Детская электронная библиотека

«Пескарь»

Борис АЛМАЗОВ

Мой тренер

(Версия для распечатки текста)

Кони жили в книжках, в моих снах и кинофильмах. Живые лошади возили мимо наших окон утильсырьё и молоко. Они мало напоминали тех — из книжек.

Мне четырнадцать лет. Я расту как трава при заборе. К сожалению, во мне уже сто семьдесят четыре сантиметра, я вешу уже больше пятидесяти килограммов. Значит, с мечтой о том, чтобы стать жокеем, мечтой ничем не обоснованной, нелепой, как цветок в трещине асфальта, как жиденькая берёзка, выросшая на крыше городского дома, придётся расстаться. Но примириться с тем, что в моей жизни не будет коней, я не могу! Но где они, кони? Где они в городе? И вдруг однажды я слышу по радио: «В детской конно-спортивной школе…».

— Где она? — кричу я.

Странное дело, но даже справочное бюро не уверено, что такая школа существует. Я часами простаиваю перед киосками горсправки, неделю хожу как помешанный. И вот с адресом в кулаке пробираюсь какими-то дворами, мимо каких-то гаражей и помоек… Забор! И на нём плакат: «Посторонним вход воспрещён!». Ну какой же я посторонний коням? Я смело отыскиваю дырку в заборе.

Манеж мрачен и грязноват. В нём темно. Своими кирпичными стенами он напоминает не то заводской цех, не то склад. Но на жёлтой тырсе[1] стоят пёстрые препятствия и ходят кони! Какие кони! Кони моих снов! И спортсмены в алых пиджаках и белых штанах плавно взмывают на них над барьерами… А ближе ко мне мальчишки, совсем маленькие, ездят на вихрастых учебных конягах, пыхтят, шмякая задами о сёдла.

— Приём закончен! — отрезала крошечная женщина-тренер. — Сколько вам лет? — и только насмешливо присвистнула. — Поздно. Мы берём с десяти. Смена! Повод. Галопом ма-ар-ш-ш!.. — Счастливцы на конях переходят в галоп.

Уныло плетусь я через двор. Здесь пахнет навозом, деревней, где-то стучит о наковальню молоток. Среди ошмётков сена по снегу мыкается шелудивый ослик.

Проклятые четырнадцать лет! Проклятый рост! Неужели это конец моим мечтам?

На двери табличка с фамилией, которая постоянно жила в бабушкиных рассказах. Из двери выходит старик с огромными седыми усами. Он похож на сахарные щипцы: кривые длинные ноги и маленькое туловище.

— Простите, пожалуйста…

— Чем могу?.. — Он щёлкает каблуками и смотрит на меня как-то сверху вниз, хотя и на голову ниже.

Я, заикаясь (проклятый голос ломается и скачет по всем регистрам), рассказываю ему…

— Нет и нет! — машет он руками. — Невозможно! У нас по четыреста заявлений на место. — На правой руке у него только два пальца. Я знаю, что пальцы ему в молодости откусил жеребец.

— Простите, вы тот самый?..

— ?

— В тридцать восьмом году, когда гаубицы переводили на механическую тягу, вы купили кобылу Ласточку. Она была чемпионкой округа в конкурсе.

— Отлично помню! Отличная лошадь! Выезжана совершенно замечательно, хоть была под седлом у артиллериста. Отлично помню! Он мне рассказывал, что мечтал быть кавалеристом, но экзамены сдал выше, чем для кавалерии положено. Направили в артиллерию! Единственный вопрос, который он задал: «А кони там будут?» А собственно, что вам в нём?

— Это брат моей мамы! Мой родной дядя!

— Что вы говорите? — оживляется тренер. — У Ласточки есть потомство. Вы знаете, отыскался её лот[2]. Вашему дядюшке будет небезынтересно узнать…

— Он погиб в сорок первом, выводя дивизию из окружения… Шесть тысяч человек вывел, а сам погиб… Я родился через три года в день и час его смерти, потому меня назвали его именем…

Тренер сутулится, даже усы у него обвисают. Сразу становится заметно, какой он старый.

— Да, — говорит он, тяжело вздохнув. — У меня, знаете ли, тоже война всех забрала… — своей страшной беспалой рукой он трёт лоб. — И вы тоже, так сказать, по наследству мечтаете о лошадях? Ну что ж, внешне вы похожи на Бориса Лопухина… Видите, я даже имя помню. А вот в седле… Хотите попробовать?

На мне мой единственный костюм. Самый лучший, после езды он станет самым худшим: конскую шерсть никакими силами не вычистить. А уж запах — нечего и пытаться!.. Но я быстро снимаю пальто.

— Не сейчас! — улыбается в усы тренер. — Послезавтра! Но порыв достойный!

После первой тренировки я сутки лежал пластом, и бабушка прикладывала примочки к моим синякам. Но я пошёл и на второе занятие, и на третье, и на четвёртое… И втянулся! К весне из сотни принятых осенью в учебной группе нас осталось двое. Остальные бросили.

— Так! — сказал тренер, с каким-то удовольствием глядя на нас с моим другом. — Конный спорт для сильных духом! Вы убедили меня, что кони для вас — серьёзно. Начнём езду всерьёз. Отстегнуть стремена!..

Манежная рысь вытряхивает из меня кишки. Я уже кое-что могу, но выдерживать всю тренировку с той нагрузкой, которую даёт нам наш тренер, невозможно.

