных камешков. Когда солнце скрывается за облаками, эти камешки превращаются в снег — то гладкий, как скатерть, то шершавый и бугристый. Но стоит солнцу пробиться сквозь облака и протянуть свои лучи к земле — опять бесконечное множество драгоценных камешков начинает сверкать и переливаться золотыми и серебряными искрами.
Галочкин папа — метеоролог. Он рассказал нам много интересного о дожде и ветре, об атмосферном электричестве и северном сиянии. Но его рассказы утомили Галочку. Она рада, что можно поговорить о другом, более понятном ей.
Дети очень любят голубей. Ребятам доставляет большое удовольствие кормить и поить птиц, устраивать им гнёзда, придумывать голубям имена, играть с ними.
Галочка хочет знать о голубке всё: и почему её зовут Ранней Весной, и зачем у неё большие белые наросты на клюве, и отчего она «почтарь». Может быть, Галочку к этому располагает дорога: маленькой девочке больше нечем заниматься.
Я подробно отвечаю на все её вопросы. Наконец она утомляется и засыпает.
На другой день, когда поезд останавливается на большой узловой станции, я выношу чемоданчик с Ранней Весной на перрон. Вместе со мной выходят Галочка и её отец.
Солнечное морозное утро. Ни облака, ни туман не мешают солнечным лучам достигать земли. Снег сияет и искрится так сильно, что кажется, вот-вот от него пойдёт дымок и он вспыхнет весёлым золотым огнём.
Я вынимаю голубку из чемодана. На правой ножке птицы в патрон вложена записка: «Девятнадцатого ноября, одиннадцать часов утра». Это — число и час, в которые мы провожаем Раннюю Весну в дальнюю, неизведанную дорогу. Голубке дано крайне важное и трудное поручение: доказать, что почтари могут в самых неблагоприятных условиях пролететь пятьсот километров и найти свой дом. Отсюда Ранняя Весна должна пересечь Башкирию, хребет, отделяющий Европу от Азии, и в одном из многих десятков уральских городов найти на балконе второго этажа свою голубятню.
Галочка просит на прощание подержать голубку.
— Не заблудишься, да? — спрашивает Галочка птицу. — Тогда лети домой!
Лука Петрович — так зовут Галочкиного папу — тоже что-то говорит голубке и передаёт её мне.
— До свидания, Ранняя Весна, — прощаюсь и я со своей любимицей. — Желаю тебе здоровья и хорошей погоды. Ну, пошла!
Голубка, подкинутая в воздух, быстро набирает высоту. Как она рада простору и свежему морозному воздуху после многочасового сидения в тёмном и душном чемоданчике! Но через несколько минут птица меняет плавный, замедленный ход на быстрые, резкие движения. Это Ранняя Весна пытается выбрать направление, дорогу к дому. Вот она проносится в дальний конец незнакомого ей города, возвращается и делает широкие круги над вокзалом.
В это время паровоз пронзительно свистит, и мы бросаемся к своему вагону.
До Москвы нам осталось совсем уже немного, когда внезапно изменилась погода. Заревел ветер, пошёл крупный резкий дождь. И сразу за дождём начала мести вьюга.
Я представляю себе, как трудно сейчас Ранней Весне, как тяжелеют у голубки крылья, как теряет она направление и, обмёрзшая, изголодавшаяся, погибает в пути.
В Москве на Казанском вокзале Лука Петрович, пожимая мне руку, говорит:
— Э, милый, не горюйте! Выберете минутку, забегайте ко мне в министерство. Узнаем, какая погода в Башкирии. Может, и нет причины беспокоиться.
Половина следующего дня в Москве ушла у меня на всякие неотложные дела, а вечером я не выдержал и поехал к Луке Петровичу.
Вот и метеослужба. Здесь служит Галочкин папа.
Лука Петрович достаёт из шкафа стопку синоптических карт. Это обычные географические карты, на которые значками нанесены отметки о погоде, сделанные во многих местах нашей страны и всего мира. Лука Петрович начинает вслух разъяснять значки.
И вот что я узнаю.
Семнадцатого ноября над островом Корсикой и западным побережьем Италии начался сильный циклон — вихрь огромных размеров. Тропический ураган в семь часов утра был ещё в районе Лигурийского и Тирренского морей, омывающих берега Италии, а ровно через сутки подошёл к границам Венгрии. Поток горячего воздуха мчался на северо-восток, и в семь утра девятнадцатого ноября циклон был уже в районе Львова и Киева.
Двадцатого ноября циклон прошёл Москву.
В те же дни через Польшу и Прибалтику на европейскую часть России, в тыл циклону, двинулись потоки холодного арктического воздуха. Этот северный антициклон двигался на юго-восток. Потоки тёплого и морозного воздуха сшиблись. Сначала тёплый воздух растопил снега, пошли сильные дожди. Но через несколько часов победил антициклон, и дождь превратился в снег. Начались бураны.
— Вот, — говорит Лука Петрович, — полюбопытствуйте. Это телеграмма, посланная сегодня по всем железным дорогам Башкирии и Урала.
На бланке было написано: «Ждите бураны. Установите круглосуточное дежурство на снегоуборочных машинах».
— Знаете что? — сказал на прощание Лука Петрович. — Ранняя Весна наверняка заберётся по пути в какой-нибудь деревенский чердак и переждёт там непогоду. Вот всё и кончится отлично.
