Детская электронная библиотека
Александр СТАРОСТИН
(Версия для распечатки текста)
И тайга может умереть, как всякое живое существо. Только не сразу сообразишь, что она мертва: мёртвые деревья-то стоят и даже как-то по-своему шумят. Только на них вместо иголок сине-зелёный мох, который местные жители называют бородой. Борода на живом и здоровом дереве не растёт.
А бывает, наступишь на поваленную поперёк тропы лесину, а из-под сапога так и фукнет древесной пылью — это пустая кора.
Малейший ветер — и мёртвая тайга наполняется треском и скрипом, будто повсюду раскрываются ворота на ржавых петлях, и время от времени вдруг валится с грохотом и стоном огромное дерево. И выворачивает корнями землю, ломает сучья на соседних, впрочем, тоже мёртвых деревьях. Тогда держи ухо востро: того и гляди самого придавит. На лесоповале хоть знаешь, какое дерево должно упасть, а тут не поймёшь, так как может рухнуть любое и в любую сторону.
Особенно жутко в такой тайге ночью, когда поднимается сильный ветер. Невольно вздрагиваешь от каждого удара. И в голову лезут самые невесёлые мысли, будто рядом ходит смерть и любезно раскрывает перед тобой свои ворота. Да, и ночью плохие сны.
Всё живое уходит из таких мест, только дятлы стучат — продолжает воевать с вредителем леса шелкопрядом.
Мы жили в зимовье — охотничьей избушке, построенной много лет назад. Нас было трое: молодой зоолог Владимир Архипович, я и кобелёк Саян. Вёрст за десять от нас мы видели следы двух человек: кривоногого в новых резиновых сапогах и высокого в ичигах.
Летом тайгу, ещё не успевшую окончательно погибнуть, опрыскивали с самолёта ядом, чтобы потравить гусениц сибирского шелкопряда, главного врага здешних лесов. Потом задумались: «Гусениц-то, может, и потравили. А что, если это отразится и на полезных животных?» Но, правду говоря, животных бесполезных нет. Даже шелкопряд безвреден, если тайга здоровая.
Наша работа заключалась в уяснении, как повлияла борьба с насекомыми на всё остальное население тайги. И дать советы леспромхозу, главному добытчику леса. Впрочем, леспромхоз плевал на нас — его интересовали только прибыли. И совсем не интересовало то, что будет с тайгой через некоторое время.
Каждое утро нас поднимал осенний холод и стук дятла. И как бы рано мы ни просыпались, чёрный дятел опережал нас. До ночи мы слышали его стук.
Когда нам не хотелось работать, чёрный дятел своим стуком будил нашу совесть. Ведь мы делали одно дело: пытались хоть как-то сохранить оставшийся в живых лес.
Наконец наши дела подошли к концу, и мы намерены были на другой день выбираться.
Мы не торопились. Следовало навести в зимовье порядок, подмести пол, наготовить дров и подвесить оставшиеся продукты к потолку на проволоке — от мышей.
Только Саян бездельничал. Залез на сплочённые у зимовья брёвна — учуял под ними крысу — попробовал просунуть между ними морду — не лезет. Обошёл брёвна вокруг, хотел снизу подлезть, встал на локотки, в спине прогнулся — застрял. Выбрался на волю. И вдруг залаял. Но явно не на крысу. Мы поглядели, куда направлен его нос и услышали разнообразный шум. По такой тайге беззвучно никак не пройти.
Появились сначала две собаки и потом знакомые по следам охотники: высокий старик в мягких самодельных ичигах и молодой кривоногий малый в новых резиновых сапогах.
В тайге радуешься каждому человеку. Мы вышли навстречу и поздоровались. Даже псы не затеяли драки. Повертели хвостами, понюхались, с неподдельным интересом проверили пустую лохань Саяна — интересовались, чем он питался, — и, удовлетворив свою любознательность, улеглись у костра.
— Может, чаю попьёте? — предложил я.
— Это можно, — согласился старик, присаживаясь на чурбак.
Сели, покурили, помолчали.
