Детская электронная библиотека
Виктор ГОЛЯВКИН
(Версия для распечатки текста)
Подходит ко мне на улице Ыгышка и говорит:
— Послушай, хочешь я тебе уши отверну?
Ни с того ни с сего вдруг подходит. Такие вещи мне говорит. Зло меня взяло ужасное.
— За что? — говорю.
— Ыгы! — говорит.
— Чего? — говорю.
— Художник! — говорит. — Тоже мне, художник!
— Тебе чего? — говорю.
— Отверну, — говорит, — уши, и всё. Ыгы.
Ну чего ему сказать? Совершенно не знаю, чего ему сказать. Смотрю на него и ничего не говорю.
— Свои рисуночки даришь? — говорит. — Ыгы?
— Какие рисуночки?
— Сам знаешь! — говорит.
— Не дарил, — говорю я, — никому никаких рисуночков.
— Ыгы, — говорит, — понятно. А Лебедевой тоже не дарил?
— Отстань, — говорю.
— Ыгы, — говорит, — как раз!
Я хотел уйти, а он мне дорогу загораживает.
— Клянись, — говорит, — что больше рисуночков своих дарить не будешь.
— Захочу — буду, а захочу — не буду. Какое твоё дело? — говорю.
— Ыгы, — говорит. — Здесь не ходи. И там не ходи. Нигде здесь не ходи. А то… Ыгы. Ясно? Не встречайся мне. Ясно? Ыгы.
— Ясно, — говорю.
Что я ещё сказать могу? Ходить, конечно, я здесь всё равно буду. Где же ещё ходить? Негде мне в другом месте ходить. Что же мне, школу из-за него бросать, что ли? Дороги-то ведь другой нету. Глупости он, конечно, говорит. А неприятно. Очень всё-таки неприятно, когда вот такой здоровенный тип на дороге встречается. И завтра встретит. Неприятности у меня, неприятности. Я шёл и думал про эти неприятности. Да только чего тут придумаешь? Не буду же я маме жаловаться. Или там папе. Никому не буду жаловаться. Не люблю я эту манеру — жаловаться.
Так я ничего и не придумал. Иду опять в школу этой же дорогой. Идти мне, конечно, неприятно. Выскочит сейчас этот тип здоровенный. С этим своим «ыгы». Очень всё это нехорошо получается. Другие люди как-то живут ничего себе. Никто им на дороге не встречается. Ходят они себе спокойно. И ни о чём таком не думают…
В это время мне кто-то гайку в спину кинул. Здоровенную такую гайку. Так по спине трахнули, что я чуть не сел. Хотел я сначала бежать, а потом думаю: «Если я так каждый день бегать буду, ничего хорошего не будет. Такую гайку мне совершенно спокойно можно вдогонку кинуть. Тут беги не беги — всё равно».
В это время этот Ыгы выходит.
— Ыгы, — говорит, — как дела?
А его дружок в это время мне под ноги лёг. Быстро так. Этот тип меня в спину толкнул. Я — сразу в пыль.
Стоят они и смеются.
— Не ходи ты здесь, — говорят. — Милостью тебя просим. Нельзя здесь тебе ходить. Не разрешается. Пропуска у тебя нету? Нету. А ты без пропуска ходишь. Ты что, шпион, что ли, без пропуска ходишь?
Разную такую они мне глупость стали говорить. И хохочут оба.
Я поднялся — и трах портфелем по башке этому Ыгышке! Он даже не ожидал. Дружок его почему-то сразу убежал. А он меня за руку схватил. «Ну, — думаю, — сейчас он мне даст как следует».
В это время учителя проходили. И он меня отпустил. Я сейчас же, конечно, бегом.
После уроков смотрю во двор. Так и есть — ждёт. А с ним двое. Меня дожидаются. Прогуливаются по двору. Руки в карманах. И на наше окно поглядывают.
Я к ним, конечно, не вышел. Не такой я дурак, чтоб к ним выйти. Я вылез через окно. Пошёл в другой класс. Совсем с другой стороны вылез. Гляжу во двор: ходят они, руки в карманах.
Я вдруг сразу решил, что мне с ним делать.
Замечательный пробочный пистолет лежал у меня дома. Лежал у меня этот пистолет в ящике. Вместе с поломанными, старыми игрушками. Раньше я из него с утра до вечера стрелял. А потом надоел он мне. Из такого пистолета ничего не вылетает. Эта пробка тут же падает после выстрела. Но гремит он здорово. И огонь из дула вылетает, и дым.
Теперь-то я спал спокойно.
А утром положил я этот заряженный пробкой пистолет в карман.
Не успел я на улицу выйти, как он у меня в кармане выстрелил. Дым из кармана вовсю повалил. Какая-то старушка рядом шла, так она чуть не упала со страха.
