Peskarlib.ru > Русские авторы > Пионеры-герои > Павлик Морозов
Виталий ГУБАРЕВ
Павлик Морозов
Распечатать текст Виталий ГУБАРЕВ - Павлик Морозов
Дед Серёга – высокий, кряжистый, голова седая, лицо в глубоких морщинах. Ходил дед, опираясь на палку, чуть сутулясь, но, как старый дуб, который глубоко в землю пускает корни, он ещё крепко держался на поверхности. Иной раз, подвыпив, дед Серёга поучал внука сипловатым весёлым голоском:
– Ты, Пашка, знай: ежели ты не подомнёшь соседа, так он тебя подомнёт! Учись так жить, чтобы не ты на соседа, а сосед на тебя работал! Жизнь так устроена, что человек человеку волк!
– Да нет же, дедуня, – посмеивался Павел, – не прав ты! Человек человеку не волк, а друг! Надо так жить, чтобы не одному тебе, а всем хорошо было…
Иногда в разговор вмешивался богатый сосед Арсений Игнатьевич Кулуканов. Он заходил к Морозовым, как говаривал, «на огонёк» и всегда приносил водку. Только не «огонёк» притягивал Кулуканова: отец Павла, Трофим Морозов, был председатель сельского совета. А от председателя многое зависит: какой налог платить, сколько хлеба сдавать государству. Богатей Арсений Игнатьевич Кулуканов в списках сельсовета числился не кулаком, а бедняком и потому имел всяческие льготы. Вот почему так частенько захаживал он в избу Морозовых. Выпив стопку и крякнув, Арсений Игнатьевич вытирал ладонью губы, седую бородку и ласково улыбался Павлу:
– Эх, Пашутка, ты помни: каждый за себя, один бог за всех! Бывает, иду по деревне к слышу, как люди за спиной шепчут: кровопиец. А мне наплевать, я живу по-божески: нищему подам корочку и батраков накормлю – тех, что на меня работают.
Тринадцатилетний Павел, русоволосый, худощавый, с большими карими глазами, сидел за столом, положив подбородок на ладони. Рядом с ним – восьмилетний брат Федя. Он преданно любит старшего брата, во всём старается подражать ему: ведь Пашка уже пионер! Вот и сейчас он смотрит выжидательно на Пашку, широко открыв такие же, как у него, карие глаза. Павел молчит, обдумывая, что ответить.
– Надо так сделать, Арсений Игнатьевич, – наконец, говорит он, вздыхая, – чтобы нищих и батраков совсем не было…
– Чтобы совсем не было… – слабо, словно эхо, повторил Федя.
Кулуканов рассмеялся.
– Да как же это сделать, Пашутка? Ведь на батраках мир держится!
– А надо, чтобы все в колхозе жили!
– Вот как! – вздрогнул Кулуканов. – Да кто же это сказал тебе?
– Зоя Александровна.
– Учителка ваша? Комсомолка? Ты поменьше слушай её! Да в колхозе все горло друг дружке перегрызут. Твой-то дед правду говорит: «Человек человеку волк! Своя рубашка ближе к телу!»
– Зоя Александровна справедливая!..
– Ты помолчи! – недовольно качнул головой отец. Он сидел с красными от выпитого вина глазами. В рыжих усах запутались хлебные крошки. – Яйца кур не учат! Мал он, зелен, Арсений Игнатьевич, вырастет – поумнеет…
За столом зашевелился длинный, как жердь, двадцатилетний Данила– двоюродный брат Павла (жил он в соседней избе вместе с дедом Серёгой, но ни одной выпивки у Трофима не пропускал).
– А Пашка, дядя Трофим, небось себя за главного петуха считает! – сказал он заплетающимся языком, моргая белёсыми ресницами. – Пионеры в школе его своим начальником выбрали. Смехота! Председатель, как ты!
– Вот я настегаю ему одно место – председателю!
Мать Павла, Татьяна, шагнула от печки к столу:
– Трофим! – вскрикнула она. – Ты это брось! Не тронь сына!
Была Татьяна худой и бледной. Прожила она свои тридцать пять лет в постоянном труде. Хозяйство и дети отнимали здоровье и силы, но в детях находила Татьяна свою материнскую радость. Вон Пашка какой большой и разумный вырос! Учительница говорит: «Лучший ученик в школе…»
Трофим невольно сжимается под её строгим взглядом.
