Анна АЛЕКСАНДРОВА
Чайхана стариков

День выдался не по-зимнему тёплый.

Под ярким солнцем пустыня катила вдаль свои песчаные волны, и её жёлтая грива переливалась тысячами оттенков – то ярких и золотистых, то тёмных, коричнево-серых, как цвет политого водой камня.

По пескам шли трое ребят.

Первой шла шустрая девочка в стареньком сером жакете и длинном, ниже колен, платье из красного шёлка. Из-под её расшитой тюбетейки падали на спину толстые косы, а чёрные, словно бусинки, глаза жадно всматривались в просторы песков.

Вторым шёл большеголовый коренастый мальчик в полосатом халате, подпоясанном широким платком.

Старший из трёх, стройный подросток в щегольской шапочке серого каракуля, замыкал шествие.

Ребята шли торопливой походкой. Вдруг девочка оглянулась.

– Как тихо сегодня! – сказала она.

Мальчики остановились, прислушались. Глубокая тишина царила в Каракумской пустыне. Ни один вздох ветра не проносился среди барханов. Казалось, пустыня спит, убаюканная теплом и светом.

– Песчанки и те не свистят! – улыбнулся мальчик в халате. – Даже ящерицы попрятались – на солнце не греются!

– Скорее, скорее, ребята! – заторопил товарищей старший. – Идти нам ещё далеко, а вы стойте!

И снова все трое зашагали вперёд той же торопливой походкой – девочка впереди, мальчики позади. Наконец, в небольшой лощине между двух, песчаных холмов, ребята остановились. Старший нагнулся и стал шарить в песке руками.

– Эй, весна пришла! – радостно воскликнул он, осторожно разгребая песок и вытаскивая из-под нижнего тёплого слоя побеги тонкой, как волосы, весенней травы.

– Аман, Аман, погляди, целы ли корни акаций? -заторопила девочка.

– Целы! Ой, целы, Гюль! Потрогай сама, как набухли! Они скоро дадут ростки! – отвечал старший, вместе с девочкой погружая руки в песок и обнажая корни стелющейся акации.

Мальчик в халате весело засмеялся:

– Эй, хорошо! Не успеет Гюль расплести косы, как. всё зазеленеет кругом. Маки и те зацветут!

– А ветер сюда не прорвётся? – с тревогой спросила Гюль.

– Ну, нет! – отвечал Аман, вставая и стряхивая с колен песок. – В этой лощине наш золотой городок будет защищен и от ветра, и от зноя.

Ребята пристально вглядывались в пески, угадывая по первым росткам приближение долгожданной весны. Белозубый Бяшим откинул полу халата и, достав из кармана свёрнутую в трубку тетрадь, принялся что-то записывать.

Они так увлеклись своей работой, что не заметили, как под первым порывом налетевшего откуда-то ветра закурились песчаной дымкой вершины барханов, а у края земли протянулась зловещая полоса тумана.

– Ой, как холодно стало! – сказала Гюль, поёживаясь в своём стареньком жакете.

Бяшим дёрнул её за косичку и засмеялся:

– Молодой ягнёнок и на солнце дрожит!

Гюль шутя оттолкнула его и подбежала к Аману:

– А сюда долетит запах урюка? Они это любят! – затормошила она мальчика.

– Ну что ты! До колхозного сада не близко, да и урюк зацветет там гораздо позже, чем распустятся травы в пустыне.

Не успел он ответить, как новый порыв ветра со свистом пронёсся по пустыне и, вздымая облака песчаной пыли, загудел в узком проходе между холмами.

Ребята взбежали на песчаный пригорок. С севера ползла тяжёлая чёрная туча, пески потемнели, заволновались. Приближалась холодная зимняя буря.

– Ой, ребята, идёмте скорей домой! – испугалась Гюль.

– Успеешь! – засмеялся Аман. – Десять раз домой добежишь. Сперва надо дело кончить! – и снова заговорил о цветах, о тёплых весенних днях, о чудесном золотом городке.

Ребята повеселели.

– Пусть вырастут у меня ослиные уши, если в этом году мы не выйдем на первое место! – кричал Бяшим, приплясывая на месте от холода.

– Не хвастай! Сглазишь! – смеялась в ответ Гюль, потирая озябшие руки.

– Не ссорьтесь, ладно! – останавливал их Аман, продолжая рыться в песке. – На той неделе мы перевезём сюда наш городок, начнём подкормку, а о первом месте ещё рано кричать.

– Почему рано? Ну почему? – не унимался Бяшим.

– Держи халат – унесёт ветром! – кричала ему Гюль, ловя на лету свою тюбетейку. – Аман, ты скоро?

Рёв налетевшего урагана заглушил голоса ребят. Солнце погасло. Ледяной холод упал на землю. Крупными хлопьями повалил снег.