Пришлось мне домой идти. Новой пробкой заряжать свой пробочный пистолет.
И вот я иду по той же улице. Где мне ходить не положено. Иду без всякого пропуска. Держу одну руку в кармане. И лежит у меня там заряженный пробочный пистолет. И никто не знает, что у меня в кармане. И они тоже не знают. Вон стоят трое. Ждут. Улыбаются. Они о том думают, как будут мне сейчас разные обидные вещи говорить. Про разные там дурацкие пропуска. Про то, что мне здесь ходить не разрешается. Они, наверное, думают, как опять толкнут меня. И я в пыль полечу. А они будут смеяться. Не знают они, дураки, что лежит у меня в кармане!
Я подходил к ним, а они закрыли дорогу. И руки тоже в карманах держат; можно подумать, что у них там тоже пробочные пистолеты. Я подошёл к ним, остановился, пальцем их поманил и говорю:
— Идите, идите сюда…
Они удивились, друг на друга посмотрели и медленно пошли на меня. А я медленно иду назад, а руку держу в кармане. «Только бы, — думаю, — пистолет у меня в кармане не выстрелил, как в тот раз».
Я решил их куда-нибудь в парадное завести и там в них выстрелить. Почему-то мне показалось, что нужно обязательно куда-то завести. Очень уж я был уверен в своём пистолете.
— Идите, — говорю, — идите, не стесняйтесь…
Этот Ыгы говорит:
— Да что с ним разговаривать, ребята, чего он голову морочит…
— Идите, идите сюда, — говорю я, — идите…
«Если, — думаю, — они на меня бросятся, я в них сейчас же выстрелю. Вытащу пистолет и прямо в них выстрелю». Очень я был в своём пистолете уверен.
Нет, они почему-то на меня не бросились. Или они что-то недоброе почувствовали, или ещё что, только они вдруг остановились.
Ыгы говорит:
— Ты что, очумел, что ли?
— Молчи, болван, — говорю.
Он прямо опешил.
— Вот это да! — говорит.
— Ыгышка, — говорю, — чёртовая! Кочерыжка! Балаболка! Ыгышка!
Он прямо весь побледнел. Оттолкнул этих своих приятелей и говорит:
— Я с ним сейчас сам разделаюсь. Я ему сейчас его дурацкие уши оторву!
А я говорю:
— Ишь ты какой, Ыгышка! Иди-ка сюда!
«Если, — думаю, — он на меня сейчас полезет, я в него сейчас же выстрелю. А так всё-таки лучше его куда-нибудь в парадное затащить».
И я приближаюсь задом к парадному. А он идёт за мной. И лицо у него какое-то странное. Он сам как будто не может понять, в чём дело. Что-то он всё-таки почувствовал. Потому что не очень спешил. Но в парадное он всё-таки зашёл. А дружки его на улице остались.
Я задом поднимался по лестнице, а он за мной поднимался.
— Иди, иди, — говорил я, — иди…
Я всё поднимался, а тут я вперёд шагнул. Навстречу ему шагнул на одну ступеньку. И пистолет свой я вытащил осторожно, чтоб он раньше времени не выстрелил. Он, по-моему, даже не заметил, когда я его вытаскивал. Он всё на меня смотрел. И рот свой кривил. Пугал он меня своим кривым ртом, что ли?
Тут я в него и выстрелил.
Ну и грохнул же мой пистолет! Как пушка.
Он так закричал, как будто решил, что он убитый. Лицо у него в этот момент — не объяснишь! Глаза были раскрытые, как будто сейчас выскочат. Я не очень-то на него смотрел в этот момент. Я только о том думал, чтобы мой пистолет выстрелил. Но всё-таки я заметил, какое у него было испуганное лицо.
Потом он повернулся. И выбежал.
Я вышел за ним.
Он бежал что есть духу по улице, а за ним бежали его дружки. Эта улица была длинная. И вверх. Так они мчались по ней как сумасшедшие. Как будто я вслед им ещё стрелять собираюсь. Я им вслед смотрел до тех пор, пока они за углом не скрылись. Они, наверное, и там ещё бежали, честное слово!
Из парадного вышел дядька. Он был в пижаме.
— Что-нибудь произошло? — спросил он.
— Ничего не произошло, — сказал я.
— А почему пахнет? — спросил он.
— Где пахнет? — спросил я.
— Серой пахнет, — сказал он, — и выстрел был. Я слышал.
— Где был выстрел? — спросил я.
— А ты не слышал? — спросил он.
— Я ничего не слышал, — сказал я.
— Странно, — сказал он, — очень странно…
И он ушёл обратно в своё парадное.
Текст рапечатан с сайта https://peskarlib.ru
Детская электронная библиотека