– Ладно, ладно, Таня, не буду.
Кулуканов опрокинул в рот ещё одну стопку, тревожно взглянул на председателя сельсовета:
– Трофим, а что ежели и у нас колхоз будет? Тогда – конец?
– Я думаю, Арсений Игнатьевич, до нашей тайги коллективизация не дойдёт…
Но Трофим Морозов ошибался. По всей стране крестьяне объединялись в колхозы. Приходил конец такой жизни, когда один человек мог угнетать другого, когда одни богатели, а другие гнули на них спины. Докатилась волна коллективизации и до маленькой, затерявшейся в лесах Северного Урала деревушки Герасимовки. В тайге, неподалёку от Герасимовки, появился новый посёлок. Жили в нём переселенцы – кулаки с Украины и Кубани. Этих людей пришлось переселить на север, потому что они вредили колхозам, а иногда убивали из-за угла колхозных организаторов – коммунистов и комсомольцев. Стали захаживать переселенцы и в Герасимовку. Приходили по ночам, чтобы их никто не видел.
В Герасимовку приехал уполномоченный райкома партии Дымов. В тот вечер на деревню налетела гроза, загремел гром, захлестали сильные струи летнего ливня.
Глубокой ночью в избу, где остановился Дымов, пришла взволнованная учительница. А с ней бледный, мокрый от дождя и задыхавшийся от рыданий, Павел. Учительница молча протянула уполномоченному райкома бумажку. Он быстро пробежал её глазами:
Удостоверение
Дана сие гражданину … в том, что он действительно является жителем села Герасимовки Тавдинского района Уральской области и по личному желанию уезжает с места жительства. По социальному положению – бедняк. Подписью и приложением печати вышеуказанное удостоверяется.
Председатель сельсовета Т. С. Морозов
– Эти удостоверения, – проговорила учительница, – председатель сельсовета продаёт врагам… Сосланным кулакам с Кубани. Мне сказал об этом Павлик… – Она помедлила и тихо прибавила: – Поймите, как тяжело Павлику: ведь председатель – его отец!
Дымов поражённо взглянул на мальчика. Павел стоял, покачиваясь, закрыв глаза. Он ничего не смог сказать – рыдания душили его.
Старый, седой коммунист Дымов вдруг почувствовал на своих ресницах слёзы. Он обнял мальчика, торопливо гладил его по голове, по мокрой спине и глухо говорил:
– Не надо, Паша… Ну не надо… Не плачь… Ты… Ты ведь настоящий пионер!
…Прошёл месяц! Как-то к Татьяне пришли дед Серёга и Данила.
– Здравствуй, дедуня, – нерешительно сказал Павел.
Дед не ответил, даже не посмотрел на внука. Данила процедил сквозь зубы:
– С коммунистами не разговариваем! Отца в тюрьму засадил!
Дед в упор смотрел на Татьяну из-под нависших белых бровей:
– Мужа теперь у тебя нету… Я за старшего остался. Слышишь, Татьяна? Как сказал, так и быть должно! Надо наши хозяйства соединить, а забор меж нашими дворами уберём.
Она молчала.
– Отвечай, невестка!
– Не знаю… – чуть качнула она головой.
Павел проговорил негромко:
– Скоро в деревне колхоз будет… Мы в колхоз вступим.
Дед Серёга тяжело качнулся, кашлянул:
– Как же, Татьяна?
Все смотрели на неё, ожидая решающего слова. И она сказала тихо, сделав чуть заметное движение головой в сторону Павла:
– Ему видней. Он теперь за хозяина остался.
– Н-ну… – выдохнул дед. – С голоду подохните!
Он круто повернулся и, стуча палкой, вышел вон.
Татьяна сидела неподвижно, прижимая к себе младшего сына – четырёхлетнего Романа. Как жить? Разве по силам одной кормить и одевать детей! Паша, правда, подрастает, помогает уже по хозяйству, но ведь всё равно и он ещё мальчонка. Ах, Паша, Паша!..
Внезапно она встрепенулась. В открытые двери из синих сумерек донёсся пронзительный крик. Она выбежала на крыльцо. У забора Данила бил кулаком наотмашь вырывающегося Павла.
– Стой! – закричала она. – Стой, проклятый!
Данила отпустил мальчика, влез на забор.
– Я ещё не так твоего пионера… – Он не договорил и спрыгнул с забора.