— Промышляли три дня, — сказал старик. — Всё даром. Я так — впустую — не люблю охотиться. Весь зверь ушёл.
Кривоногий малый чему-то улыбался и посматривал по сторонам.
— Ничего ружьишко, — сказал он, увидев мою тулку под навесом, срубленным над печкой у зимовья.
— Ничего, — согласился я.
Малый отставил кружку с чаем, пошёл под навес, стал рассматривать ружьё. Поглядел стволы на свет.
Я не люблю, когда хватают без дела моё ружьё — обязательно выйдет какая-нибудь гадость.
— А какая здесь весёлая тайга была три года назад, до того как не пришёл лесоповал, — разговорился старик. — Они, черти, валят лес, как попало, без понятия. Оно и понятно: прибыли, прибыли, хапай. Ох, ох, жадность и глупость человеческая! На север отсюда, на втором ручье взял, помню, медведя. Поднял его голову — и вся моя сила: здоровущий. А теперь кого встретишь? Пусто!
— Как бьёт? — спросил малый.
— Ничего, — ответил я.
— Можно попробовать?
Я достал патрон и листок бумаги.
— Всё зло от насекомых-шелкопрядов, — продолжал ворчать старик.
— Ну, не всё, — заметил я. — Сами люди разве не виноваты?
— И гидростанция виновата, — согласился старик. — Им всё электричество, алюминий, доллары! Совсем одичали от долларов! Ни о чём не хотят думать! А что мы можем сделать? У них власть, у них армия. А в армии служат такие же дураки, как мы.
А малый тем временем приколол листок бумаги на мёртвое дерево, отошёл на тридцать шагов, зарядил ружьё и прицелился. И в этот момент раздался стук дятла. Ружьё повернулось на стук, и грянул выстрел.
Парень побежал, пошарил в кустах и принёс чёрного дятла. Теперь не только его голова, но и крыло сделалось красным. Он глядел на нас своим глазом, похожим на белое кольцо, и кричал от страха, боли и недоумения. Он считал нас предателями: ведь доверял нам, привык к нам, и вдруг такая подлянка.
— Вот вам дичь! — осклабился малый — я едва сдержался, чтобы не съездить ему по мордасам.
— Кто тебя просил? — рявкнул я. — Ты что, совсем плохой? — я повертел пальцем у своего виска.
— Так просто, — ответил малый, не понимая причины моей злости.
— Охотник! — процедил зоолог Владимир Архипович и плюнул.
Малый ничего не понимал. Он был попросту первобытно глуп.
Старик смущённо закашлялся, поставил недопитую кружку на чурбак и свистнул собак.
— Вы уж извиняйте, — пробормотал он.
— Не у нас просите прощения, — буркнул я.
Выпавший из рук кривоногого болвана дятел ударился грудью о землю, вскрикнул от боли и неуклюже запрыгал к печке, чтобы спрятаться от нас.
Саян было бросился к птице, но я огрел его веником. Пёс обиделся, поджал уши и косился на меня, не понимая своего преступления и моего наказания.
Охотники ушли.
Мне на душе было так тошно и так стыдно за весь род людской, к которому и сам принадлежу. Зачем Господь дал нам разум? Почему отдал всех животных на наше попечение?
— Вдруг выживет, — сказал Владимир Архипович. — Посажу на дерево.
Он нагнулся к печке, залез в неё руками и осторожно вытащил дятла. Но тот клюнул зоолога, вырвался и полез по столбу навеса, по привычке ударяя клювом в кору, как бы отыскивая личинок насекомых. Саян застонал, ему хотелось пустить дятловы перья по ветру.
Дятел упёрся головой в навес, сжался в комочек и затих. Он хотел спрятаться от нас.
Я снял его и отнёс в сторону от зимовья на повреждённое, но ещё крепкое на вид дерево.
На другой день, утром, мы надели рюкзаки и двинулись в сторону леспромхоза. И увидели чёрного дятла. Он держался на дереве, и его клюв был воткнут в кору. Мы остановились. Саян осторожно тявкнул. Дятел был мёртв.
Текст рапечатан с сайта https://peskarlib.ru
Детская электронная библиотека