Ох, Лука Петрович, добрый Лука Петрович! Не знаете вы моей Ранней Весны! Не знаете вы, что такое сердце почтового голубя! Какой-нибудь беспородный голубишка, трусишка какой-нибудь — тот может забраться в чужую голубятню и даже остаться там навсегда. Но Ранняя Весна, дочь старого Бурана и Незабудки, никогда этого не сделает! В маленьком сердечке этой птицы живёт наистребимая любовь к своему дому, к родному гнезду. И пока бьётся это сердечко, Ранняя Весна будет лететь всё вперёд и вперёд. На второй, на пятый или на десятый день опустится она — полумёртвая от голода и усталости — на ту голубятню, где родилась и выросла.
А если не прилетит — значит, погибла.
Все три дня, проведённые в Москве, я ждал телеграмму из дому. Молчание значило: голубка не вернулась.
Я не выдержал и телеграфом запросил дом. Ответ пришёл через четыре часа:
«Весны нет».
Через несколько дней я был дома.
Голубятня жила своей обычной жизнью, и только в гнезде Ранней Весны было холодно и как-то пусто. Коленька, муж Ранней Весны, сидел в самой глубине гнезда нахохлившись и зло поблёскивал глазами. Несколько дней он почти ничего не ел и всё протяжно плакал:
«У-уу-ууу!.. У-уу-ууу!..»
— Не плачь, Коленька, — сказал я. — Вернётся к нам Ранняя Весна. Честное слово, вернётся, Коленька! Ну, задержалась, ну, трудно ей, но всё равно вернётся домой!
На улице по-прежнему мёл буран, окно быстро покрывалось морозными узорами, и я оттирал эти ледышки тряпочкой, намоченной в тёплой воде.
Под утро положил голову на руки да нечаянно и заснул. И мне приснился сон, такой ясный и правдивый, что, очнувшись, я долго не мог понять: приснилось мне всё это или было наяву?
Вот что я увидел во сне.
Над бескрайней степью мечется метель, и низко летит Ранняя Весна. Внизу, у земли, ветер слабее, а голубке надо беречь силы. Много десятков часов она ничего не ела, её глаза слезятся, и она летит и летит всё вперёд, повинуясь только властному зову — «домой!».
Вечером в одном из лесов под Уфой она выбирает дерево и садится на толстый мёрзлый сук. Медленно клюёт снег на ветке — утоляет жажду. Устало озирается вокруг: нет, здесь ничто не напоминает ей родной город!
Голубка съёживается в комочек, прижимает голову к груди — так легче уберечь тепло. И засыпает.
Утром она снова поднимается в воздух. Лететь тяжело. Чувство голода уже притупилось, но холод терзает теперь голодную птицу. На груди у Ранней Весны от дыхания — ледяной бугорок, на коготках тоже ледок.
Неподалёку от Златоуста на голубку нападает крылатый хищник. Он стрелой мчится на Раннюю Весну, и ослабевшая голубка даже не пытается спастись. Она просто падает в снег и закрывает глаза.
Где она? Что с ней?.. Она не знает, что крылатый хищник потерял из глаз её — почти белую на белом снегу.
Ранняя Весна поднимает голову и оглядывается.
Сколько ей ещё осталось лететь? И куда? Хватит ли сил? Не лучше ли так вот сидеть на снегу?
Каждый удар сердца выпрямляет её головку.
«До-мой! До-мой! До-мой!» — стучит сердце.
И голубка поднимается в воздух.
В Златоусте она издалека замечает чью-то голубятню, и слабость проникает в сердце птицы.
«Только поесть и немного отдохнуть, а там полечу дальше, дальше — домой!»
И голубка опускается на крышу.
«Вон внизу пшеница и вода. Поем и попью совсем немножко — и снова в путь».
«Но это не твоя голубятня, и ты не должна, ты не можешь ни есть, ни пить в ней. До-мой! До-мой!» — стучит сердечко Ранней Весны.
И она снова взмывает в воздух.
«Вот теперь, — думаю я, вспоминая свой сон, — она пролетела Парк культуры и отдыха и подходит к своему кругу. Конечно, конечно, она уже над самой голубятней!..»
Я выхожу на балкон и, право, право же, совсем не удивляюсь тому, что из белой снежной мути, почти сложив крылья, падает на голубятню белая с чёрными пятнами птица.
— Вот ты и вернулась, милая моя, милая Ранняя Весна, — говорю я очень спокойно, хотя сердце у меня стучит так, будто его надолго останавливали, и оно теперь спешит нагнать потерянное время.
Потом бегу на кухню, наливаю в миску тёплой воды и, торопясь, проливая воду, несу её на балкон. Поставив миску, мчусь опять на кухню и насыпаю в сковородку пшеницы.
Выбежав со сковородкой на балкон, ищу взглядом Раннюю Весну — и роняю сковородку. В глаза набивается проклятый снег, снег без конца! Он тает у меня в глазах и стекает по щекам, стекает по щекам...
Ранняя Весна лежит возле миски с водой, неловко подогнув голову, худая до неузнаваемости, будто почерневшая перед смертью.
Я поднимаю голубку, прижимаюсь ухом к её груди, согреваю её, дышу на неё и опускаю на подоконник: сердце птицы, которое влекло её домой через сотни километров, через буран и испытания, сквозь смерть, — это любящее сердце больше не бьётся.
Прощай, гордость моей голубятни, прощай, Ранняя Весна!
«Телеграмма дошла...» — пишу я в Москву Галочке, дочери метеоролога.
И ни словом не поминаю, что её похоронил.
Текст рапечатан с сайта https://peskarlib.ru
Детская электронная библиотека