…Ночью Павла разбудил плач Романа. Умаявшаяся за день мать крепко спала – не слышала.
– Ромочка, ну спи… Ну спи ж, братик…
Федя, свесившись с печи, смотрел в окно.
– Паш, глянь, что там?
За забором двигались какие-то тени. Павел неслышно спустился с крыльца, прильнул к щели забора. Во дворе деда Серёги фыркали лошади. Трое – дед Серёга, Данила, Кулуканов – снимали с телеги полные мешки, поспешно таскали их в сарай.
– Паш, а кони-то кулукановские! – услышал он за спиной. Оглянулся – рядом на цыпочках вытягивался Федя.
– Чего ты пришёл?
– А ты побежал, и я тоже…
– Ступай спать, братка!
Федя послушно ушёл. Павел всматривался: «Что бы там могло быть? Прячут зерно в яму! У деда столько хлеба нет. Ясно – зерно кулукановское. Сгноить хлеб хотят, лишь бы не дать государству, народу…»
Данила возвращался из сарая, остановился, будто в раздумье, и вдруг сделал скачок к забору.
– Подглядываешь, коммунист! – грохоча досками, он взобрался на забор. – Если скажешь кому, не сносить тебе головы!
– Не пугай, – спокойно отвечал Павел, – не боюсь! Не для того я красный галстук надевал!
Он неторопливо ушёл в избу.
Дед Серёга и Кулуканов неподвижно стояли посреди двора, расставив ноги. Наконец Кулуканов сорвался с места, схватил деда за плечи, затряс. Голос его шипел и срывался:
– Если какого уполномоченного из райкома присылают, не страшно: сам приехал – сам уедет. А тут свои глаза! Под боком! От них никуда не скроешься!
– Убью! – тихо и чётко сказал дед.
Кулуканов повернулся к Даниле:
– Я тебе деньги давал… И ещё дам! Закрыть навсегда надо его глаза, Данилушка! Нет от него спасения! Это он со своими босяками-пионерами всю Герасимовку лозунгами про колхоз заклеили! И на мои ворота плакат повесили: живёт, мол, здесь зажимщик хлеба! Закрой ты его глаза, бога ради, Данилушка!
…На болоте созрела клюква. Стайками и в одиночку на болото бегали герасимовские ребятишки, возвращались с полными корзинами и оскоминой на зубах.
В воскресенье рано утром третьего сентября ушли на болото по ягоды Павел и Федя.
Запыхавшись, Данила прибежал в избу к деду:
– Выследил я его… Ушёл на болото, за клюквой.
Дед истово перекрестился.
– Данила, – сказал он тихо, – возьми его…
– Кого? – так же тихо спросил Данила.
– Нож! – вскрикнул дед, морщась.
Данила стучал зубами.
– Он… не один пошёл…
– С кем?
– С Федькой. Выдаст Федька.
Дед вздрогнул.
– Обоих! Ну, ступай же! Чего стоишь, собачий сын?! Стой! Я с тобой пойду!..
…Усталые мальчики возвращались домой. Федя всю дорогу тараторил о всякой всячине. Павел шёл задумавшись, отвечал рассеянно.
– Паш, а кто быстрей: волк или заяц?
– Волк, наверно.
В берёзовых зарослях, где разветвлялась тропинка, увидели вдруг деда Серёгу и Данилу. Павел задержал шаг.
– Паш… Данилка драться не полезет? – тревожно спросил Федя.
– Побоится небось при деде… – Павел всматривался вперёд. – А ты иди сзади, отстань шагов на десять.
Он медленно приближался к старику.
– Набрали ягод, внучек? – голос деда сипловатый, ласковый.
– Ага!
– Ну-ка, покажь… Хватит на деда дуться-то…
Павел обрадованно заулыбался, снял с плеча мешок.
– Да ведь я не дуюсь, дедуня. Смотри, какая клюква. Крупная!
Он открыл мешок, поднял на деда глаза и отшатнулся: серое лицо старика было искажено ненавистью.
– Дедуня… пусти руку… больно…
Тут мальчик увидел блеснувший перед глазами нож, рванулся, закричал:
– Федя, братка, беги! Беги, братка!
Поразительно, что этот мальчик в самую страшную минуту своей жизни, за несколько секунд до смерти, подумал не о себе.
Федя побежал. Данила тремя прыжками догнал его…
На третий день искать братьев пошла в лес вся деревня.
