Николай БАДЕЕВ
Честь всероссийскому флоту

Под стеклом – пожелтевшая старинная грамота. Выцветшие строки говорят о том, что она пожалована Дмитрию Сергеевичу Ильину по поводу награждения его орденом Георгия IV степени за мужество и храбрость в Чесменском сражении. И подпись: «ЕКАТЕРИНА».

Стоп! Кто-то недавно интересовался Ильиным. Вспомнил: письмо из Владивостока. Матросы одного из кораблей Тихоокеанского флота просили сообщить, какие материалы имеются в музее о лейтенанте Ильине, рассказать о судьбе героя.

Почему тихоокеанцы интересовались человеком, жившим два века назад?

Никогда еще не было так тесно в Чесменской бухте, как 25 июня 1770 года. Свыше семидесяти турецких кораблей стояли почти вплотную друг к другу. Командующий флотом Гассан-паша с перевязанной головой всматривался в узкий пролив. Все-таки он, «Крокодил морских сражений», перехитрил русских. Эскадра Спиридова не пойдет сюда – в такой тесноте нельзя ни маневрировать, ни сражаться. Постоит, постоит у входа в бухту, кончится продовольствие, пресная вода – и уйдет. И тогда он, Гассан-паша, выведет свой флот в открытое море и разгромит пришельцев из Кронштадта.

А в это время на флагманском корабле адмирала Спиридова шел военный совет. Мнение было одно – уничтожить турецкий флот. Но как? Размеры бухты не позволяют разбить противника силами всей эскадры. Однако можно атаковать его брандерами. А для поддержки их двинуть отряд кораблей капитан-командора Самуила Грейга. Артиллерийским огнем, с предельно близких дистанций, они приведут турок в замешательство.

Бригадир морской артиллерии Иван Ганнибал (сын известного «арапа Петра Великого», дед великого русского поэта А.С. Пушкина) тотчас направился на небольшие парусные суда, пожертвованные греками для борьбы с поработителями. И началось... Матросы обливали палубы кораблей скипидаром, обматывали мачты и надстройки парусиновыми шлангами, начиненными порохом.

На кораблях кликнули добровольцев для брандеров. Первым вызвался идти на рискованное, смертельно опасное дело тридцатидвухлетний лейтенант Ильин с бомбардирского корабля «Гром».

Ильина знали на эскадре как отличного и храброго офицера. Сдержанный, спокойный, он не терялся в самых тяжелых обстоятельствах боевой обстановки.

Спиридов, ни минуты не сомневаясь, назначил Ильина командиром брандера.

В ночь на 26 июня отряд капитан-командора Грейга двинулся в бухту. За ним пошли, ощетинившиеся железными крюками, четыре брандера, каждый вел на буксире по десятивёсельному катеру.

На палубе концевого брандера находился лейтенант Ильин. Он удовлетворенно осматривался: отменно потрудились матросы Ганнибала! Вдоль бортов стояли бочки и ящики с порохом, на реях висели обвязанные просмоленными веревками холщовые мешки с селитрой, на палубе – «ковер» из промасленных тряпок и пакли. Ильин заглянул в трюм – там лежал слоями сухой плавник, обсыпанный тертым пушечным порохом; через прорубленные в бортах отверстия гудел ветер. Не судно, а плавучий зажигательный снаряд...

Проверив брандер, Ильин вернулся на «Гром» – командовать батареей.

В начале второго ночи корабли с дистанции двух кабельтовых открыли по туркам артиллерийский огонь. Турки не остались в долгу.

Брандеры лежали в дрейфе позади русских кораблей, вне огня противника. Моряки неотрывно наблюдали за линейным кораблем «Ростислав»: там находился Грейг, оттуда дадут сигнал атаки.

Отряд Грейга усилил огонь. Снаряд с «Грома», возможно выпущенный батареей Ильина, вызвал пожар на вражеском корабле. Его соседи стали отходить. Пожар отвлек турков от наблюдения за бухтой.

С «Ростислава» взметнулись три ракеты: брандерам идти в атаку. Ильин быстро спустился на шлюпку и направился к своему «снаряду».

Вскоре из-за громадных корпусов линейных кораблей выскользнули три парусника. Но их подстерегали неудачи: первого перехватили турецкие галеры, он взорвался, не дойдя до крупного корабля; второй сел на мель и был сожжен береговой батареей; третий навалился на горевший корабль. Остался брандер Ильина.

– Не зажигайте, пока не сцепитесь с неприятелем! – крикнул Грейг, когда суденышко проходило мимо «Ростислава».

Опасаясь расстрелять брандер, русские прекратили огонь.

Ильин взял курс к 84-пушечному линейному кораблю. Дул попутный ветер, брандер бежал быстро.

