Детская электронная библиотека

«Пескарь»

Марк ГРОССМАН

Орлик

(Версия для распечатки текста)

Нет, никак нельзя назвать этого голубя красивым! У него грязновато-синее оперение, длинные голые, без единого пёрышка, прямые ноги... А нос!.. Нос у него большущий-пребольшущий, да ещё вдобавок с белыми шершавыми наростами у основания. Но именно этот нос вызывал шумные восторги всех окрестных голубятников в возрасте от восьми до пятнадцати лет.

Первое время они приходили по утрам к моему балкону и хором требовали:

— Дядь, покажи почтаря!

Я вынимал из гнезда голубя и сверху показывал его ребятам.

— Ай да птица! — восторгались голубятники. — Ай да орёл! Гляди, нос какой — с шишками!

Купил я Орлика совсем маленьким. Он ещё пищал, широко растопыривая крылья и подёргивая ими. Потом, когда он подрос и начал смешно, как утка, крякать, мой сосед дядя Саша, щурясь и потирая подбородок, сказал:

— Этот пойдёт! Этот будет резать. Эх, братец мой, как он будет резать!

Это означало, что Орлик будет быстро и издалека приходить к своей голубятне.

Весной я начал нагон Орлика. Выбросив его в противоположном конце города, я скорее сел в трамвай и медленно покатил к дому. Собственно говоря, трамвай шёл, как всегда, не очень быстро и не очень медленно. Но мне казалось, что вагон не катится по рельсам, а ползёт.

Когда я вернулся домой, Орлик сидел в голубятне, очень довольный, и чистил перья.

На следующий день я выбросил Орлика и двух старых красноплёких голубей с пригородной станции.

Ни в этот день, ни в следующий ни одна из трёх птиц домой не вернулась. На третий день Орлик появился над домом и «пикой» промчался к голубятне.

Вид у Орлика был жалкий. За время бродяжничества он так похудел, что кости, казалось, выпирали у него из перьев, а нос стал ещё больше. Было ясно: пока Орлик искал свой дом, он ничего не ел, не спускался на чужие голубятни и пролетел, без сомнения, много сот километров.

Красноплёкие голуби не вернулись совсем.

* * *

Как-то в воскресенье ко мне пришли два старика и, как это положено в таких случах, начали разговор издалека.

— Слыхал я, — сказал один старик, — что нынче в соседней области хороших почтарей держат. Ты, говорят, бываешь там. Поглядел бы.

Я обещал поглядеть.

Старики попыхтели трубками и, не найдя, видно, больше предлога для общих разговоров, перешли к делу.

— У тебя, слышно, молодой почтарь есть... Не продашь ли?

Я ответил, что голубей не продаю.

— Ну подари.

Это было так неожиданно и против всяких правил, что я не нашёлся, что ответить. До сих пор не могу понять, что со мной случилось, но старики ушли, завернув в газетный кулёк Орлика.

Орлик пришёл в тот же день в связках. Крылья у него — по четыре пера в каждом — были прочно связаны суровой ниткой, и он летел до того тяжело, что, казалось, сердце у него должно разорваться от усилий.

Через час явились старики.

По неписаным законам голубятников, птица, вернувшаяся от новых хозяев к старым, считается снова собственностью последних.

— Бери двойную плату за своего змеёныша, — сказал один из стариков. — Знаем, не продаёшь. Уважь. Сделай исключение.

Я отказал.

Тогда старики предложили другое:

— Давай на спор. Ты выиграешь — берёшь голубку почтовую у нас. Мы выиграем — Орлика возьмём. Так и так — пара будет.

На это, не желая ссориться с гостями, я согласился.

Условия спора заключались в следующем. Наши доверенные должны были отвезти голубей на электричке за двадцать пять километров и одновременно выпустить их. Старики будут ждать свою голубку дома, я Орлика — тоже у себя. Как только птицы прилетят в свои голубятни, мы должны будем «сбегаться» на полянке, до которой и от меня и от стариков метров по пятьсот. Тот, кто явится на полянку первым, — конечно, с голубем, — выиграл.

Студент-отпускник, сын моего соседа, и доверенный стариков в полдень увезли голубей.