– Беда, ребята! Зима вернулась! – крикнул Аман и, схватив за руку Гюль, бросился бежать.

Задыхаясь и путаясь в полах халата, Бяшим старался не отставать от товарищей, но упрямый ветер валил его с ног и свистел в ушах, а снег залеплял глаза.

Гюль поскользнулась и села на землю:

– Ой, не могу больше бежать!

– Вставай, замёрзнешь! – закричал на неё Аман и с силой потянул девочку за руку. – Эй, Бяшим! Ты что тащишься, как старый верблюд? Не отставай – пропадёшь!

Держась друг за друга, ребята продолжали двигаться вперёд, не замечая, что давно уже сбились с дороги.

На мгновение ветер утих, и вдруг до слуха ребят донёсся такой знакомый, такой домашний крик осла.

Бяшим обрадовался.

«Ребята, слышите?» – хотел он крикнуть товарищам, но вместо крика из его горла вырвался только жалкий писк.

– Да идите же вы! Не время стоять! – торопил Аман. Он тоже слышал крик ишака, но знал, что в бурю путники погибали даже у самых стен аула.

Собрав последние силы, ребята пробежали ещё несколько шагов и упёрлись в высокий глинобитный дувал – ограду какого-то дома. Здесь было тише. Оглушённые и измученные, ребята перевели дыхание, потом медленно пошли вперёд, цепляясь за шершавую стену. Они обогнули угол и оказались перед калиткой. Она была заперта на засов.

– Эй, ребята! Это не наш аул! У нас нет такого высокого дувала! – испугалась Гюль.

Бяшим вытер полой халата мокрое лицо и глянул вокруг:

– Куда же мы забежали?

– Далеко забежали, – сказал Аман, указывая на плоскую крышу, видневшуюся из-за дувала. – Не узнаёте?

– Нет!

Ребята переглянулись.

– Так это же знаменитая чайхана стариков!

– Чайхана стариков? – не понял Бяшим.

– Ну да, здесь собираются все старики, – оживилась Гюль. – Это та самая чайхана, где живёт тётушка Сона-Эдже. Её муж – чайханщик!

– И сюда от нас километров десять! – закончил Аман.

Он протянул руку к калитке, но Гюль тотчас же остановила его:

– Куда? Ты же сам сказал, что это чайхана стариков. Нас сюда не пустят!

– Ну да, не пустят! – запыхтел Бяшим. – Понюхаешь перцу – в тарелку чихнёшь! Не оставаться же нам под снегом! – И он решительно взялся за щеколду.

Во дворе было тесно. У самых ворот, прижавшись друг к другу, лежали два верблюда, и крупные хлопья снега медленно таяли на их коричневых спинах. Маленькие ишаки сбились кучей на середине двора и, подставив непогоде хвосты, громко дышали, пережёвывая сухое сено. Большая собака с обрезанными ушами выглянула из конуры и нехотя залаяла на ребят. Но вот дверь чайханы стукнула, и на террасу, увитую сухими ветками винограда, выбежал сам чайханщик – круглолицый толстяк в белом переднике и таких же нарукавниках. Увидев промокших и посиневших ребятишек, он хлопнул себя ладонями по коленям и закричал:

– Ой, беда на мою голову! Откуда вы взялись в такую бурю? У меня в чайхане полно стариков, а непогода принесла молодых! – Он схватил всех троих в охапку и решительно потащил в дом.

Удивительная тишина и чудесное тепло охватили ребят, как только захлопнулась за ними дверь чайханы. Даже не верилось, что на дворе бушует снежная буря, – так надёжно укрылись здесь люди, застигнутые в песках непогодой.

Ребята осмотрелись. Мягкий свет очага освещал большую комнату, а в воздухе носился тонкий аромат кок-чая – зелёного чая – любимого напитка туркмен. Действительно, тут были одни старики! В стёганых ватных халатах, в халатах из верблюжьей шерсти, в шёлковых домотканых халатах, они сидели на чистых кошмах, разостланных по гладкому глиняному полу чайханы. Некоторые играли в шашки, другие прихлёбывали чай из маленьких чашечек, и целые башни пузатых чайников высились перед ними на цветистых подносах.

Но больше всего народа собралось возле седобородого гостя-узбека, старика в большой белой чалме. Узбек держал в руках необыкновенно красивую зелёную пиалу и, улыбаясь, рассказывал что-то своим соседям. Ребята не знали этого человека, как не знали многих, застигнутых в чайхане снежной бурей. Должно быть, пришли они с караванами издалека. Но ребята хорошо знали тётушку Сона-Эдже, хлопотавшую возле пузатого медного самовара. Частенько эта говорливая женщина приезжала к ним в аул за продуктами, шутила с ребятами, наделяла их сладостями.

Приложив руку к груди, Гюль первая почтительно поклонилась гостям, а за ней поклонились и мальчики. Аксакалы закивали в ответ, пряча под седыми усами улыбки. Такая вежливость им понравилась.

– Аю, милые! Где же были глаза ваших матерей, что они пустили вас гулять в такую непогоду! – зашептала Сона-Эдже, подбегая к ребятам. Она потащила их в дальний угол чайханы, поближе к стойке, и усадила на мягкой белой кошме.

– Только вы не шалите, ягнята мои. Седобородые достойны уважения. Это отцы ваших отцов, а некоторые приходятся вам прадедами! – наставляла она нежданных гостей, накладывая им сладостей на тарелку.

Но ребята и не собирались шуметь. Обласканные теплом и покоем, они степенно, как взрослые, налили в маленькие, разрисованные розами, чашечки горячий кок-чай, взяли по леденцу и принялись уплетать лепёшки.

– Ой, ребята! Что-то дома у мамы чай не такой вкусный! – шептал Бяшим, набивая рот халвой.

– А ты побегай ещё под снегом, – тебе и кипяток покажется сладким! – засмеялся в ответ Аман.

Гюль притихла и молча разглядывала чайхану. Здесь всё её занимало – и пёстрые халаты гостей, и маленький радиоприёмник на полочке, но больше всего ей хотелось послушать, о чём говорят старики. Отец говорил ей как-то, что рассказы старых людей, их шутки и чудесные песни славятся далеко за пределами края. Однажды приехали учёные-этнографы из самого Ашхабада, чтобы записать из уст стариков легенды и поговорки. Но старики-аксакалы так расшутились и перебрасывались такими меткими поговорками, что перья выпали из рук учёных. Они смеялись до слёз и до утра не могли расстаться с шутниками-рассказчиками.

Гюль прислушалась к словам старика-узбека.

– Эту старинную пиалу подарил мне мой верный друг и знаменитый рассказчик, – продолжал узбек свою беседу. – Но подарок был сделан с одним условием, – прибавил он и хитро улыбнулся: – Кто будет пить из зелёной пиалы, тот должен рассказать гостям забавную и поучительную историю. Поэтому в нашей семье мою пиалу так и прозвали – «чаша рассказов»! Эй, аксакалы! Кто из вас хочет отведать чая из зелёной пиалы? Ей не мало лет, и расписана она искусным мастером, а чай в ней будет вкуснее втрое!

Старики засмеялись в ответ, но никто не протянул руки к прозрачной чашке, наполненной душистым напитком. Тогда узбек медленно обвёл взглядом чайхану и с поклоном протянул пиалу высокому длиннобородому старику, сидевшему за шахматной доской.

И Гюль, и Аман, и Бяшим хорошо знали этого человека.

Бавам-ата был одним из самых уважаемых людей в их ауле. Замечательный плотник, он, несмотря на свои восемьдесят лет, никогда не отказывался от работы. Недаром говорили в народе, что во всём районе никто не может так прочно и так красиво построить айван-террасу, как старый Бавам-ата. Молодые плотники приезжали даже из далёких аулов, чтобы полюбоваться на работу искусного мастера.

Но Бавам-ата не сразу взял зелёную пиалу. Долго смотрел он на тонкий пар, поднимавшийся над чашкой, и молчал. Только лёгкая улыбка мелькала под его седыми усами.

Тогда все посетители чайханы стали кланяться и просить старика отхлебнуть хотя бы глоток чая из заветной «чаши рассказов».

Проворный чайханщик подал поднос с печеньем, а услужливая Сона-Эдже поставила перед стариком блюдце с мелко наколотым сахаром.

Чайханщик сказал:

– Яшули, уважаемый! Мудрая беседа дороже золота и слаще мёда! А ты у нас – первый рассказчик! Порадуй же дорогих гостей, – прими зелёную пиалу!

– Ай, ай! – засмеялся узбек. – Я обжёг себе все руки, держа так долго горячую чашку в своих ладонях! Пожалей меня, почтенный Бавам-ата, и выпей скорее.

– Да, да! – закричали все старики. – Пей чай, ага, за тобой и мы выпьем, если нас попросят!

Тогда Бавам-ата осторожно, концами пальцев, подхватил хрупкую пиалу, поднёс к лицу, вдохнул аромат чая и не спеша выпил.

Все захлопали в ладоши и засмеялись. А потом в чайхане наступила такая тишина, что стало слышно, как тянул свою однообразную песенку пузатый самовар да завывала за окном снежная буря.

– Ладно, – сказал старый плотник. – Хороший конь от табуна не отстанет. Я не привык отказывать соседу в просьбе. Но, почтенные, на себя пеняйте, если мой рассказ вам покажется скучным.