Освещенный с одной стороны луной, с другой багрово-красным заревом пожара, брандер был виден как на ладони, но турки не стреляли. Гассан-паша решил, что парусник везет известие о капитуляции русской эскадры. Адмирал уже приказал приготовить кандалы; посланцы русских будут немедленно отправлены к султану, их провезут по Константинополю в железной клетке.

И вдруг моряки 84-пушечного корабля завопили от ужаса: на мачтах парусника раскачивались мешки с порохом. Турки бросились к пушкам, но брандер уже навалился на корабль. Ильин и его матросы крюками прикрепили суденышко к высокому деревянному борту. Матросы прыгнули в шлюпку, а Ильин поджег порох. И вот уж пламя лизнуло просмоленные доски. Тогда лейтенант пересел в шлюпку, и матросы тотчас налегли на весла.

Вскоре раздался грохот – в воздух взлетели и брандер, и линейный корабль. Горящие обломки обрушились на палубы турецких кораблей.

В бухте стало светло как днем: горели линейные корабли, фрегаты, каравеллы. Как гигантские свечи, пылали десятки мачт. То на одном, то на другом корабле взрывались крюйт-камеры.

А Ильин уже подошел на шлюпке к своему «Грому». Лейтенанта обнимали, горячо поздравляли с победой. Но тот спешил на свою батарею. Вместе с другими кораблями «Гром» возобновил бомбардировку скопища турецких судов.

К трем часам ночи Чесменская бухта напоминала кратер гигантского вулкана. В воздух беспрерывно взлетали обломки палуб, мачт, надстроек. Заглушая выстрелы, ревело пламя.

«Пожар турецкого флота сделался общим, – записал в своем журнале капитан-командор Грейг. – Легче вообразить, чем описать ужас, остолбенение и замешательство, овладевшее неприятелем. Турки прекратили всяческое сопротивление даже на тех судах, которые еще не загорелись. Целые команды, в страхе и отчаянии, кидались в воду; поверхность бухты была покрыта бесчисленным множеством спасавшихся и топивших один другого. Страх турок был до того велик, что они не только оставляли суда... и прибрежные батареи, но даже бежали из замка и города Чесмы, оставленных уже гарнизоном и жителями».

Турецкий флот был уничтожен. Шестьдесят три корабля сгорели, шесть захвачены в плен.

«Честь Всероссийскому флоту! – писал адмирал Свиридов в Адмиралтейство-коллегию. – В ночь с 25-го на 26-е флот турецкий атаковали, разбили, разгромили, подожгли, в небо пустили и в пепел обратили...»

Подвиг Дмитрия Ильина, ускоривший уничтожение турецкого флота, был отмечен скромно: героя наградили орденом Георгия IV степени и присвоили чин капитан-лейтенанта. Но современники по достоинству оценили храбрость моряка. Поэт Херасков, воспевая Чесменский бой, писал:

В 1776 году корабли вернулись в Кронштадт. Как свидетельствует старинный документ, Екатерина, будучи на «Ростиславе», «пригласила к своему столу участников Чесменского боя, причем пила из хрустального бокала здоровье Ильина».

Это не понравилось приближенным императрицы: они увидели в моряке (он уже был капитаном 1-го ранга) возможного соперника. Случай очернить героя вскоре представился.

Екатерина однажды дала Ильину аудиенцию. Скромный офицер, не знакомый с придворным этикетом, растерялся: не так подошел, не так поклонился... Завистники истолковали это как дерзость и непочтение к «матушке-государыне».

Герой Чесмы был неожиданно уволен со службы и отправлен на поселение в захолустную новгородскую деревеньку.

Кибитка, в которой находился оклеветанный Ильин, катилась мимо строившегося на окраине Петербурга Чесменского дворца – он сооружался там, где Екатерина встретила фельдъегеря с донесением о разгроме турецкого флота, – мимо воздвигавшейся в Царском Селе Чесменской колонны, мимо высившегося в Гатчине Чесменского обелиска...

Здоровье Ильина, подорванное семилетним плаванием, еще резче пошатнулось от несправедливости. Дмитрий Сергеевич тяжко заболел. Он «до смерти влачил свою жизнь в полнейшей бедности».

На его могиле друзья возложили плиту с надписью: «Под камнем сим положено тело капитана первого ранга Дмитрия Сергеевича Ильина, который сжег турецкий флот при Чесме. Жил 65 лет. Скончался 1803 года».

Балтийские моряки сохранили память о герое: в 1887 году вступил в строй минный крейсер «Лейтенант Ильин»; он плавал до 1911 года. А через три года сошел со стапеля эскадренный миноносец «Лейтенант Ильин»; он участвовал в Великой Октябрьской социалистической революции, в гражданской войне. В 1936 году перешел на Тихий океан, а через девять лет за храбрость и мужество, проявленные экипажем в боях с империалистической Японией, получил орден Красного Знамени. С этого корабля и было получено письмо с просьбой рассказать о лейтенанте Ильине.