Шли цепью, шумя кустами и ветками, тревожно перекликаясь.
Тихо и пусто в жёлтом, осеннем лесу.
Где-то завыла охотничья собака. Задыхаясь, все бежали на этот страшный, протяжный вой, раздвигая кусты. Вот…
Мешок, рассыпанные ягоды. И кровь на жёлтых листьях.
Павел лежал на них, разбросив руки. В отдалении, зарывшись лицом в валежник, лежал маленький Федя.
В суровом молчании несли люди в Герасимовку тела убитых. И только одна девочка в красном галстуке плакала навзрыд и кричала:
– Это Данилка!.. Он всегда Паше проходу не давал!..
Пошли с обыском в избу деда Серёги, нашли под крыльцом нож и Данилкину рубашку в крови.
– Не я это!.. – заикаясь, завопил Данила. – Дед Серёга и Арсений Игнатьевич научили… Арсений Игнатьевич деньги обещал дать…
Привели бледного Кулуканова. Одёргивая дрожащими руками поддёвку и презрительно глядя на деда и Данилу, Кулуканов проговорил в тишине:
– Не так сработали… Нужно было бы в болото под колоду… Тогда бы ворону костей не сыскать!
…Целую неделю шёл снег, заметая лес и деревню.
Ветер стучал калиткой, шипел в трубе. Татьяна не слышала его. Металась в постели, и губы шептали в бреду:
– Дети… Паша… Федя…
У постели по очереди дежурили соседки, ухаживали за Романом. В избе было тепло, пахло лекарством.
Наконец Татьяна открыла глаза. Над ней кто-то заботливо склонялся, укутывая одеялом. Она приподняла голову, спросила:
– Какой месяц?
– Декабрь.
Она помолчала.
– А что… сделали тем?.. Убийцам?..
– Их больше нет, Таня…
Татьяна встала, прошла по избе. Роман спал, посапывая.
Она подошла к окну, за которым голубел в сумерках снег. Наискось от окна стоит высокий дом с резными воротами. Там жил Кулуканов.
Татьяна всматривалась затуманенными глазами в красную вывеску над воротами, разбирала по слогам:
«Правление колхоза имени Павлика Морозова».
Глаза заволокло темнотой, не вскрикнув, она тяжело упала на пол.
В январе ей стало лучше. И однажды в яркий морозный день к ней пришли школьники. Они входили в избу, окружённые холодом и паром, тихие и торжественные.
Среди них стояла учительница, молоденькая, ласковая, взволнованная.
Один из мальчиков приблизился к матери и, глотнув воздуха, тихо проговорил:
– Тётя Таня… Мы… мы… это самое… Больше он ничего не мог сказать…
Потом заговорила Зоя Александровна. Торопясь и сбиваясь, учительница рассказала о том, что дорогое имя пионера Павлика Морозова стало известно всей стране и что Советское правительство постановило соорудить ему памятник в Москве. И она, мать, не осталась забытой в своём горе, правительство назначило ей пожизненную персональную пенсию. А комсомольцы Крыма предлагают ей поселиться в солнечном Крыму, чтобы поправить своё здоровье.
Мать не слышала её слов. Она смотрела в озабоченные и родные лица всех этих умолкнувших ребят, и ей вдруг захотелось прижать их всех к своему сердцу.
Учительница, всё больше волнуясь, говорила о гордости за Герасимову, в которой вырос такой отважный мальчик, о том, что миллионы советских ребят всегда будут стремиться быть такими же честными и преданными сынами Родины.
Мать машинально повторила это слово:
– Сынами…
Она горячо задышала, сделала к ним шаг, протягивая дрожащие руки:
– Ребятишки… Родные мои… Сыны мои…
Юному герою, мужественному борцу за колхозную деревню Павлику Морозову поставлены памятники в Москве, на Красной Пресне, где был создан один из первых пионерских отрядов страны; в родном селе Герасимовке, вблизи Донской школы; в Труковском районе Ставропольского края.
* * *
Имя отважного пионера занесено в Книгу почёта Всесоюзной пионерской организации им. В. И. Ленина.
* * *
Многим пионерским отрядам, дружинам, школам, Домам пионеров, детским клубам, пионерским лагерям, улицам в городах нашей Родины присвоено имя Павлика Морозова.
Постановлением Совета Министров РСФСР одному из кораблей Советского флота присвоено имя Павлика Морозова.
Также читайте: