Нина АРТЮХОВА
Уловить мгновение

— Что мне всю жизнь хотелось, — сказал Николай Иванович, — прямо какое-то неутоленное желание — поспать на свежем воздухе!

— Вот и хорошо, папочка, спи себе, сколько душе угодно! — звонко ответила Маргарита.

— Я очень рада, что твое неутоленное желание наконец осуществилось! — низким голосом прогудела Клавдия.

На дачу переехали час тому назад. Вещи накануне привезли мужчины на грузовике. А дедушку Николая Ивановича и обеих внучек, Валю и Галю, Маргарита и Клавдия доставили поездом. Обе сестры, невысокие, полные, энергичные, едва переступив порог дачи, стали торопливо налаживать уют. Маргарита вынесла в сад складную кровать и поставила под дубом, на границе света и тени.

— Папа, ляг, отдохни! Валек, неси дедушке подушку!

Клавдия тем временем вгоняла огромный гвоздь в столбик забора и вешала умывальник.

— Галка, подай мне ковш! Маргарита! Твоя Валентина поднимает самый большой чемодан!

Звонкий голос Маргариты из окна:

— Валек, не поднимай, надорвешься… Где будем есть? В саду или на террасе?

— Папа, ты где хочешь? Маргарита! Папа хочет в саду!

И вот уже маленькая Галка, весело ступая по песку и траве босыми крепкими ножками, несет скатерть и помогает матери расстелить, чтоб было гладко.

Теперь со стола уже убрано, и вся компания расположилась прямо на траве, около раскладушки Николая Ивановича.

— И еще что мне всю жизнь хотелось… — Николай Иванович задумчиво поглаживал усы, белые, чуть пожелтевшие около губ, будто опаленные огнем трубки. — Ведь я городской житель с малых лет… Но всегда хотелось: подсмотреть, как распускается цветок и как вырастает гриб.

— Грибов, говорят, у нас на участке бывает много, — заметила Валя.

— Кто говорит? — спросила Галка.

— Соседи.

— Что ж, дедушка, — сказала Галка с серьезным видом, — вот ты все не хотел и не хотел выходить на пенсию. А теперь вышел на пенсию, и тебе хорошо. Поживешь на даче, никуда не спешить. И подсмотришь, как распускается цветок и как вырастает гриб!

Цветов распустившихся еще мало в саду — весна была прохладная, они запаздывают. На клумбе около дома повернули все в одну сторону свои милые стариковские мордочки анютины глазки. Одуванчики и желтые лютики в траве. Вот пока и все. Но, отражая небо синеватой листвой, мощно раскинулись кусты пионов, а на них будто крепкие вишенки выдвигаются во все стороны, чуть прикрытые зеленым. Вдоль забора — длинная клумба — ирисы скоро зацветут. На высоких прямых ножках бутоны, еще туго спеленутые, слева направо, все на один лад.

Клавдия встала первая.

— Маргарита, ты за временем следишь?

— Слежу, — отозвалась старшая сестра, — нам пора собираться. Валек, пойди, я тебе объясню, где что лежит.

Шестнадцатилетняя Валя, немножко слишком полная — в мать, но с мечтательным лицом и медлительными движениями, вошла на террасу.

— Вот что, Валек, — начала Маргарита доверительным шепотом. Вся надежда на тебя. Тебе поручаем дедушку и сестренку. Следи, чтобы дедушка гулял осторожно: на солнце ему нельзя. Галочку одну никуда не отпускай. Женщина, у которой берем молоко, обещала тебе помочь со стряпней и с водой…

Тем временем Клавдия, отозвав под предлогом нового мытья рук свою дочь к умывальнику у забора, внушала ей на прощание:

— Галка, я надеюсь на твое благоразумие. Валюше без тебя одной никак не управиться, помогай ей во всем. Присматривай за дедушкой, чтобы курил поменьше… — и так далее, и так далее.

Шестилетняя Галя, белотелая, рыжеватенькая, солидно кивнула головой:

— Не беспокойся, мама, надейся на мое благоразумие! Вале помогу, за дедушкой присмотрю.

После этого Маргарита и Клавдия опять подсели к отцу.

— Папочка, — начала Маргарита, — мы уезжаем спокойно, зная, что девочки остаются с тобой. Разумеется, все хозяйственные дела будут делать Валюта и та женщина, что приносила молоко, но на тебе общее руководство.

— Умоляю тебя, — прогудела Клавдия, — не позволяй Гале одной на речку ходить!

— Валя иной раз на даче, — продолжала Маргарита, — как засядет в комнате, как уткнется в книжку!..

— Здесь погреб глубокий! — жалобным басом вставила Клавдия.

Николай Иванович поглаживал усы и успокоительно смотрел на дочек из-под густых и длинных бровей. Брови, тоже седые, с рыжеватой подпалинкой, казались усами второго этажа, немножко только пореже и поменьше нижних усов.

— Не волнуйтесь, мои дорогие, можете на меня положиться!

Перестраховавшись таким образом, Маргарита и Клавдия уехали.

* * *

— Дедушка, ты что так в ирисы вглядываешься?

— Нет, вы только посмотрите, девочки, как он сложно построен, этот цветок! Три лепестка шатром кверху поднялись — смотри, Галка, — три отогнуты. Какое изящество! Что мне всю жизнь хотелось — прямо какое-то неутоленное желание! — подсмотреть, как распускается цветок и как вырастает гриб!

— Они ночью, — сказала Валя. — Вот этих вчера еще не было.

— Ночью-то ночью, но вот как это делается? Постепенно, понемножку распускаются или сразу, взрывом? Посмотри, какой плотный, тугой бутон и какой он маленький по сравнению с цветком! За какие-нибудь несколько часов… А грибы? Ведь они вылезают из земли совсем уже готовенькие! И тоже в одну ночь!

— На соседнем участке, — заметила Валя, — сегодня нашли два гриба. Белых.

— Не может быть! Рано еще для грибов!

— Говорят, что эти грибы называются «колосники». Они появляются, когда начинает колоситься рожь, а потом пропадают.

— Кто говорит? — спросила Галка.

— Соседи.

— Соседи это, конечно, авторитет, — сказал Николай Иванович, — но все-таки сомневаюсь.

Валя подошла к кусту пионов.

— А цветы, дедушка, распускаются постепенно. Видишь, вот совсем маленький зародыш, вот это уже бутон…

На кусте пиона мало уже осталось маленьких зародышей, похожих на вишенки. Бутоны торчали во все стороны как неплотно сжатые кулачки. Один кулачок раскрылся сегодня утром, стал цветком.

— Розами пахнет. — Галка погрузила в самую середину свой носик, не загоревший, а только облупившийся на солнце за две недели жизни на даче.

— Вот видишь, дедушка, а этот уже распустился.

— А ты видела, как он распускается?

— Нет, не видела.

— Вот я и говорю: хочется подсмотреть.

— Нужно пораньше встать. Мы, дедушка, спим очень долго.

— Вот то-то и оно. Как-нибудь встану пораньше — и подсмотрю!

В городе все трое жили на разных квартирах, на даче объединились первый раз и только теперь знакомились как следует. Двоюродные сестры относились друг к другу со снисходительной любовью и чуть насмешливым покровительством. Так же обе внучки относились и к дедушке, а дедушка — к внучкам. Обязательства, принятые на себя в день приезда, все трое выполняли свято.

— Дедушка! — кричала Галка вечером из окна. — Я тебе одеяло несу! В тени уже холодно!

— Ты что-то очень много сегодня куришь, дедушка! — деликатно замечала Валя, покачиваясь в гамаке, с книжкой на коленях.

— Последняя, — покорно соглашался дедушка и сейчас же начинал командовать в свою очередь: — Галка! Обуться! Немедленно обуться! Что мама говорила? По вечерам…

Первые дни Валю приходилось вытягивать из комнаты.

— Валек, — слышалось из-под дуба, — опять в книжку уткнулась? Что мама сказала: дышать!

Тогда Валя повесила гамак у забора, недалеко от грядки с ирисами. Теперь это было ее любимое место. Если Валя чистила картошку, Галка помогала ей, как могла. Но стоило Николаю Ивановичу взять в руки нож, как девочки заявляли в один голос:

— Дедушка, что мама сказала? Тебе — общее руководство!

Увидев, что Валя идет в погреб, Галка устремлялась вслед за ней. Николай Иванович каждый раз был тут же у двери, наблюдая, чтобы Галка не свалилась в темную дыру. Возвращались торжественно все вместе, иногда несли на троих одну селедку или двести граммов сливочного масла. Однажды, после очередного такого путешествия, Николай Иванович услышал, как младшая внучка сообщила кому-то невидимому за кустами:

— Ходили в погреб под общим руководством дедушки!

И неизвестно, чего было больше в этих словах: гордости или иронии. За кустами послышался легкий мальчишеский смешок, и кто-то отошел от забора. С тех пор Николай Иванович перестал участвовать в этих походах, возложив ответственность на Валю.

Перед обедом Валя принесла два маленьких белых гриба, толстеньких, почти бесцветных.

— Вот, — сказала она с вежливым торжеством. — А ты, дедушка, еще не верил! Вот грибы, которые нашли на соседнем участке.

— Хороши! — согласился дедушка.

Валя вымыла грибы и стала мелко резать их над сковородкой.

— Постой, что ты делаешь? — встревожился дедушка. — Ведь это…

— Чужие грибы! — воскликнула Галка.

Черные глаза стали совсем круглыми от негодования. Валины глаза были неопределенного цвета: иногда голубовато-серые, а сейчас, в тон зеленому сарафану, они тоже казались зеленоватыми.

Валя хладнокровно посмотрела на дедушку и на Галку.

— Эти грибы теперь наши. Мне их дали в доказательство.

— Кто дал? — спросил Николай Иванович.

— Соседи.

При помощи лука, муки и молока Вале удалось разогнать два небольших гриба на целую сковородку. Соус получился замечательный. Весь остаток дня Николай Иванович и Галка обходили тенистую часть сада и край леса, около участка, разгребая прошлогодние листья, ощупывая мох под деревьями.

— Здесь даже пахнет грибами! — говорила Галка с плотоядным видом.

— Я уверен, Галочка, что, если бы просидеть всю ночь вот под этой елкой, удалось бы подсмотреть, как вырастает гриб!

— Давай, дедушка, просидим всю ночь под елкой!

Валя покачивалась в гамаке, отталкиваясь ногой от невысокого сквозного забора. На коленях у нее лежала книга.

— Нет, уважаемые граждане, — хладнокровно сказала она. — Ночью вы будете спать, а не сидеть под елкой. Я отвечаю за ваше здоровье. К тому же гриб возьмет и вырастет под другой елкой, а может быть, вырастет не сегодня, а завтра или послезавтра. Идите-ка сюда на солнышко! Иди, Галка, там уже сыро ходить босиком. Посмотрите, какие ирисы великолепные!

Ирисов было уже много на клумбе. Чуть покачиваясь от легкого вечернего ветерка, озаренные красным вечерним солнцем, они, казалось, испускали собственный голубовато-лиловый свет.

— Вот ирисы никогда не распускаются постепенно, — сказал Николай Иванович. — У пионов на одном кусту все стадии можно проследить. А у ирисов или бутон, или уже готовый взрослый цветок. Вот эти два бутона, я уверен, завтра утром распустятся.

— Попробуем, дедушка, около ирисов всю ночь просидеть, — предложила Галка, — уж они-то в другом месте не вырастут.

— Просидеть всю ночь около клумбы — это, конечно, нереально. Да и Валя нам не позволит. Но у меня возникла такая идея: выходить ночью с фонариком и за ними подсматривать.

Валя усмехнулась:

— Дедушка, а ты пробовал смотреть на маленькую стрелку часов? Видно, как она двигается? А ведь двигается все-таки!

Небо хмурилось, солнце село в тучу. Ночью зашелестел по крыше дождь. Николай Иванович проснулся от этого негромкого звука. За окном было еще совсем темно.

— Вот встану сейчас и выйду в сад, посмотрю на ирисы…

Он думал об этом так долго, что и сон прошел. Несколько раз ему казалось, что он уже оделся и вышел в сад, и прямо на его глазах распускается с неправдоподобной быстротой прекрасный ирис. Но тут же Николай Иванович начинал сознавать, что все еще лежит в теплой постели, и понимал, что не совсем еще, видимо, прошел сон. Промучившись таким образом около часа, дедушка встал все-таки уже не во сне, а наяву и, неслышно надев пальто и калоши, зашагал по мокрой траве в тихом ночном саду.

Луч карманного фонарика выхватывал из темноты высокие травинки, листья, блестящие от дождя, и, наконец, остановился на клумбе с ирисами. У цветов был такой вид, будто они решили мужественно перетерпеть непогоду. Одни стояли прямо, дождю навстречу, другие привалились к траве лиловыми головками. Намеченные два бутона были спеленуты слева направо, как и все, но чуточку пошире других и не такие тугие. Будто ребенок, побрыкав ножками, немного ослабил пеленки. Но все-таки это были бутоны, и распускаться на глазах у Николая Ивановича они не собирались.

— Глупо было выходить в такую погоду. Они не распустятся под дождем! — пробормотал Николай Иванович и пошел к дому.

Луч фонаря скользнул по кустам пионов. Все розовые кулачки казались сжатыми более плотно, а распустившийся накануне цветок наполовину закрылся. Но в девять часов утра, когда дедушка и обе внучки появились на террасе, все пионы были пышно раскрыты, а два вчерашних бутона на клумбе с ирисами были уже точно такие, как их взрослые соседи, только поярче и посвежее.

— Вот они, — сказала Галка, — распустились! Ты, дедушка, подсматривал за ними ночью?

— Подсматривал, но неудачно. Дождь помешал. Видимо, они распускаются перед рассветом или когда уже солнце начнет пригревать. Нужно уловить мгновение. Я даже думаю, Галя, что тут не обходится без вмешательства волшебных сил. На рассвете прилетает в сад фея, дотрагивается до бутонов волшебной палочкой, и они распускаются сразу, в какую-нибудь минуту. Вот и все.

Галка сощурила темные глаза и заметила без улыбки:

— Все это хорошо, но феи-то в сказке, а цветы — в жизни!

Плохая погода продолжалась несколько дней. А потом сразу наступила жара. Старому человеку жару переносить иногда бывает труднее, чем холод. Николай Иванович оживал только к вечеру.

Ярко освещены солнцем и неподвижны в безветренном воздухе пышные цветы. Галка возится на куче песка. Валя читает в гамаке. За забором, на соседнем участке, трудолюбивые соседи копаются на своих грядках и клумбах, что-то полют, что-то подстригают. Через зеленую сетку листьев мелькает иногда белая косынка на голове у пожилой женщины или появится толстый дядька в желтой соломенной шляпе, с граблями в руках. А подальше, около яблонь, полет гряды мальчуган лет четырнадцати. Видна темная голова и худая мальчишеская спина, уже совсем коричневая, но все-таки еще недостаточно загорелая на вкус ее обладателя.

Всякий возраст имеет свою прелесть. Когда приближаешься к семидесяти, бывает приятно думать, что не обязан в такую жарищу печь на солнце песочные пироги, загорать или полоть грядки.

— Валя! Пойдем за земляникой! — Галка подходит к гамаку.

Валя качнулась раза два, отталкиваясь от столбика забора.

— Вот подожди, еще дочитаю немного.

Наконец становится так жарко, что даже трудолюбивые соседи не выдерживают, исчезают куда-то в глубину, в неизвестную тень. Валя захлопывает книгу.

— Ну что же, Галочка, пойдем!

Девочки уходят, большая и маленькая, обе крепенькие, полненькие, немного неуклюжие, милые и смешные. Приятно, что не обязан идти с ними в лес. Через час или через два земляника сама придет к дедушке Николаю Ивановичу в кружке или в корзиночке.

А ирисы были в полном цвету. Даже немного уже оставалось бутонов на клумбе. Все верхние цветы распустились, спеленуты были теперь только боковые.

— Что же, дедушка, вставал сегодня ночью, уловил мгновение? — серьезно спрашивала Галя.

Беда в том, что за день разморит жара, а на рассвете станет чуть попрохладнее — и так хорошо спится.

— Нет, Галочка, опять проспал!

* * *

В эту ночь Николай Иванович лег спать, не закрыв занавески. Проснулся как раз в назначенное самому себе время. Небо было уже светлое, солнце еще не вставало. Николай Иванович на цыпочках прошел мимо комнаты девочек, не хотел будить — пускай спят! Спят, толстухи несуразные, в такое чудесное утро!

Солнце уже проглядывает, только низко-низко, длинные тени растянулись по серебристой от росы траве. А в каждой росинке — весь голубой мир отражен! Если фея действительно прилетает к цветам со своей волшебной палочкой — то именно в этот час!

Шевельнулся розовый бутон пиона, что-то зеленое упало на траву, Николай Иванович поднял упругую зеленую лодочку — один из трех лепестков, оберегающих бутон. И сейчас же показалось, что розовый кулачок чуть-чуть разжался, стало ему посвободнее.

Но пионы распускаются постепенно, за ними и днем можно следить, — а вот ирисы! Николай Иванович осторожно ступал по росистой траве, будто боялся спугнуть фею. Вот и грядка с ирисами. Уже издали можно разглядеть, что не все цветы правильной формы — три шелковых лепестка шатром кверху, три темно-бархатных изящно отогнуты вниз. На нескольких стеблях все шесть лепестков образуют колокольчик, смотрящий в небо. Но это уже не бутоны, а цветы. Неужели опять упустил мгновение? Или, как говорила Валюшка, все это совершается постепенно, и невозможно уследить, как нельзя уследить за движением часовой стрелки?

— Вы сегодня пойдете в лес?

Кто это сказал? Незнакомый мужской голос.

Валин голос:

— Пойдем.

У забора, чуть подальше гамака, который кажется большой паутиной, протянутой между двумя деревьями, Николай Иванович вдруг увидел свою старшую внучку. В голубом платьице, в тапочках на босу ногу, она стояла, опираясь на невысокий колышек забора круглым локотком. Толстенькая? Какая же она толстенькая? Она стройная, грациозная даже… или это платье так ловко сшито и хорошо на ней сидит? Валя казалась даже выше ростом.

А за забором, в смущенной и почтительной позе, стоит паренек — видимо, тот самый, чья загорелая спина виднелась днем между яблонями. Теперь он в белой рубашке с закатанными рукавами. Но кто сказал, что это мальчуган лет четырнадцати? Он старше Валюшки и выше ее на целую голову — у него уже усики пробиваются!

— Валя, знаешь, я тебе давно хотел сказать!..

— Что сказать?

Молчание. Не глядя на нее, он что-то быстро говорит шепотом. Он наклоняет голову над забором. Валя, привстав на цыпочки, тянется к нему. Вот и поцеловались!

— Ты на меня не сердишься?

— Нет.

Где-то вдруг залаяла собака. Оба вздрагивают, медленно идут вдоль забора. Валина рука ложится на поперечную доску. Он тихонько пожимает эту руку — и отходит. Оборачивается, любуясь, смотрит на Валю. Валя, не оборачиваясь, ничего не видя кругом, проходит мимо. Кто сказал, что у нее глаза неопределенного цвета? Они ярко-голубые, как ее платье, как утреннее небо, как шелковые лепестки ирисов на клумбе!

* * *

В девять часов на террасе появляется босоногая Галка, идет к умывальнику, спрашивает, зевая:

— Дедушка, а Валя где?

— Клубнику собирает.

На скамейке около террасы лежат грибы: три белых и два рыжих подосиновика. Галка останавливается перед ними.

— Ого, какие! Дедушка, откуда грибы?

— Не знаю.

— Должно быть, опять авторитет Вале принес.

— Какой авторитет?

— А ты же сам, дедушка, говорил: соседи — это авторитет. Ну, Юрка, который на соседней даче живет. Который за нашей Валей ухаживает. А Валя в него влюблена.

Галка хотела дальше прошествовать к умывальнику. Николай Иванович остановился перед ней:

— Что, что ты сказала?

Галка смотрела на него спокойно, рыжие волосы блестели на солнце, крепко упирались в песок белые ножки — Галка не загорала никогда.

— Ах ты… гриб подосиновый! — вырвалось наконец у Николая Ивановича.

Поплескавшись около умывальника, Галка спросила:

— Дедушка, а ты сегодня подсматривал за ирисами? Уловил мгновение?

Николай Иванович ответил:

— Нет, Галочка, опять прозевал!