В лучшем случае птицы могли вернуться через полтора часа. Но уже через час со мной начало твориться что-то непонятное. Я то включал радиоприёмник и сразу же выключал его; то вдруг вспоминал, что недописано письмо товарищу, и садился за стол. Но ничего у меня не получалось. Я начинал читать книгу и бросал её.

Пришлось махнуть рукой на все дела и выйти на балкон.

Орлик! Где сейчас Орлик? Идёт ли он, мой несуразный малыш, домой или запутался где-нибудь над полями и рощицами? Нет, нет, он, конечно, несётся теперь к родной голубятне! Он не станет, как это делают иные голуби, лететь за чужой голубкой, а сам, сам выберет верное направление!

Но тут же на меня находили сомнения. Всякое случается: то не сразу голубь выбирает правильное направление, то закружит над местом выброски, пойдёт в одну, в другую сторону, прежде чем лететь домой.

А мало ли всяких опасностей и соблазнов подстерегает голубя в пути? Может он попасть в лапы и к соколу и к ястребу-тетеревятнику. Или из рогатки его глупый мальчишка подшибёт.

А соблазн полетать с чужой стаей, встретившейся на пути?

В таких случаях всегда кажется, что с голубем «противника» ничего этого не стрясётся, а вот с твоим...

И Орлик и синяя голубка должны были прийти с запада. Я до слёз всматривался в небо, но ничего не видел.

Вдруг что-то дрогнуло у меня в груди: вдали, быстро увеличиваясь, летела птица!

Прошло несколько секунд, и я понял, что это не Орлик! Нет, он не пошёл бы к дому стороной. Он всегда от высокого здания элеватора мчался сюда по прямой. То была чужая птица, была — я уже совершенно верил в это — синяя голубка стариков.

Всегда в таких случаях становится обидно. Не только жаль проигранного голубя! Обидно, что он оказался в споре слабым, что твоя система воспитания и нагона голубей, твой выбор, твои вкусы плохи.

Грустно раздумывая об этом, я не заметил, как вдалеке появился Орлик. Почти над самым домом он сложил крылья и стремительно понёсся к голубятне.

Я взял Орлика из гнезда и без особого желания пошёл в условное место. Я хорошо представлял себе, как там, на небольшой полянке, сидят уже старики со своей синей и, посмеиваясь, подмигивая друг другу, ожидают меня.

Вон вдали показалась полянка. Что-то не видно стариков.

Лежат, наверно, на травке, покуривают, пошучивают.

Но сколько я ни вглядывался, стариков нигде не было видно. Что за чёрт! И тут снова что-то ёкнуло у меня в груди: да нет же стариков на полянке! Не прилетела их синяя!

И тогда я со всех ног бросился бежать, не обращая внимания на шарахавшихся от меня прохожих.

Вот и полянка! Я сажусь на травку и, тяжело дыша, достаю папиросу.

Чудесный, замечательный день! Какие-то пичуги трещат — воробьи, что ли? Отлично трещат, вполне музыкально. И вообще всё кругом очень мило и хорошо. Как я этого раньше не замечал?

Минут через пятнадцать, задыхаясь, прибегают старики. Увидев у меня Орлика, они останавливаются и неожиданно начинают смеяться.

— Ну и змеёныш! — от души восторгаются мои «противники». — Ну и молодчага: старую голубку обошёл ведь!

Но всё-таки они долго рассматривают Орлика, считают перья у него в хвосте и крыльях — тот ли?

Потом тяжело вздыхают и кладут мне в чемоданчик такую же, как Орлик, синюю голубку.

* * *

Скоро я стал выбрасывать Орлика уже за пятьдесят и даже за сто километров. Ориентировался он отлично. Сделав круг над местом выброски, Орлик мчался к голубятне по прямой. Другие голуби приходили домой, «завивая» спираль или прокладывая в воздухе множество ломаных линий. Орлик шёл так, будто видел за лесами и горами свою голубятню и боялся опоздать домой.

В начале мая я собрался на охоту. Уже выходя из дому, столкнулся с одним из давешних стариков.