Сам он стоит посреди манежа с длинным бичом в руках. Бич щёлкает. Тренер покрикивает:

— Пятку вниз! Локоть ушёл! Смотри веселей! Строже повод! Шенкель плотнее! Колено плавает! Спину прямее! Сесть «под себя»! Подбородок выше! Ниже повод! Ниже повод! Терпи! Детских коней не бывает!

«Неужели всё это можно соблюсти одновременно?!» — думаю я, а тренер словно отвечает:

— Только при полном соответствии посадки вы сможете ездить, а не кататься! — И гремит на весь манеж: — Не сутулиться! Вы над толпой! Вы на коне! Выше мирской суеты! Терпи! Гляди веселей! Положение обязывает! Всадник, — кричит он, — это не всякий, севший на лошадь! И даже не всякий, прыгающий через барьер! Всадник — моральный облик! Характер! Воля! Всадник мужествен и потому добр! Всадник держит слово, ибо сказано: «Сегодня не сдержал слово, завтра не сделал дела, послезавтра забыл, что ты человек!» Где колено? Почему у подпруги? Спина крючком! Сидишь вилкой!

И так день за днём. Поводят боками усталые кони, ноют суставы, кажется, что даже моргать больно. А тренер щёлкает, будто стреляет, бичом, посмеивается:

— О вас, сударь, можно сказать стихами: «Конь несёт меня лихой, а куда — не знаю!»

Крепкие, но не обидные шутки вылетают из-под его седых усов. Сам он в седле сидит безупречно.

— Это прекрасная лошадка! — кричит он, подскакивая на невероятном козлином галопе какого-нибудь неуча. — На этой лошадке можно ездить, можно чай пить, можно выпускать стенгазету! Будь у меня такая лошадка, я бы с ходу женился, например!

На тренера невозможно было обижаться, хотя был он ядовит.

— Простите, я несколько полнее, чем хотелось бы… — жеманится дама, напоминающая памятник Екатерине II и желающая брать уроки верховой езды.

— Хорошо, когда хорошего человека много! — крутит усы тренер.

— А правда, что от верховой езды худеют?

— Так точно, мадам! Немыслимо худеют, — и, повернувшись к нам так, чтобы не обидеть даму, — страшно худеют… Кони!

А тренировки день ото дня усложняются. Но краешком глаза я вижу, как изменилась посадка моих товарищей, да и сам чувствую: ездить стало легче — уже и седло не хлопает меня, и ноги плотно лежат на конских боках, и лошадь легко отзывается на каждую команду.

«Всадник — это терпение! Всадник — это спокойствие».

И вот наступает день, который я буду помнить всю жизнь. Это произошло как-то неожиданно сразу: пришёл, почистил, поседлал, выехал — мгновенно исчезла скованность, всё стало удобнее, всё легко. Все десятки правил слились в единственно правильную посадку. Конь стал послушен и весел. Мы плыли в галопе, взвивались над барьером и были счастливы оба… Нет, вместе со мной и с конём радовался тренер!

— Всадник — это умение понять другого!

…Я не стал профессионалом. Даже верхом мне приходится ездить от случая к случаю. Всё реже и реже заходил я в манеж. А тренер всё также бессменно стоял на кругу, и другие мальчишки, закусывая от напряжения губы, роняя пот и слёзы, овладевали искусством верховой езды. Они вырастали, а тренер, казалось, не менялся.

— Всадник — это характер! Всадник — ясный взгляд, чистые мысли! — гремел он, пощёлкивая бичом.

И вот однажды в моей комнате раздался телефонный звонок, и детский голос прокричал сквозь рыдания:

— Он умер! — Я уронил трубку.

Мы не знали, что у нашего железного старика больное сердце. Мы не знали, с каким трудом даётся ему каждая тренировка.

В свой последний день он заменял другого прихворнувшего тренера. Его попросили заменить товарища, потому что знали — старик не откажет. И он пришёл. Как всегда, выбритый и надушенный, подтянутый, в начищенных до зеркального блеска высоких сапогах.

Тренировались в парке. Шёл снег. Дул холодный ветер. Он заковывал коней в корку изморози, рвал полы длинной кавалерийской шинели нашего тренера, который, как всегда, твёрдо стоял на кругу и покрикивал:

— Лицо не прячь! Подбородок выше! Гляди веселей! Всадник — бодрость! Всадник — ясность души!

Потом он зашёл в конюшню, попрощался с лошадьми и ночью умер.

В манеже стало тихо. Всё словно обесцветилось. Смертельно запил старый конюх. Кузнец «заковал» коня (ударил ухналём мимо рогового слоя в живое копыто), чего с ним никогда не случалось. Но прошла неделя, другая…

— Всадник — это ясность души! Гляди веселей! Вы же над толпою! Спину держи! — услышал я знакомые слова. Молодой парень, которого мы раньше не замечали, стоял на кругу с бичом в руках. — Всадник не тот, кто сидит в седле! Всадник — это ясное мировоззрение! Оставьте ваши заботы дома! Вы на коне, стало быть, — счастливы!

Он был совсем другой. Наш тренер был маленький, этот — высокий. Наш тренер был седой, этот — темноволосый.

Он не подражал нашему старику, он был его учеником. Он был похож на него, как сын походит на отца. А учил тому же, что и наш старый тренер: не просто ездить верхом, но быть человеком!

Текст рапечатан с сайта https://peskarlib.ru

Детская электронная библиотека

«Пескарь»