Узнав, что охотиться я буду в двухстах километрах от города, старик хитро прищурился и сказал:

— Хорош у тебя голубь, спору нет. Да слабоват всё-таки. Нипочём ему за двести километров не прийти!

— За двести?

— За двести!

— Не прийти?!

— Нет, не придёт!

Одним словом, я уехал на охоту с Орликом. Доканал-таки меня вредный старик. Не забыл нанесённой ему когда-то обиды!

Но, выйдя из поезда на небольшом разъезде, я смалодушничал. Вспомнил, что у Орлика дома осталась голубка, которая вот-вот снесёт яйца; вспомнил, что до города добрых двести километров, и сунул голубя за пазуху. Я свистнул своего старого лаверака Рея и пошёл в глубь леса. Пусть лучше Орлик посидит в темнице, а то ещё оставишь его семью без кормильца...

Известно, охотники народ горячий.

Я настрелял уже довольно много дичи, когда напал на отличное озерцо. Но надо было возвращаться домой. Да где там! Утки так и свистели над головой. Вот опять...

Я выстрелил дублетом. После каждого выстрела Орлик вздрагивал у меня за пазухой.

Один из селезней, загребая крылом, упал неподалёку от опушки, где я укрывался.

Я со всех ног кинулся за подранком. Ружьё, сумка с продуктами и охотничьим снаряжением тяжело хлопали меня по бокам и спине, бежать было очень трудно. Я споткнулся, нога подвернулась. Я грузно упал на неё всем телом.

Через полчаса ступня распухла, я чувствовал, как сапог становится мал, и с большим трудом снял его. Идти было нельзя. Набрав с грехом пополам хвороста, развёл костёр, испёк одну из уток, поужинал.

Заснуть я не мог. Дело было, конечно, не в ночном холоде: на войне мне приходилось спать в снегу и даже в холодной воде. Досаждала боль. Каждый удар сердца болью отзывался в распухшей ступне.

Но хуже всего было не это. Ведь я не знал, сколько времени надо, чтобы зажила нога. Сутки? Двое? Трое?

Прошла ночь, наступило утро, потом время обеда, а нога всё распухала и распухала. Поблизости никаких дорог, а до станции верст тридцать — тридцать пять.

К вечеру я не выдержал. Аккуратно разорвав по месту склейки обёртку папиросы из тонкой рисовой бумаги, я написал на ней мелкими буквами:

«Убил медведя. Пусть дядя Саша немедля едет на разъезд Лужки, берёт подводу и двигается по речке до опушки близ озера».

Вынув Орлика из-за пазухи и привязав ниткой записку к его ноге, я немного подержал голубя в ладонях, даже — сознаюсь уж — поцеловал его в длинный шишковатый клюв и разжал пальцы.

Голубь почти вертикально взмыл в небо, медленно прошёл круг над опушкой: выбирал направление.

«Собьётся?.. Неужели не выручит?» — лихорадочно соображал я, наблюдая за полётом Орлика.

Вот наконец голубь выбрал направление, и сразу его полёт стал резким и быстрым.

— Давай, давай, Орлик! — напутствовал я голубя. И вдруг закричал: — Да не туда, не туда, Орлик! Эх, не на запад ему лететь — на восток надо!

Растаяла на горизонте чёрная точка.

Теперь только Рей разделял моё вынужденное одиночество. Всю ночь я не спал: думал об Орлике. Мерещились соколы, нападающие на беззащитную птицу, внезапные ливни, чужие голубятни на пути.

Забылся я под самое утро.

* * *

Проснулся я оттого, что громко и весело лаял Рей и где-то пофыркивала лошадь.

Рядом стоял дядя Саша.

— Ну, где твой медведь?

Я молча показал на голую распухшую ступню.

— Я так и знал, — усмехаясь, сказал дядя Саша. — Какие уж в этих местах медведи! Так только, чтоб дома не беспокоились. Ну, садись.

Дома мне сказали, что Орлик прилетел в восемь тридцать вечера.

Выпустил я его ровно в пять.

Текст рапечатан с сайта https://peskarlib.ru

Детская электронная библиотека

«Пескарь»